А как тяжело бросать в печку игрушки!
Снова переезд, и снова те же неприятности.
— Этот паровоз нельзя в печку, — сказал Володя. — Мне его сам папа сделал!
— Папа тебе ещё сделает, — возразила мама. — А сейчас его всунуть просто некуда, ты должен это понять. Я фарфоровый сервиз соседке подарила! Понимаешь?
Нет. Никак не понятно, как можно сравнивать сделанный папой паровоз с какой-то посудой… Когда мама отвернулась, он быстро засунул паровозик в чемодан под какие-то кофты.
— А куда посадим Мурзика? — спросил Володя.
— Ох, — вздохнула мама и села на этот чемодан. — Котёнка отдай Лёве. Лёва его любит, и Мурзику у него будет хорошо.
— Мурзика я не оставлю! — закричал Володя. — Мурзик мой, я его за пазухой повезу!
— Папа коня оставляет… — В мамином голосе за напускной сердитостью слышится печаль. — Ты хоть это чувствуешь?
Это Володя чувствует, но понять не может. Как расстаться с конём? Как бросить здесь Зайчика, не взять его с собой? Зайчик так их всех любит! Он тихо ржёт и поднимает правую ногу, когда Володя входит в конюшню…
— Мамочка, — сказал Володя. — Ведь коней разрешают возить по железной дороге в специальных вагонах.
— Ну и что?
— Разве папе в Москве конь не понадобится?
— Теперь конь не понадобится, — сказала мама.
— Какой же это командир без коня?.. Разве папа больше не будет командиром?
— Папа будет учиться.
— Зачем? — удивился Володя. — Он уже столько учился! Разве он ещё не всё выучил?
Володя родился в 1924 году.
Дети гражданских быстро понимают, что папа такой же постоянно присутствующий рядом человек, как и мама. Дети военных получают первое понятие о папе из маминых рассказов о нём. Папы нет дома. У папы то поход, то учение, то полевая поездка, то лагеря. Папа возвращается домой, когда ребёнок спит, и уходит на службу, когда он ещё не проснулся.
Убаюкивая Володю, мама между сказками рассказывала ему, как папа оканчивал Курсы усовершенствования командного состава артиллерии. Двухлетний Володя представлял себе папу с саблей в руке. Папа идёт на курсы и машет саблей, а курсы на него злобно рычат. Папа как размахнётся саблей, как… окончит эти курсы! Чтоб не рычали.
Но когда папа служил начальником артиллерии корпуса, потом начальником артиллерии большого укреплённого района и одновременно окончил трёхлетний курс Военной академии имени Фрунзе, Володя кое-что понял. Ему было восемь лет, он пошёл в школу и на себе прочувствовал, что такое учение.
— А куда теперь папа поступил учиться? — спросил Володя.
Мама сказала:
— В Академию Генерального Штаба. Это самое высшее военное учебное заведение. Наконец-то папа будет учиться, освобождённый от всех других обязанностей. А то ведь всё время учился и служил…
— Мама, ты мои игрушки выбрасываешь, а эту деревянную лошадку берёшь!
В комнату вошёл папа.
Он взял в руки маленькую лошадку, вырезанную из берёзового наплыва, и долго смотрел на неё.
— Это не игрушка, сынок, — сказал папа. — Мне подарили эту лошадку хорошие люди, с которыми я пережил самое тяжёлое, самое мучительное время своей жизни.
— А что это были за люди?
— Солдаты. В декабре тысяча девятьсот девятнадцатого года в маленькой сибирской деревушке твой папа пригласил к себе на ужин несколько верных друзей, чтобы решить с ними самый важный вопрос жизни. Тогда они и подарили ему эту лошадку. Подрастёшь, я расскажу тебе подробно, что это за вопрос и что это были за люди. А сейчас быстрее собирайтесь, машина уже подошла.
— Папа, может быть, разрешишь взять Мурзика?
— Нет. Быстренько отнеси его к Лёве.
Когда Володя вернулся, весь в слезах, папа сказал:
— Жизнь состоит не из одних удовольствий. Умей переносить и огорчения, не выдавая внешним видом своей печали. Человек может быть сильнее всего на свете, только для этого он должен быть сильнее себя самого, своих личных чувств.
Володя попробовал быть сильнее себя самого. Напряг волю и постарался придушить страдание. Стал думать, что Мурзику будет очень хорошо у Лёвы, он так полюбит Лёву, что перестанет скучать. И Лёвина мама будет даже разрешать котёнку прыгать на диван. Вот будет жизнь у зверя!
Слёзы перестали течь, Володя напряжённо улыбнулся.
— Молодец, — сказал папа. — Терять тебе придётся ещё много. Умей терять, это умение необходимо.
13. ДЬЯВОЛЬСКАЯ У ВАС НАСТОЙЧИВОСТЬ!
1 сентября 1939 года в Европе началась война: гитлеровские войска захватили Польшу и вплотную подошли к границам Советского Союза, и стало ясно, что нападение на нас — вопрос времени. Но сперва фашисты стали подстрекать к нападению правительство Финляндии. Оно пошло на обострение отношений, и развязался военный конфликт. Бои начались в ноябре 1939 года. У финнов имелась полоса железобетонных укреплений, так называемая «линия Маннергейма». Она была построена лучшими европейскими инженерами и считалась неприступной.
— Но мы отважимся к ней «приступить», — сказал Леонид Александрович Говоров на совещании в штабе фронта. В самом начале боёв его назначили командующим артиллерии Седьмой армии, которая нацелилась на прорыв линии Маннергейма. — Для начала следует рассмотреть, в чём заключается неприступность линии. Она состоит из трёх главных оборонительных полос. Все доты и дзоты взаимодействуют между собой фланговым и косоприцельным огнём, не остаётся ни одного непростреливаемого участка. Перед укреплениями устроены заграждения: до двенадцати рядов каменных надолб и до сорока рядов колючей проволоки, а также противотанковые рвы и минные поля. Трудности кажутся непреодолимыми. Но и это ещё не всё. Каждый населённый пункт превращён в крепость с запасами горючего и боеприпасов. Добавьте сорокаградусные морозы, глубокие снега, леса и овраги. И никакого боевого опыта войны в таких условиях мы не имеем.
— Мрачнейшую нарисовал картину, — заметил командующий Седьмой армией Мерецков. — Не заменить ли вас, Говоров, другим артиллеристом, который видит обстановку не в таком чёрном свете?
— Не торопись, Константин Александрович, — остановил командарма командующий фронтом Тимошенко. — Мрачные взгляды позволяет себе высказывать перед начальством обычно тот, кто имеет светлую перспективу. Послушаем дальше комбрига.
— Я пошутил, — усмехнулся Мерецков. — Продолжайте, Говоров. Знаю, что у вас подготовлен план прорыва.
— План только намечен, — сказал Говоров, — и в некоторых основных линиях разработан. Сейчас на фронте увеличено количество артиллерии, авиации и танков. Пришли хорошо обученные инженерные войска. Достигнуто превосходство над противником в живой силе. На мой взгляд теоретика, технических преград для прорыва уже нет. Теоретически наша огневая мощь позволяет взломать укрепления врага. Конечно, при условии наиболее эффективного использования этой мощи.
Секретарь Ленинградского обкома партии Андрей Александрович Жданов спросил:
— Что это значит?
— Мы должны, — сказал Говоров, — представлять себе систему укреплений врага во всех деталях, знать её, как свою квартиру. И второе условие: требуется в соответствии с этим знанием расставить все имеющиеся орудия таким образом, чтобы каждый снаряд, попадая в цель, отдавал максимальную силу взрыва. Я предлагаю орудия самых крупных калибров поставить на близких дистанциях, чтобы они стреляли буквально в упор.
— Вот теперь я понял, — сказал Жданов.
— Значит, исполнение второго условия целиком зависит от вас, артиллеристов. Вам — права, с вас и спрос. Ну, а в изучении укреплений врага вам поможет наша разведка. Товарищ Евстигнеев, вся подчинённая вам разведка фронта теперь будет прежде всего работать на артиллеристов.
— Будет сделано всё, что в человеческих силах, — обещал начальник разведки фронта комбриг Евстигнеев.
— Исполняйте все требования комбрига Говорова, чтобы он мне на вас не жаловался, — добавил Жданов. — Когда составите разведывательную карту линии Маннергейма, прошу доложить мне.
В конце совещания командующий фронтом Тимошенко сказал:
— Операция по прорыву начнётся десятого февраля.
Со дня этого совещания Леонид Александрович не давал покоя фронтовой разведке, требовал всё новых агентурных сведений и аэрофотоснимков. Он сам побывал на всех близких к финским дотам наблюдательных пунктах, подползая на животе, где это требовалось.
Вооружившись увеличительным стеклом, долгие часы сидел над фотографиями, которые доставляла авиация, искал в них и наносил на свою карту всё новые подробности.
Измученный требовательностью Говорова, начальник разведки Евстигнеев сказал как-то:
— Дьявольская у вас настойчивость, Леонид Александрович! Мои разведчики из-за вас все в мыле, ни сна, ни отдыха не знают.
