— Хорошо! — Гульбеддин продолжал опустошать сердцевину граната, а Кононофф вздохнул с облегчением, правда, преждевременно. Хекматияр между тем продолжал:
— Вы, мистер посланник, избрали не самый легкий путь для реализации своих амбиций. Представьте себе, что идти придется через северные уезды афганской провинции Кунар. По карте напрямик это всего сто километров, но с учетом рельефа местности придется преодолевать самое что ни на есть высокогорье между пиками Тиричмир и Тиргаран, значит, длина пути минимум утроится.
— У вас для этого будет время…
— И идти моим нукерам придется, огибая советские военные порядки и опасаясь разведывательных групп врага, — вновь не дал досказать Кононоффу Хекматияр. — А русские разведчики — это самые настоящие «псы войны», обучавшиеся своему делу не в аудиториях Йеля. Из пятисот человек, если они нас обложат, ни один не сможет дойти до вашего чертова Ишкашима.
«А этот бандит вовсе не дурак, — подумал Кононофф. — Биографией моей поинтересовался. Даром что дикарь».
И далее уже произнес вслух, стараясь говорить доходчиво. Ситуация с «пристрастным допросом» явно затягивалась, а дело оставалось на мертвой точке. Либо Хекматияр не понимал, чего от него хотят, либо хитрил, делая вид, что не понимает. Скорее всего, конечно, второе.
— Итак, сэр, — начал Кононофф, подавляя в себе начавшую проявляться нервозность, — если вам что-то предлагают ЦРУ и Госдепартамент США, то это, вы должны понимать, не игра в бирюльки. Повторяю, нами полтора года разрабатывалась специальная операция, стоимость которой оценивается в двадцать пять миллионов долларов, из которых пятнадцать будут вручены лично вам по частям до и после ее завершения. Надеюсь, сумма, причитающаяся непосредственно Гульбеддину Хекматияру, была названа вам предварительно по конфиденциальным каналам?
— Безусловно, — подтвердил полевой командир.
— Так вот, те деньги, которые я передам вам сегодня, — Кононофф бережно погладил кожаный кейс-атташе, в который был уложен тот самый один миллион долларов, — и те, которые будут выплачены после, должны, по идее, были избавить меня от лишних расспросов, а вас от сомнений по поводу неудобств, связанных с преодолением высокогорья, и риска, который выпадет на долю ваших преданных воинов. А также чрезмерной щепетильности по поводу того, что храбрым пуштунам придется во имя нашего общего дела убить несколько десятков мирных мусульман. Если не принести эту малую жертву сегодня, то завтра, я повторяю, от советских пуль и бомбежек погибнут сотни тысяч и даже миллионы ваших единоверцев.
Речь спецпредставителя Госдепа получилась очень пафосной, но, похоже, и она не произвела должного впечатления на собеседника.
— Хорошо! — кивнул Хекматияр, но это еще был далеко не знак согласия. — У вас есть план, но почему вы все-таки приходите ко мне и уговариваете меня отправлять своих людей на территорию сопротивления, где ни одного правоверного пуштуна днем с огнем не сыщешь, сплошь одни таджики да бадахшанцы. Так почему бы вам, например, тогда не поручить эту почетную миссию им. Гнусный народец, но все-таки правоверные и наши союзники в борьбе с кафирами.
Последней ремаркой Хекматияр вновь как бы пытался подчеркнуть свой «изысканный» пуштунский шовинизм.
— Наши агенты пробовали контактировать по этому вопросу с ними, но Масуд и другие полевые командиры ничего не захотели об этом даже и слышать, — пояснил Кононофф. — Мы, ответ их был короток и категоричен, соплеменников не убиваем. Двух парламентеров, узнав суть предложения, они вообще хотели тут же прикончить, но, благо, пронесло.
— В какой-то степени я их понимаю, — славировал в сторону Хекматияр. — Если бы вы мне предложили поступить так, как вы говорите, «во имя общего дела», с пуштунским селением, то моя реакция была бы такой же. Только, в отличие от нерешительных таджиков-чистоплюев, я бы приказал перерезать вам глотку, невзирая на ваш американский статус, и, поверьте мне, довершил бы это угодное Аллаху дело до конца.
— Значит, то, что можно убить сотню бадахшанцев, вы в принципе не отвергаете?
— Что вы! — Гульбеддин вознес глаза к небу и вновь ответил весьма уклончиво. — Зная, что Всевышний все видит и слышит, я даже помышлять об этом не могу.
— А вот ваши туркменские соотечественники, представьте себе, помыслили. — Кононофф предпринял решительную попытку сломить беспредметную направленность разговора и добиться от Хекматияра хоть какой-то определенности. — Не только помыслили, но и пытались нам помочь. Вы слышали что-нибудь о вылазке в Каракумах, на Муграбе, в районе Тахта-Базара? История эта не получила широкой огласки, да и хвастаться нам особо там было нечем.
— Ну, это же не битва под Арденнами, — парировал вопрос Хекматияр, все еще пытаясь держать дистанцию от заезжего американского гостя, который явно пытался выслужиться перед своим начальством, чтобы стремительно скакнуть по карьерной лестнице.
— Для нас, в широком смысле, это было хуже провала под Арденнами, — продолжил Кононофф, желая перевести беседу в более миролюбивое русло. — Признаться, тогда, в мае 1980-го, всего полгода спустя после начала войны СССР в Афганистане, мы спонтанно приняли решение напасть на город в Советской Туркмении. Собрали большой отряд участников сопротивления из числа этнических туркмен…
— Подлый народец, — вновь встрял Хекматияр.
— …и выдвинули его к границе. — Кононофф никак не отреагировал на очередную словесную выходку Хекматияра и продолжил, даже не запнувшись. — Но в плавнях Муграба, уже на той стороне, передовая группа напоролась на пограничный наряд, возглавляемый каким-то ефрейтором, и почти полностью была уничтожена. Поэтому операцию пришлось окончательно свернуть в одном месте и начать детально разрабатывать в другом. Вот так, методом многочисленных исключений, выбор пал на прорыв в районе Ишкашима.
— Вам, англосаксам, в достижении своих целей слишком часто мешали ефрейторы, — вновь не по существу высказался хитрый лис Хекматияр, явно намекая на Гитлера, к личности которого относился с большим пиететом.
Кононоффу явно надоело то, что собеседник постоянно уводит разговор в сторону, и он поставил вопрос ребром:
— Я очень ценю ваше чувство юмора и легкость в общении, уважаемый Гульбеддин, но мы уже с вами говорим битых два часа, а я так и не услышал от вас ни единого дельного слова. Вы только придирчиво расспрашиваете меня о второстепенных вещах да шутите не самым уместным образом.
— Ну, допустим, я все-таки откажусь, — ответил Хекматияр. — Я — человек, знаете ли, не бедный, а терять полтысячи своих лучших воинов даже за пятнадцать миллионов долларов как-то не очень хочется.
— Ну, тогда вы потеряете свой бизнес, господин Гульбеддин, — резко оборвал собеседника Кононофф, сказав то, что должен был сказать уже давно. — Насколько мне помнится, он у вас не самый легальный. Считаю уместным известить вас также о том, что два года тому назад наши спецслужбы вынуждены были ликвидировать за пособничество наркобизнесу панамского диктатора Омара Торрихоса.
— Спасибо за напоминание, мистер Кононофф. — На лице Хекматияра не дрогнул ни один мускул. — Только вы забываете, что у генерала Торрихоса был один старый президентский самолет, который вы сбили над Карибским морем, но не было при этом сорока тысяч верных воинов Аллаха.
— Но ведь они в первую очередь воины Аллаха, — нанес последний удар по амбициям противника в споре Сайрус Кононофф. — А потом уже ваши. Ведь не ставите же вы себя вровень с Создателем, что у вас, мусульман, почитается смертным грехом. Вы всего лишь человек, а у каждого человека, в отличие от Бога, репутация — вещь непостоянная. Мы можем быстро подорвать вашу репутацию, в этом нам поможет правительство Пакистана, которое в последнее время не слишком уж довольно тем, как вы разгулялись на его суверенной территории. И тогда мы посмотрим, захотят ли остаться верные воины Аллаха на вашей стороне.
В воздухе повисла гнетущая тишина, длившаяся не менее двух минут, которые показались Кононоффу вечностью.
«А вдруг действительно возьмет и прикажет горло перерезать?» — прикинул в уме Кононофф, вспомнив в этот драматичный момент об оставшихся в Вашингтоне жене Гретхен и двух дочерях, Александре и Аделаиде.
Первым надсадное молчание нарушил Хекматияр.
— А вы умеете угрожать, мистер Кононофф! — не без уважения в голосе произнес он.
— Это не я вам угрожаю, уважаемый Гульбеддин. Это вас предупреждает правительство Соединенных Штатов Америки. — Русский американец впервые за весь разговор перевел дух.
— Мы можем перейти к сути разговора? — спросил афганец.
— Можем.
После этих слов Кононофф вдруг почувствовал прилив нестерпимого голода и, подхватив с блюда ломтик телятины, с ходу оправил его себе в рот целиком. Нежное мясо уже давно остыло, и поэтому показалось ему жестким. Не без труда прожевав его, специальный представитель Госдепартамента наконец смог начать разговор по существу.
