Разрыв случился после ее замужества. Однако не следует забывать, что союз с Бертраном де Сован д’Арамоном был идеей ее родителей — в первую очередь матери. Маргарита Штерн приложила немало усилий, чтобы сблизить две семьи и подобрать дочери наилучшую партию. Но как только ее судьба оказалась связана с этим человеком, между ней и ее семьей выросла невидимая стена. В детстве брат и сестра всегда относились друг к другу с большой нежностью, но с этого момента между ними начались сплошные обиды и обвинения. Ее упрекали даже за новую фамилию и связанный с ней титул. В этом противостоянии она чувствовала тень своей матери. Непоследовательная и противоречивая реакция Маргариты лишь усиливала разлад в семье. Зять, о котором она была не слишком высокого мнения, раздражал ее. А вот к снохе, Алисе, она испытывала симпатию, поскольку для своего дорогого сына заботливо выбрала в жены девушку из общины. Не могла же она позволить ему жениться на нееврейке. Зять-католик казался ей менее серьезной проблемой. Сюзанна понимала и другое — ее мать была глубоко разочарована тем, что она оказалась не способна родить. В представлении Маргариты Штерн женщина была неразрывно связана с материнством. Сюзанна была уязвлена в своей гордости и в своей плоти. Ее воспринимали как старую деву, которая хоть и оставалась членом семьи, но все равно досаждала. После смерти отца чувство отчуждения усилилось. Мысленно она вновь увидела перед собой погруженный в темноту особняк на авеню Монтень. Эдгар Штерн распорядился проводить его в последний путь с полным соблюдением иудейского похоронного обряда. Ставни были закрыты, огромные зеркала завешены темной тканью. В гостиной члены семьи собрались перед завернутым в саван телом покойного. Главный раввин Парижа прочел стихи из Книги Иова и Плача Иеремии. Сюзанна не понимала смысла этих псалмов, но их красота тронула ее сердце. После траура начались тягостные ссоры из-за наследства, распространяя в семье яд раздора. Она видела свою мать насквозь. Несомненно, она думала, что ее дочь не должна ни на что претендовать, ведь у нее и так все есть. А вот у Мориса, взявшего на себя дела банка Штернов, были дети, которых следовало обеспечить. Ее расходы считались расточительством. К тому же она могла рассчитывать на своего мужа. Таким образом, в этом браке ее использовали как разменную монету, но она не совсем понимала, на что ее обменяли. На изысканную звучную фамилию Сован д’Арамон? И что с того? Сегодня она была готова к бою. Между ней и матерью произошел окончательный разрыв, но, возможно, еще оставался шанс восстановить отношения с братом.
Переходя улицу Кастильон, Сюзанна увидела вдалеке колонну Вандомской площади, прямую и сияющую в лучах мягкого октябрьского солнца. Она прошла под арками и оказалась перед дверью кафе «Анжелина». В вестибюле метрдотель помог ей снять пальто и пригласил следовать за ним. Зал был залит теплым светом, струившимся из полупрозрачного стеклянного потолка. Под большой фреской с изображением залива Вильфранш-сюр-Мер она увидела Мориса, читавшего газету. Он поднял голову, и их взгляды встретились. Перед ней был не бизнесмен, а маленький мальчик, с которым они когда-то играли в саду. Он ласково улыбнулся ей. Обид больше не осталось.
3
Бордо, 18 мая 1940 года. На вокзале Сен-Жан царил неописуемый переполох. Расположившись в зале ожидания первого класса, Люси смиренно выслушала объявление сотрудника станции. Единственный пассажирский поезд на Париж, который задерживался уже более чем на четыре часа, был в итоге отменен. Поэтому ей ничего не оставалось, кроме как отнести чемоданы в отель, где она поселилась накануне, и вернуться на вокзал следующим утром в надежде найти свободное место. Как и другие, она была ошеломлена ужасной новостью, которая звучала со всех сторон, читалась в каждом взгляде. Непонятная пауза, почти на семь месяцев погрузившая Францию в томительное ожидание, внезапно закончилась. Неделей ранее Германия прорвала Западный фронт, положив конец тому, что в некоторых газетах было принято называть «странной войной». О реальном положении дел на фронте пресса не сообщала. Как и другие, Люси не знала, что всего за несколько часов немцы прорвали фронт на реке Маас и теперь двигались к морю, чтобы окружить французские войска на севере.
Для нее это был конец беззаботных дней, отмеченных прогулками на утес Святой Девы, чаепитиями и музыкальными концертами. После Пасхи, несмотря на советы друзей и родственников воздержаться от необдуманных поездок, она отправилась в Биарриц, чтобы несколько дней отдохнуть. После смерти Пьера она ежегодно посещала этот фешенебельный морской курорт, обретший популярность во времена Второй империи. Люси уже почти не купалась в море, но надеялась, что йодированный воздух принесет облегчение ее легким. Под лепными потолками Отеля-дю-Пале она вновь обретала побережье своего детства: первые морские ванны в купальных костюмах, под зонтиками пьют чай дамы в корсетах — их огромные шляпы напоминают висячие сады и птичьи гнезда.
Пришедшее на прошлой неделе сообщение о начале боевых действий на территории Франции вызвало всеобщую панику. Люси удалось благополучно добраться до Бордо, но теперь она застряла в столице департамента Жиронда. Все поезда на Париж были реквизированы для государственных потребностей. Со своего места она могла судить о времени ожидания по небывалой длины очередям перед билетными кассами. Телеграф и немногочисленные телефонные будки переполнены измотанными путешественниками, которые пытались дозвониться до друзей или родственников. К эмоциям примешивалась реальная срочность ситуации. Страсти накалялись. То тут, то там возникали стычки, давка и ругань, лишний раз напоминая всем о чрезвычайном характере происходящего. Люси думала о сыне, который ждал ее в Париже. Надо как можно скорее сообщить ему, что она не вернется вечером, иначе он будет волноваться еще сильнее.
Ее удручала мысль о еще одном впустую потраченном дне, но эти размышления внезапно прервал приглушенный ропот, пронесшийся по залу. В дверях показалась фигура, хорошо знакомая всем французам. Это были маршал Петен и его супруга в сопровождении одетых в униформу офицеров. Не успела Люси подняться со своего места, как вокруг героя Вердена уже собралась толпа желающих поприветствовать его и выразить восхищение. Люси встретилась взглядом с его женой, которая сразу же узнала ее и приветливо улыбнулась. Тем временем заплаканная пожилая женщина, одетая во все черное, не отпускала руку маршала, с религиозным пылом целуя ее и поднося ко лбу. Все ее лицо было залито слезами. Эта сцена смутила Люси. Такое бурное проявление эмоций у всех на виду, которое иногда позволяют себе простые люди, казалось ей совершенно непристойной несдержанностью. Наконец толпа расступилась, и она смогла подойти. Маршал, нисколько не утративший галантности, склонился над затянутой в перчатку рукой баронессы. Он, несомненно, высоко ценил женщину, которая так часто принимала его семью в парижском особняке, а также устраивала незабываемые охотничьи выезды в своем поместье в Уазе. Его жена повела себя как никогда приветливо. Даже преувеличивая существовавшую между ними близость, она расцеловалась с баронессой, взяв ее за руки.
— Дорогая, как же я рада, что мы наконец сюда добрались. Дорога из Мадрида была просто бесконечной! — сказала она. — А условия ужасными. Видели бы вы, в какую жуткую колымагу нас запихнули, чтобы отвезти в Андай, к поезду…
Закончить рассказ о своих приключениях она не успела. Весть о присутствии маршала облетела вокзал, и вокруг него в переполненном зале ожидания столпилась новая волна поклонников и любопытствующих, пришедших в восторг от возможности оказаться рядом с национальным героем. Его супруга держалась в стороне от толпы, которую в любой момент могла охватить истерия. Привыкшая к ликованию, сопутствовавшему каждому появлению мужа на публике, она наблюдала за происходящим с опаской. Немного повысив голос, чтобы Люси было хорошо слышно, она, активно помогая себе жестами, объяснила причины их неожиданного появления в Бордо.
