* * *
Однажды, когда выпал ранний снег, партизаны сами нашли его. Незнакомый человек вышел из леса на дорогу, остановил его приятеля, расспросил, откуда он, есть ли в деревне немцы, и попросил достать сена для лошадей. Только в одиночку приятелю было не справиться с таким заданием. И он рассказал Лёне. Лёня позвал ещё двоих друзей.
На лугах стояли стога скошенного сена. Ребята в назначенный день, не таясь от немцев, запрягли двух лошадей в сани и отправились к стогам. Их остановил ефрейтор, но, когда Лёня с невинным видом объяснил ему, куда они едут, тот, равнодушно махнув рукой, отвернулся. Они нагрузили сено на сани и повезли к оговорённому месту.
Партизаны не подвели. Сначала из-за деревьев показался тот самый незнакомец. Поздоровавшись с ребятами, он дважды свистнул. Из леса вышли ещё двое. Одним из них был учитель, Василий Григорьевич!
— Я был уверен, Леонид, что без тебя это дело не обойдётся! — обрадовался учитель.
Мужчины повернули лошадей в лес, и сани с ценным грузом отправились в отряд партизан.
— В деревню сено тоже отвезите, чтобы немцы ничего не заподозрили, — велел им Василий Григорьевич.
По дороге Лёня упрашивал учителя взять его в партизаны.
— Да куда ж я тебя возьму, безоружного, — попробовал тот отшутиться.
— Я не безоружный! — запротестовал Лёня. — У меня пулемёт запрятан с лентами, а ещё я подобрал с поля боя две винтовки!
Василий Григорьевич сдался. Так Лёня Голиков появился в партизанском отряде.
Сначала он помогал повару, чистил картошку. Потом стал разведчиком. В заношенной, рваной одежде, с потрёпанной сумой, Лёня ходил по сёлам и просил милостыню, тайком высматривая, где обосновались фашисты, какое у них оружие и откуда лучше их атаковать. Он научился ставить и маскировать мины, подрывать железнодорожные мосты, по которым фашисты везли на фронт танки и пушки. Вот что написал командир партизанского отряда в наградном листе Лёни: «Участвовал в 27 боевых операциях. Истребил 78 немецких солдат и офицеров, взорвал 2 железнодорожных и 12 шоссейных мостов, подорвал 9 автомашин с боеприпасами».
* * *
Герой Советского Союза, юный партизан Лёня Голиков погиб в неравном бою с фашистами у села Острая Лука, что находится в Псковской области. В его честь во многих российских городах стоят памятники, а именем этого бесстрашного мальчика названы улицы.
Если вы однажды поедете по шоссе из Пскова в Лугу, то недалеко от деревни Варницы вы увидите знак с надписью: «Здесь в августе 1942 г. совершил легендарный подвиг партизан ЛЁНЯ ГОЛИКОВ. Герой Советского Союза».
Валерий Воскобойников
Зина Портнова
Ещё вчера у Зины Портновой была счастливая жизнь. Вместе с младшей сестрёнкой Галкой, тётей Ирой и её двумя сыновьями она ехала на поезде в белорусскую деревню к бабушке. Весело распевая песни, они смотрели в окно на проносившиеся мимо леса, поля и речки.
И вдруг всё оборвалось.
В небе появились три самолёта. Сначала никто на них не обратил внимания: мало ли самолётов по небу летает. Лётчиков уважали, знали — они герои и людям плохого не сделают. Но, когда самолёты снизились, Зина с удивлением разглядела на их крыльях не звёзды, а кресты — фашистские знаки.
— Немецкие… — недоумённо сказал пожилой пассажир. — В гости летят, что ли?
Но это оказались совсем не гости.
Вдруг раздался страшный грохот: самолёты бомбили поезд. А в поезде ехали мирные люди, и среди них было много детей. Паровоз, истошно загудев, прибавил ход.
— Что же это такое?! — негромко, с ужасом спросила тётя Ира.
— Вот так, — глухо произнёс тот же пожилой пассажир. — Ехали отдыхать, а получается, что приехали на войну.
Другие пассажиры растерянно молчали.
— Доедем до Минска, там разберёмся, — попытался кто-то успокоить всех.
Но, когда поезд подошёл к вокзалу в Минске, люди поняли: в городе творится что-то страшное. Вокруг грохотали взрывы, рушились и горели дома, и воздух пронизывал отчаянный вой сирены. А в соседнем поезде полыхали вагоны.
* * *
— Надо быстрее в Ленинград возвращаться! — решительно сказала тётя Ира, когда воздушный налёт закончился.
На вокзале была страшная неразбериха. Зина стояла с детьми у кучки вещей, а тётя Ира среди толпы растерянных людей металась от кассы к кассе. И всё же, меняя поезда, они сумели добраться до Витебска. Тут выяснилось, что в Ленинград поезда больше не ходят. Вокзал был забит отчаявшимися уехать пассажирами: одни выстраивались в очереди к закрытым кассам, другие сидели прямо на полу.
Они перенесли вещи в садик у вокзала и сели на скамейку. Тётя Ира, закрыв лицо руками, тихо простонала:
— Что же делать?.. Что делать-то теперь?!
— Пойдём пешком? — нерешительно спросила Зина.
Одна бы она и в самом деле пошла. Но с семилетней Галкой, с двоюродными братишками — девяти и одиннадцати лет разве уйдёшь далеко!
И всё-таки они пошли. Правда, не в Ленинград. Тётя Ира, взглянув на неё, решительно произнесла:
— Идём в деревню к бабушке. Поездов больше не будет, дорога разрушена. Потихоньку дойдём. Не умирать же нам здесь! А там, может, лошадь какая найдётся…
И, взвалив на себя поклажу, они поплелись по шоссе вместе с толпой таких же растерянных пассажиров. Ночевали в деревнях у незнакомых людей. Наконец на четвёртый день показались родные места: посёлок Оболь, с небольшим кирпичным вокзалом и высокой круглой, тоже кирпичной башней водокачки, а дальше над рекой, за мостом, на пригорке — бабушкина деревня Зуя.
Так оборвалось их счастливое лето. Кроме бабушки Евфросиньи Ивановны в избушке жил старший брат тёти Иры — дядя Ваня с маленькой дочкой, которые тоже застряли в деревне. Дня через два они надумали было отправиться пешком в Ленинград, но увидели своих, деревенских, что вышли раньше и теперь уныло возвращавшихся.
— Нет пути, фашист все дороги перерезал.
«Ничего, скоро Красная армия их погонит назад!» — успокаивала себя Зина. Но прошло ещё несколько дней, и в деревне появились первые фашисты. К ним в избу зашёл солдат. Громко стуча запылёнными подкованными сапогами, небритый, взглянув на испуганных детей, он прямо от дверей направился к кухонным полкам. Увидел глиняную миску с варёными яйцами, выгреб их и отправил в свою зелёную матерчатую сумку. Туда же он сунул хлеб, утром испечённый бабушкой, а потом так же молча вышел на улицу и пустился догонять своих.
Фашистский гарнизон обосновался в Оболи. Офицеры и солдаты заняли лучшие дома, выгнав из них жителей, а новые порядки в деревнях стали наводить их прихвостни полицаи — свои, деревенские парни, прятавшиеся от мобилизации в Красную армию. Для устрашения населения на площади у вокзала повесили сразу нескольких уважаемых людей.
Полицаи ходили по домам и переписывали взрослых жителей. Зину тоже внесли в этот список. А дядя Ваня выставил им свои изуродованные ладони и, помрачнев, сказал:
— У меня и лёгкие больные…
— Всем прийти в комендатуру! — объявили полицаи. — Кто не будет работать здесь, отправится в Германию. Там из вас людей сделают! — грозили они.
— Надо было сказать, что тебе только двенадцать! — переживая за племянницу, воскликнула тётя Ира, едва полицаи ушли.
— Ни за что не буду на фашистов работать! — Зина даже зарыдала. Она и представить не могла, что скажет потом подругам, учителям, когда врагов прогонят и она вернётся в Ленинград.
— Я тоже не стану на них работать, — поддержала её тётя Ира. — Ещё этого не хватало! Эх, была бы у меня винтовка, да чтобы без детей…
— С врагами можно сражаться по-разному… — загадочно произнёс дядя Ваня.
И только бабушка молчала. Она по-прежнему поднималась раньше всех, доила корову, ласково разговаривая с ней и упрашивая не махать хвостом. Потом, процедив через марлю из подойника в крынки парное молоко, варила картошку, пекла хлеб и трудилась по хозяйству.
