В 1927 г. генерал А. Свечин издал монографию «Стратегия». В этой книге он пытался обосновать принципы ведения будущей войны (в целом малоудачно, ибо книга представляет себой исторический обзор, небогатый мыслями, но богатый тривиальными суждениями по излагаемым фактам). В ней содержались например, показательные заявления:
«…большие основания имеются в наше время, чтобы приступить к ревизии стратегического мышления, оставленного нам Мольтке…». «Многие, вероятно, не одобрят отсутствия в труде какой-либо агитации в пользу наступления…»
Тухачевский был одним из тех, кто не одобрил отсутствие «агитации» в пользу наступления. Мнение Тухачевского опустим, потому что в современной литературе его фигура дискредитирована, где он нередко выставляется как несмышленыш, а вновь дадим слово Триандафилову.
В книге «Характер операций современных армий» он писал: «…рассуждая абстрактно, при обороне легче достигнуть устойчивого фронта, чем раньше. Но беда обороны заключается в том, что она всегда ограничена в средствах, что она ведется заведомо малыми силами и потому не всегда может дать ту плотность фронта, которая обеспечила бы достаточную сопротивляемость боевых порядков». Так во Второй мировой войне и случилось.
«Было бы непоправимой ошибкой из-за возникающих в связи с развитием военной техники трудностей в ведении глубоких (наступательных) операций впадать в своего рода «оперативный оппортунизм», отрицающий активные и глубокие удары и проповедующий тактику отсиживания, нанесения ударов накоротке – действия, характеризуемые модным словом «измор».
Есть у Триандафилова и более жесткие определения в адрес «оборонщиков», но мы их опустим как полемический задор, столь свойственный 20-м годам. Главное – суть возражений «блицкриговцев» на оперативном уровне понятна.
Книга Свечина сплошь состоит из правильных положений. Но… что подходит быку, может не подойти Юпитеру.
Свечин не понял главного: по сравнению с Первой мировой войной, где средства обороны превзошли средства нападения, последующее бурное развитие техники, наоборот, дало преимущество средствам нападения. Собственно, это стало ясно уже в 1918 г. после успешного применения танков. Вторая мировая война подтвердила выводы Тухачевского и Гудериана, делавших ставку на новые роды войск – танки и авиацию. Попытки вермахта в 1943–1945 гг. создать прочную позиционную оборону в духе Первой мировой войны («Восточный вал», «Атлантический вал», «линия Зигфрида», «линия Густава» и т. д.) успеха не имели. Не помог ни опыт, ни стойкость немецкого солдата, ни широкие реки – Днепр, Висла, Сена, Дунай, ни бетонные сооружения в укрепрайонах Восточной Пруссии и левого берега Рейна. Также оказалась безуспешной оборонительная стратегия Японии на островах в Тихом океане. Американские войска обескровить им не удалось. Более того, в продуманных наступательных операциях относительно редко соблюдался известный принцип, когда нападающие несут потери примерно три человека к одному обороняющемуся. Лишь в тех случаях, когда хромало оперативное искусство, нападающие несли по-настоящему тяжелые потери в личном составе.
Переход Советской Армии к маневренному способу ведения войны в 1943–1944 гг. произошел не на пустом месте. И «Канны» Халхин-Гола не есть порождение стихийного оперативного таланта Г.К. Жукова. Известно, что нечто ценное из ничего не вырастает; надо, чтобы кто-то бросил в почву семена. Посеяны они были в «тухачевский период» Красной Армии, когда вопросы «быстрой войны» всерьез разрабатывались в теории и на практике. После гибели М.Н. Тухачевского и И.П. Уборевича от наследия людей, понимавших эти особенности, осталась лишь оболочка в виде лозунга «войны малой кровью на чужой территории».
Важность теоретического значения Тухачевского и его единомышленников состояла в том, что до них вопросы «быстрой войны» в России вообще не разрабатывались. Опыт гражданской войны не мог быть всерьез использован против регулярных, хорошо технически оснащенных армий вероятного противника. Фактически приходилось начинать с нуля. Разброс мнений был, естественно, велик, но вооруженные силы требовалось строить на базе какой-то одной концепции, а не всех сразу. В выработке, принятии и реализации такой концепции Тухачевский сыграл главную роль. Он отстаивал ярко выраженную наступательную доктрину, что характерно для политических романтиков-пассионариев. Тухачевский был человеком не бонапартистского склада, как хотели его представить враги. По духу он был скорее ближе к Александру Македонскому с его мечтой-идеей о всемирном государстве, устроенном на неких универсальных философских принципах, которые для ХХ в. Тухачевский усмотрел в марксизме. И создать такое мировое государство-федерацию средствами позиционной, оборонительной борьбы, конечно, не представлялось возможным.
Отправная точка в его мышлении – «Канны», то есть разгром живой силы противника. Этим отрицалось господствующее оперативное мышление «лобового давления» – захват географических пунктов (территории). Примеры: 1-я армия Ренненкампфа с благословения командования фронта нацелилась на овладение Кенигсберга, столицы Восточной Пруссии, в то время как Людендорф и Гинденбург – на разгром 2-й армии Самсонова. Отсюда разность результатов.
В Красной Армии Тухачевский был первым (и вначале единственным) человеком, который всерьез и с методической целеустремленностью занялся творческим переносом на российскую почву идей и традиций школы Мольтке и Шлиффена, стремившихся путем заранее спланированных и четко осуществленных оперативных операций добиться быстрой победы (блицкрига) малой кровью.
«Ударная» армия типа германских правофланговых армий, наступавших в 1914 г. через Бельгию к Марне, или правофланговых красных армий в период нашего наступления к Висле 1920 г., т. е. армия, предназначенная для действия в направлении главного удара, должна быть организована таким образом, чтобы она могла своими силами провести ряд последовательных операций от начала до конца», – писал В. Триандафилов. Но ни у немцев в 1914 году, ни у Красной Армии в 1920 г. блицкриг не удался. Прежде всего потому, что «ударные армии» оказались «малоударными». Тухачевский сделал соответствующие выводы. Его творческий вклад состоял в том, что он совместил принципы стратегии германской школы с появлением совершенно новых факторов борьбы, таких как танки и авиация. Пока европейская теоретическая мысль билась над проблемой увязки боевых машин с традиционными родами войск, Тухачевский разглядел в них то, что за редким исключением пока никто не видел, мощное таранное оружие оперативного масштаба. И пока Фуллер, Гудериан и де Голль пытались убедить свои Генеральные штабы в революционной перспективности новых средств, Тухачевский уже формировал танковые армии (маскируемые под корпуса). Ворошилов и Сталин лишь заимствовали внешнюю сторону концепции Тухачевского, мало что поняв в его выкладках, потому и расформировали мехкорпуса, потому что механизированная армия требовала высокого уровня организации и управления, которого после уничтожения основных профессионально подготовленных кадров обеспечить не представлялось возможным.
При этом в критике Тухачевского есть много справедливого. Но это касается в основном его деятельности на посту начальника вооружения Красной Армии. Он мог увлечься сырой идеей, как это было с планом замены классической артиллерии безоткатной, хотя верно оценил огромную будущность реактивного оружия и вертолетостроения. И все же этот пост был не для него. Его сила была в иной сфере. Он был талантливым военным мыслителем и новатором в деле создания новых – высокоманевренных – родов войск. Еще в начале своей военной карьеры, будучи в невысоких офицерских чинах царской армии, он уяснил огромное значение для оперативного искусства идей Мольтке и Шлиффена, суть которых можно выразить следующей логической цепочкой: 1) стратегический анализ обстановки, выражающийся в поиске слабых звеньев у противника; 2) построение войск, нацеленных на маневр; 3) сам маневр, имеющий цель нарушить устойчивость фронта противника; 4) создание ситуации, при которой противник оказывается в проигрышной позиции, воюя «перевернутым фронтом», идеальным завершением чего является его окружение («Канны»). Вот как это выглядело на практике.
В битве при Садовой в 1866 г. Мольтке осуществил нетрадиционный маневр. Прусские войска вступили в бой с австрийской армией тремя группами вместо полагающегося одного кулака. Первая армейская группа начала сражение традиционно с фронта. Затем подоспела вторая колонна и ударила во фланг. Следом в бой вступила третья группа, нацеленная на другой фланг и тыл австрийцев. Командующий австрийской армией, видя перед своим фронтом пруссаков, счел их за главные силы, как вдруг, в ходе разворачивавшейся битвы, на фланге появились новые силы. Считая, что теперь перед ними все войска неприятеля, командующий произвел перегруппировку своих сил, как снова вдруг, на другом фланге появилась третья колонна противника, заходящая в тыл. Позиция перевернулась верх ногами, началась паника, и, боясь окружения, австрийцы поспешно бросили поле боя.
