Гизела спала. Я поцеловал ее. Она открыла глаза и потянулась. Обняла меня вялыми руками и страстно поцеловала. Спала она долго.
— Тот еврей, которого вы встретили, погиб?
Я снова поцеловал ее. Был не в силах ответить.
По улице прогрохотал трамвай. Солдат-танкист и женщина в сиреневой комбинации снова забрались в постель, а Герхард Штиф продолжал гнить в своей жуткой могиле.
VII. Малыш заключает помолвку
Бордель привели в порядок. Пыли на балках больше не было. Появились новые девицы. Большая рыба, висевшая над столом мадам, исчезла. Вместо нее на стену повесили бычью голову. На один из рогов кто-то повесил чулки-паутинки и голубые трусики. Их оставили висеть в виде своеобразной торговой марки.
Легионер, разумеется, не мог принять участия в этой игре. Когда мы удалились с девицами, он сел за стол с пятью бутылками вина и тарелкой какой-то чертовщины из китайского ресторанчика в подвале.
Две побывавших в Африке девицы остались развлекать его. Казалось, что чувствуется запах верблюдов.
На поставленных в ряд столах танцевала совершенно голая женщина. Она изгибалась и вертелась в танце, выпячивала живот и кружилась колесом. На ее теле играли разноцветные подсветки, красный луч постоянно останавливался на самых интимных местах.
Удержать Малыша было невозможно.
В конце концов Легионеру пришлось оглушить его бутылкой.
После ночной экскурсии я вернулся в госпиталь перед самым обходом.
Товарищи покрывали меня, но Линкор, как обычно, была на месте. Она видела, как я вошел. Бросила на меня убийственный взгляд и огласила пустые коридоры своим мужским голосом:
— Быстро марш в палату, поросенок!
— Иду, сестра, — ответил я негромко.
Выражения, рокотавшие подобно затихавшему грому у меня за спиной, были отнюдь не материнскими
— Хорошо было? — с любопытством спросил Малыш. И, не дожидаясь ответа, усмехнулся. — Я сам только что вернулся с похождений. Сразу с троими. Пробовали когда-нибудь такое? Будто попал прямо в рай — тот самый, о котором твердит эта чешская свинья Мориц, — где тебя встречает музыка арф и пение девочек-ангелочков в сиреневых трусиках и узеньких лифчиках с красными бантиками.
Он щелкнул языком и облизнул полные губы. Собрался рассказать о ночных похождениях более подробно и красочно, но ему помешал обход.
Доктор Малер остановился у койки Морица и взглянул на индивидуальную карту пациента, которую подала ему Линкор. Как обычно, он мурлыкал песенку. Одними губами. Немного почитал и замурлыкал снова низким голосом, пристально глядя на судетского добровольца.
— Ну, как себя чувствует наш искатель приключений?
— Неважно, Herr Oberstabsartz[74], — прокричал Мориц, как учил его унтер-офицер в учебке.
На губах доктора Малера появилась легкая улыбка.
— Вот как? Мой дорогой друг, ты далеко не так плох, как тебе кажется.
Он повернулся к Малышу, лежавшему в положении «смирно», вытянув руки вдоль боков. Выглядел Малыш потрясающе глупо.
— Этот пациент чувствует себя лучше!
Малыш испуганно ахнул, но доктор Малер не услышал этого. Улыбнулся и снова принялся мурлыкать губами.
— Общее состояние пациента в данных обстоятельствах превосходное. Пациент просит выписать его в свою дивизию, в батальон выздоравливающих.
Малыш приподнялся на локте и уставился на него в крайнем изумлении. Главный врач посмотрел на здоровенного хулигана и улыбнулся.
— Поскольку удовлетворить желание пациента возможно, он будет выписан…
Доктор Малер стал считать по пальцам.
— Во вторник, седьмого числа, — подсказала Линкор.
Доктор Малер слегка улыбнулся и дружелюбно кивнул ей.
— Отлично, сестра. Во вторник, седьмого.
Малыш разинул рот. В глазах его стоял ужас. Он понимал так же мало, как и мы, что на уме у главного врача.
Линкор записала это распоряжение протестующе скрипевшей авторучкой. Ее круглые щеки сияли.
Малыш бросил на нее душераздирающий, молящий взгляд.
Доктор Малер быстро повернулся к койке Морица. Взял руку судетца и, к нашему облегчению, сказал:
— Желаю всего наилучшего! Надеюсь, ты у нас хорошо отдохнул.
Малыш с облегчением откинулся на подушку.
— Этот пациент бледен, — сказал доктор Малер, глядя на него.
Линкор фыркнула и протянула главному врачу его индивидуальную карту, где говорилось больше о дисциплинарных взысканиях, чем о болезни. Врач потрогал большой шрам Малыша, послушал сердце. Потом легкие.
— У пациента сильно затруднено дыхание. Воспалены бронхиолы, — продиктовал он.
Линкор неохотно записала это скрипевшей авторучкой.
На лице Малыша появилось выражение безграничного страдания.
— Неприятный запах изо рта, язык сильно обложен.
Малыш далеко высунул язык. Громадный кусок грязного мяса, сильно попорченный табаком и алкоголем.
— А в остальном как дела, мой друг? — саркастически спросил доктор Малер, глядя в страдальческое лицо Малыша.
— Herr Oberstabsartz, когда лежу, то чувствую себя хорошо, — заговорил Малыш голосом умирающего. — Но как только встану, становится плохо. — И выразительно махнул рукой. — Становлюсь как пьяный, Herr Oberstabsartz, голова кружится. Руки слабеют, как было бы, если б вернулся в этот клоповник утром в четыре часа, обойдя все кабаки в городе. Скверно, Herr Oberstabsartz, очень скверно. Только в горизонтальном положении хорошо.
— Гммм.
Доктор Малер кивнул, задумчиво мурлыча марш Радецкого[75].
На миг показалось, что Малыш хочет присоединиться к мурлыканью, но не успел он начать, как доктор Малер кивнул снова.
— Понимаю. Никакого аппетита, только жажда?
— Никакого, — слабо простонал Малыш, не имевший ни малейшего представления о том, что такое аппетит.
Доктор Малер с улыбкой кивнул и продиктовал:
— Пациент будет неделю на щадящей диете. С койки ни в коем случае не вставать. Горячие грелки. Теплые компрессы. Контрастные ванны. Клизмы. Кроме того, думаю, нужно сделать пробный завтрак с помощью резиновой трубки.
Линкор злобно усмехнулась, обнажив желтые зубы. Доктор Малер кивнул Малышу и пошел к другим пациентам.
Малыш не осознал полностью весь ужас случившегося, пока не кончился обход. Он сыпал проклятьями и бранью, но понимал, что облегчения этой участи не будет.
Линкор сама взялась ставить ему клизму и обращалась с ним отнюдь не деликатно.
Они кричали, рычали, угрожали. Оба не замечали ничего, кроме друг друга и инжектора. Малыш должен был держать трубку. Вода проливалась. Линкор кипела от злости, но сдаться отказывалась. Малыш рычал, что испражнится ей на голову, и намерение это было совершенно серьезным.
— Я вызову полицейских вермахта, пусть заберут тебя и отдадут под трибунал! — выкрикнула Линкор, размахивая инжектором. Лицо ее было красным, одутловатым.
— Всем трибуналам на свете плевать, наложу я на тебя или нет! — проревел Малыш.
Линкор выла, Малыш шипел. Но он получил клизму, всю до последней капли, хотя это заняло много времени.
— Не выпускай ее сразу, — прогремела главная медсестра перед тем, как выйти с сухим инжектором из палаты.
Прекрасно зная, что она вернется снова ставить ему клизму, Малыш держал воду целый час, извергая непрерывный поток богохульств. Он был единственным пациентом, клизму которому собственноручно ставила главная медсестра. Она пользовалась самым старым и толстым наконечником, какой смогла найти, и вставляла его так медленно, чтобы услышать его рычание. Для нее оно было весьма приятной музыкой.
Но едва она склонилась над Малышом и сунула наконечник в его волосатый зад, произошел грязевой выброс с несколькими взрывами. По сравнению с ним извержение Везувия казалось небольшим летним фейерверком в саду. Но Линкор не сдавала своих позиций, хотя от ее фартука уже отвратительно несло. Потом вулкан извергся во всю силу. Она издала вопль ужаса и отпрянула назад с кашлем, а Малыш хохотал так, что койка ходила ходуном. Наконечник инжектора он вытащил и запустил им в стену.
— Грязная свинья, — прошипела побежденная Линкор. — Ты ответишь за это перед трибуналом. Я добьюсь, чтобы ты сгнил в тюрьме.
— Кусок дерьма, — решил Малыш и выпустил струю табачного сока в открытое окно.
Зарычав по-звериному, Линкор бросилась к Малышу, схватила его за уши и принялась бить затылком о край койки.
— Merde, — лаконично произнес Легионер и продолжал читать Коран.
От вулканического извержения пострадала не только Линкор. Лава лежала повсюду в палате. Даже стенные часы несколько дней шли неправильно, что говорило о том, что она попала и в механизм.
Больше клизм Малышу не ставили.
Восемь дней спустя Малыш напился вдрызг и пошел к Линкору, читавшей в своей комнате любимый роман «Двоемужница».
