В этот момент откуда-то сбоку, из клубящейся грязно-белой густоты, раздался грохот. Потом вдоль канала, над склоном пронзительно просвистело и громыхнуло далеко за границей правого фланга цепи штрафников. Туман становился все гуще, но стелился низко к земле, на метр-полтора.
Машинально привстав и оглянувшись в ту сторону, откуда громыхнуло, Андрей увидел сквозь белесую пелену желто-красную вспышку. Что-то неуловимое для человеческих глаз прошумело над головой, оставив в ушах оглушительный свист, сдавивший барабанные перепонки. Еще один взрыв взметнулся на правом фланге из парного молока тумана.
Потянул утренний, пробирающий до костей ветер, сгоняя клубящуюся пелену вниз, в сторону канала.
– Старший лейтанант!.. Еле тебя нашел… – Вслед за срывающимся, осипшим голосом Каданцева возник и сам танкист. Лицо его все было в разводах копоти и грязи. Танкистский шлем съехал на затылок, открывая прилипшие к взмокшему лбу мокрые волосы.
– Что за шум, лейтенант?.. – отозвался Андрей.
– Черт, похоже, немецкие «самоходки» по нашу душу нагрянули… – поправляя шлем рукой, сжимавшей приклад ППШ, беспокойно проговорил лейтенант.
– Спокойно, без паники… – стараясь говорить как можно тверже, ответил командир штрафного взвода. Хотя Андрей уже ясно различал гул моторов надвигающихся вражеских машин. Этот гул рождал в душе непреодолимую тревогу.
– Хорошо тебе говорить… – более спокойным голосом посетовал Каданцев. – А я привык гадов фашистских встречать в броне своего танка. Без него против фрицев чувствуешь себя с этим автоматом, будто голый в бане с шайкой…
– Ничего, с такой шайкой воевать можно… – отозвался Аникин. – У нас некоторым парням с голыми руками приходится на фашиста идти…
Заполошные слова танкиста о вражеских САУ подтвердили первые догадки Аникина. Судя по вспышкам выстрелов и траектории полета снарядов, вражеские самоходки надвигались как раз с той стороны, где еще недавно штрафники и каданцевская «тридцатьчетверка» сдерживали превосходящие силы противника.
Враг появился на левом фланге. Если бы это были танки, то они бы уже хозяйничали здесь, расстреливая штрафников из своих курсовых пулеметов и давя их своими гусеницами. «Самоходки» двигались медленно, еле-еле. Первые выстрелы были сделаны явно наобум.
Сейчас ветер разгонит остатки белесой пелены, и тогда все изменится, и позиции штрафников будут отданы вражеским САУ на растерзание. Принятие решения требовало каких-нибудь секунд. От этого зависела жизнь всего взвода.
– Отходим!.. – вдруг прокричал Аникин, поднимаясь во весь рост. На вершине склона тумана уже не было. Метрах в десяти справа он увидел вскочившего следом Липатова.
– Липатыч!.. Все отходят! Занять оборону вдоль ближних сараев фольварка! Каданцев – командуй отходом… Мамедов! Где Мамедов?!
– Здесь, товарищ командир… – бойко откликнулся Мамедов с левой стороны. Сначала его рука, а потом и командир отделения в полный рост показались из неглубокого, но основательного окопчика. И когда он успел его вырыть?
– Бери своих бойцов… За мной… – скомандовал на бегу Аникин, опрометью бросаясь на левый фланг, вслед за гонимыми порывом ветра, стелющимися по земле клубами тумана.
– Давай, не отставай… – на бегу поторопил он своего командира отделения. Обернувшись, он оглядел позиции. Штрафники спешно покидали склон, подгоняемые Каданцевым и Липатовым. Внизу, возле канала раздалось несколько автоматных очередей. Потом, один за другим, два взрыва гранат. Это отходила группа штрафников, делавших вылазку. После окриков Затонского и Шевердяева они бросились карабкаться по склону наверх, однако делали это не опрометью, без паники, успевая отстреливаться от фашистов, подбиравшихся на том берегу к переправе. Почти весь канал снова стал виден. Теперь туман клубился лишь на том берегу, мешая толком вести огонь вражеским минометным и пулеметным расчетам.
Штрафникам это и было нужно. Немцы выскакивали из тумана к кромке противоположного берега канала, и тут же их встречали разящие без промаха очереди баклинского пулемета. Огневой мощи добавляли захваченные «шуриками» во время вылазки вражеские пистолеты-пулеметы и гранаты. Одна из гранат, мастерски брошенная штрафником, замыкавшим отступление, угодила в самую середину деревянного моста.
Взрывом, видимо, разворотило крепеж двух бревенчатых секций, отчего обе они, разойдясь в разные стороны от поднявшейся силой взрыва волны, беспомощно закрутились на водной глади.
Но Аникин этого не видел. Его взгляд был прикован к рваным лоскутам тумана на левом фланге. Вот они разошлись, и прямо на Андрея выкатило бронированное чудо-юдо и впялилось в него черным страшным глазом орудия.
– Назад, все назад!.. – успел крикнуть Аникин.
В этот момент из самого низа лобовой части скошенной брони самоходки с оглушительным треском вырвалась огненная вспышка. Аникин по инерции бега упал всем телом вперед, больно ударившись локтями о землю. Но боли он не почувствовал, а лишь ощутил, как над самой его головой просвистели пули, выпущенные пулеметом вражеской «сучки». Пальцы его левой руки судорожно вытаскивали из кармана телогрейки деревянную рукоятку немецкой «колотушки», когда откуда-то сзади, справа на самоходку обрушилось что-то шумное.
Мамедов успел выстрелить из трофейного «фаустпатрона», прежде чем пуля вражеского пулемета ударила ему в правое бедро. Бойца отбросило назад и развернуло в воздухе с такой силой, что он не сумел удержать в руках трубу использованного гранатомета.
– Ранило!.. Мамеда ранило!.. – раздался позади чей-то до неузнаваемости истошный крик.
Реактивная граната, пущенная Мамедовым, попала в цель чуть правее пушки. Самоходку озарила яркая вспышка, и всю ее тряхнуло, но мощная лобовая броня выдержала удар раскаленной кумулятивной струи, которая, срикошетив, ушла верхом. Желто-белый дым рассеялся, обнажив в толстенной стальной плите аккуратную овальную вмятину величиной с небольшую дыню.
Все движения Андрей совершал автоматически. Его тело будто не нуждалось в подсказках мозга, замедленных, способных лишь помешать отлаженному механизму инстинктов, нацеленных на одно – выжить любой ценой, убив врага во что бы то ни стало.
Правая рука по-прежнему сжимала трофейный немецкий пистолет-пулемет, пока пальцы левой свинтили колпачок на рукоятке, и Аникин зубами ухватил выпроставшийся наружу шелковый шнурок и что есть силы резко потянул его в сторону. Только теперь, оставив на миг «шмайсер» на земле, Андрей перехватил взведенную гранату в правую ладонь и метнул ее под самое днище «самоходки».
«Колотушка» упала почти в полуметре перед надвигавшейся махиной и покатилась веером по грунту, замерев прямо перед накатывавшей на нее левой гусеницей. Аникин, стиснув от досады зубы, видел, как широкие траки «самоходки» подмяли под себя гранату, безжалостно вдавив ее в землю. Не сработала! Андрей в отчаянии уткнулся лбом в сырую землю.
Теперь мысли лихорадочно запрыгали в мозгу. Чертова «колотушка» дала осечку, и, значит, сейчас его так же, как и эту гранату, раздавят гусеницы многотонной чудо-юды, а если он попытается бежать, его расстреляет курсовой пулемет и его, убитого или раненого, беспомощного, все равно сравняют с землей. Все, Аникин, пришла твоя смерть. Вот она накатывает на тебя всей своей неподъемной тушей…
В этот миг Андрей вскинул голову. Он сделал это опять машинально, отреагировав на громкий хлопок. Он увидел облачко бурого дыма, вырвавшееся почти из-под середины левой гусеницы. «Самоходка» катилась вперед, словно ничего не произошло, но вот с переднего левого катка скатился на землю обрывок гусениц, как перерезанная лента металлического транспортера.
«Самоходка» стала забирать влево, кружась на месте правым бортом. Фашистский экипаж, скорее всего, не сразу сообразил, что произошло. Машина перевалилась через край склона, и только в этот момент двигатели заглохли. Но было уже поздно. Под тяжестью своих неподъемных тонн «самоходка» стала проседать в грунт, попутно съезжая вниз по склону.
Значит, все-таки рванула! Время от срабатывания запала до взрыва у этих «колотушек» длилось на пару секунд дольше. Но какими же бесконечными они показались Андрею! Он уже успел и с жизнью попрощаться.
Как только «самоходка» поползла по склону, Андрей пружинно оттолкнулся от земли, бросившись вперед. Обогнав его, вперед выбежал Капустин. Он сжимал в руках «фаустпатрон». В какие-то доли секунды, подбежав к «самоходке», он вскинул гранатомет на плечо и, прицелившись, выстрелил.
Подбитая вражеская «сучка», продавливая скользкий и влажный глинистый грунт, успела провернуться на сто восемьдесят градусов. Граната, выпущенная Капустиным, попала в самый низ задней части корпуса и, взорвавшись, раскаленной кумулятивной струей вошла внутрь «самоходки». Капустин радостно закричал, замахав трубой «фаустпатрона». И остальные штрафники закричали ему в тон, когда увидели на листе бронированной стали дымящуюся черную дыру.
