Об этом мы знаем, продолжайте.
— Хорошо. Очевидно, сегодня будут охотиться на вас. Система охраны складов такова… “ и он быстро начертил схему складов, расположение постов, указал время смены часовых.
— Как видите, схема сложная, и обезоружить, тем более уничтожить караул не так просто. Да мне этого и не хочется. Без моего личного вмешательства вам будет трудно что-либо сделать. Тут нужно очень крепко подумать… Но, повторяю, я не хочу пролить кровь своих соотечественников. Думаю, этого можно избежать. Согласны?
— Да, но учтите, что при малейшей попытке нарушить наши условия, вы погибнете.
— Хорошо. Я знаю это. Так согласны?
— Да. Мы согласны.
— И последнее. Я прошу передать мою просьбу своему командованию. Если операция пройдет удачно, прошу разрешить мне остаться в рядах того партизанского отряда, из которого, как я понял, вы хотели отправить меня в тыл.
— Ваша просьба будет передана.
— В таком случае давайте уточним детали.
Все склонились над схемой.
Предатель торжествовал. Все шло, как по маслу. Теперь остается пожелать, чтобы сегодняшняя ночная операция прошла благополучно, а завтра утром… О, завтра утром начнется совсем иная жизнь. Завтра! Боже! Скорей бы прошла эта ночь…
Он взглянул на часы. Минутная стрелка приближалась к двенадцати. Скоро, совсем скоро полночь. Да, он затеял крупную игру. И ставка в этой игре — жизнь. Он отлично понимал — в случае провала его не пощадят. Но сейчас упорно гнал от себя даже малейшие сомнения, малейшую мысль о возможности провала. Нельзя об этом думать, нужна полнейшая уверенность в себе, полнейшая собранность.
Его ждет удача. А удача — это деньги, это поместье где-нибудь на берегу Черного моря, оно ему уже обещано, удача — это почет, красивые женщины, наконец, власть. Как он мечтал о власти, как он стремился к ней!
Предатель взглянул в окно. Дождь прекратился. Рваные облака тянулись к горизонту. На небе появились просветы, сквозь них слабо просеивался лунный свет.
«Это лучше, — думал он, — каждый нападающий будет как на ладони. Уйти никому не удастся».
…Кто-то осторожно потоптался у окна и тихо постучал. Три коротких, резких щелчка, и потом через несколько секунд еще два. Все в порядке! Худой.
Он быстро выключил свет и открыл дверь. Вошли трое. Худой и еще двое молодых незнакомых парней.
«Рубан» включил свет и вопросительно взглянул на Худого.
— Знакомься, эти ребята — командиры отделений в твоей группе. Они проводят тебя к месту сбора.
— Что ж, давайте знакомиться.
«Рубан» протянул руку одному из них, тот крепко пожал ее. И в этот момент страшный удар обрушился на голову предателя. Он пошатнулся и со стоном рухнул на пол.
— Ты полегче не мог? — проворчал Худой. — Этак и на тот свет отправить недолго. Он нам живой нужен.
— Ничего с ним не случится. Шея толстая, выдержит.
— Быстро вяжите и пошли. Время не терпит.
…Через несколько минут три тени с тяжелой ношей в руках скользнули за дверь и растаяли в ночной мгле.
На территорию склада командир батальона Вольф вернулся около двенадцати ночи в компании нескольких незнакомых офицеров. Приехали они навеселе, что-то громко распевая. Часовой у шлагбаума вытянулся в струнку, отдавая честь командиру.
— Позвони, чтоб прислали ко мне фельдфебеля.
Когда тот вышел и остановился у двери, офицеры уже
сидели за столом, заставленным бутылками и закусками.
— Во сколько ушел батальон? Все спокойно на постах?
— Батальон ушел в двадцать три тридцать, господин капитан. На постах спокойно.
— Идите!
Офицеры замолчали, чутко прислушиваясь к наружным звукам.
— Сейчас должны появиться, — тихо проговорил один из них, летчики не должны подвести.
И как бы подтверждая его слова, в комнату без стука вбежал фельдфебель. Вид у него был перепуганный, растерянный.
— Только что сообщили с пункта оповещения, что в нашем направлении движутся русские бомбардировщики.
— Уберите наружный свет. Срочно ко мне начальника караула. И сами явитесь с ним.
И когда тот вышел, повернулся лицом к своим собеседникам. Один из «офицеров» вплотную приблизился к Вольфу.
— Не слишком ли много народу, капитан? Вы, фельдфебель, начальник караула…
— Знаете что, либо доверяйте мне до конца, либо прекратим эту комедию.
Через несколько минут фельдфебель и начальник караула застыли у двери.
А звук авиационных моторов грозно нарастал. Авиаторы не подвели. Прибыли точно в назначенное время.
— Срочно уберите всех часовых в убежище, оставьте одного у внешнего шлагбаума. Да побыстрей!
Прошло еще несколько напряженных минут. Наконец раздался телефонный звонок.
— Все в убежище, господин капитан.
— Пора! Теперь надо спешить! Один садитесь в машину, а двое пойдемте со мной.
Открыв сейф, он вытащил связку ключей. И все трое вышли. А бомбы рвались где-то в стороне, очевидно, бомбили порт. Прошло еще минут десять. Около часового у шлагбаума, резко скрипнув тормозами, остановилась машина. Капитан, открыв дверцу, приказал:
— Срочно в убежище! Бегом! Я останусь здесь!
А когда фигура солдата растаяла в темноте, машина с потушенными фарами, на большой скорости помчалась к черневшему вдалеке лесу.
Мягкий, пушистый ковер скрадывал шум шагов. Оберст фон Говивиан беспокойно шагал по своему кабинету, нервы его были напряжены до предела. Комендант же, казалось, был совершенно спокоен. Небрежно развалившись в кресле, он лениво посасывал дольку лимона, посыпанную сахарной пудрой.
— Зря волнуетесь, герр оберст. Все будет в порядке. Командиры групп доложили, что засада уже на местах. Все проделано абсолютно тайно. Так что мышеловка захлопнется вовремя. Дом на Геббельсштрассе, где соберутся подпольщики, надежно оцеплен. Птички слетятся в клетку, ничего не подозревая. Выпейте-ка лучше коньяку! Очень помогает, когда нервы пошаливают.
— Пожалуй, вы правы, стопка-другая не помешает.
Резкий телефонный звонок заставил обоих вздрогнуть. Оберст сорвал трубку с аппарата.
— Да, слушаю, в чем дело?
— Господин оберст, комендант города у вас? Дайте ему трубку.
Выслушав, тот чертыхнулся.
— Русские бомбардировщики движутся к городу. — И приказал невидимому собеседнику: — Объявите тревогу! Придется отправиться в убежище, господин оберст.
Накинув плащи, оба спустились вниз.
…Минут через десять бомбежка прекратилась.
— Чуть не испортили нам операцию, — фон Говивиан облегченно вздохнул.
— Пора наверх. Времени остается немного.
Едва они вошли в кабинет, как страшный взрыв оглушил обоих. Посуда со звоном покатилась по полу. Посыпались стекла. Свет погас, но вскоре опять зажегся. А взрывы продолжались. Все здание ходуном ходило.
— Проклятье! Тысячу раз проклятье! Они, кажется, нащупали склад авиабомб.
Оберст метнулся к окну и отдернул штору. Далеко за городом полыхали взрывы, взметая в небо огненные смерчи.
Здание трясло, как в лихорадке, со звоном лопались стекла. И вой сирены, оповещавшей тревогу, утонул в этом неимоверном грохоте.
…Уже четвертый час, а в городе все спокойно. Напрасно всматриваются в темноту командиры подразделений, выставленных в засаде. Никто не тревожит их…
В эту ночь крупнейший стратегический склад авиационных бомб на юге страны перестал существовать.
Утром оберста фон Говивиана вызвали с докладом к высокому начальству.
Откинувшись на спинку сиденья, Ганс Шиллер прикрыл глаза. Машину мягко покачивало, хотелось спать. Стараясь отогнать сон, он закурил и приоткрыл ветровое стекло. Холодная, влажная струя воздуха ударила в лицо, хлынула за воротник плаща. Ганс поежился и опустил стекло. На душе у Шиллера было скверно. Провал операции фон Говивиана спутал все его расчеты. Ведь была такая реальная возможность выдвинуться из среды своих сослуживцев. И притом почти без всякого риока. Приходилось делать вещи и посложнее. И вдруг такой позорный провал! Да, положение оберста Говивиана не из завидных.
Но не только провал операции портил настроение Гансу Шиллеру. Он даже с облегчением и радостью сбросил сегодня опостылевшие ему лейтенантские погоны. Гораздо больше его волновала операция «Крест».
…Недавно у русских в одном из больших городов приступил к выпуску продукции крупнейший авиационный завод. Нескончаемым потоком к фронту тянулись эшелоны с огромными ящиками. Самолеты собирали на прифронтовых аэродромах, порой в непосредственной близости от линии фронта. И новые самолеты с ходу вступали в строй. Это были первоклассные боевые машины, которые по своим качествам не уступали ни в чем лучшим образцам немецких истребителей. А на вертикальных даже превосходили их. Немецкое командование встревожилось. Появилась реальная опасность утратить господство в воздухе. А там, за Уралом, вот-вот должны были вступить в строй еще три крупных авиационных завода.
