После обеда взвод под началом Шороха ушёл в учебный центр, а Гришневич и четверо дневальных остались готовиться к наряду. Зевнув, сержант, взглянул на часы и позвал Игоря:
— Тищенко!
— Я.
— Найди остальных дневальных, и все ко мне!
— Есть!
Игорь без особого труда быстро нашел всех троих, и вскоре будущие дневальные предстали перед Гришневичем. Тот оглядел курсантов с ног до головы и начал объяснять:
— Сегодня вы впервые заступаете в наряд по роте. Наряд будете нести попарно: двое на одной тумбочке, двое на другой. По парам можете разбиться самостоятельно. Кто будет у тумбочки возле ленкомнаты?
— Разрешите, мы с Тищенко? — поспешил «застолбить участок» Лупьяненко.
— Хорошо. А Каменев и Кохановский, значит, у той тумбочки, где оружейка. Тебе ясно, Кохановский?
— Так точно.
— Стоите на тумбочке по два часа каждый. Естественно, по очереди. Тот дневальный, что на тумбочке, называется «дневальным свободной смены». Если, возникла необходимость его позвать, то дневальный на тумбочке подает команду: «Дневальный свободной смены — на выход!» Ни в коем случае самовольно тумбочку не оставлять. Если кто-то захотел на очко, пусть вызовет напарника. Тот заступает на тумбочку, и только после этого можно идти. Без разрешения дежурного по роте, то есть без моего разрешения никто из вас не имеет права выйти из расположения роты. За это буду строго наказывать. Следите, чтобы при появлении чужих офицеров вовремя подавалась команда: «Дежурный по роте — на выход!» А если зайдет старший прапорщик Креус, он сейчас вместо командира роты, подавайте команды: «Смирно!» и «Дежурный по роте — на выход!». Тищенко и Лупьяненко придется работать с телефоном. Если кого-то нужно позвать к телефону, то дневальный или сам зовет: «Сержант Яров — к телефону», или посылает напарника. Если вам позвонил кто-то из штаба и на территорию посылает, то опять-таки — только с моего разрешения. Кохановский и Каменев, следите за тем, чтобы у вашей тумбочки постоянно были уставы в кармашках на стене. А у вас, Тищенко, всегда должны быть журналы проверки и записи больных. Кроме того, в вашей тумбочке хранятся ложки — на это тоже обратите внимание. Не должно пропасть ни одной ложки. Теперь насчет сна, тут Кохановский все интересовался. Так вот — в уставе записано, что дневальный должен спать не более четырех часов. Улавливаете — не более! Значит менее можно. Можно и вообще не спать — многое от вас зависит. Как только весь триппер уберете, я посмотрю, приму и тогда можно будет спать. Сделаете быстро, часа в два спать ляжете. Не успеете — гораздо позже.
— А раньше лечь можно? — робко спросил Каменев.
— В любом случае, не раньше, чем в два — работы дневальным хватает: пол натереть, убрать умывальник, туалет, ленкомнату, бытовку, сушилку. Теперь по поводу ужина, завтрака и обеда. Вы будете есть по очереди. Первый идет еще до прихода роты, там раскладывает ложки по столам и, поев, ждет. Как только пришла рота — он уходит и сменяет на тумбочке дневального. Тот тоже идет есть, затем собирает со столов все ложки, моет и несет в роту. Еще раз повторяю — чтобы в конце наряда было ровно столько же ложек, сколько вначале. Больше — можно, меньше — нельзя. По ходу дежурства мы еще выясним кое-какие вопросы. Дальше. Сейчас вы идете и подшиваетесь, гладитесь. Чтобы стрелки, как бритвы были. Окультурите затылки, повторите обязанности дневального и ждете, когда будем оружие получать. В пять я с вами проведу инструктаж, а в шесть будет развод наряда. Чтобы все на вас блестело: сапоги, пряжки. Понятно?
— Так точно, — хором ответили курсанты.
— Да, кстати, Тищенко, а ты погоны и петлицы перешил? — вспомнил Гришневич.
— Так точно, — с некоторой опаской ответил Игорь.
Петлицы Тищенко перешил, а за погоны даже и не думал браться.
«Только бы Гришневич не проверил», — по спине Игоря пробежал легкий холодок. Несмотря на это «заклинание», Гришневич решительно подошел к курсанту и засунул свои пальцы под погоны Игоря. Они легко вошли внутрь и оказались на другой стороне погон.
— Что такое, Тищенко? То, что я говорю, выполнять не надо?
— Виноват, товарищ сержант, я пришивал, но не совсем получилось.
— Не получилось? Стараться надо было, Тищенко, стараться! — резким движением Гришневич оборвал Игорю правый погон и скомандовал всем четверым: — Разойдись. Готовьтесь к наряду.
Придерживая погон рукой, Игорь поплелся к своей тумбочке. У Тищенко оставался в запасе еще один заводской подворотничок, но Игорь решил пока приберечь его, а подшиться самодельным. Собственно говоря, в армии, за редким исключением, все подшиваются самодельными подворотничками: заводских либо вообще нет, либо они явно не в моде. Курсант же учебки, стоящий на низшей ступени армейской социальной лестницы и принадлежащий к касте «духов» вообще рискует навлечь на себя гнев, подшиваясь заводскими подворотничками. Это право старослужащих, но и они почти никогда им не пользуются. Но всего этого Игорь пока не знал и подворотничок оставил. Тищенко вспомнил, как дома мать показывала ему способ подшивания подворотничка: нитки оказывались внутри и почти не были видны. На самом деле в учебке требовалось совершенно иное: нитки должны были идти по верху, причем абсолютно ровными стежками. Для шеи такой вариант был, несомненно, хуже, но ровно лежащие нитки придавали подворотничку особый шик. Этому Игорь более-менее научился, а вот с другим было сложнее. Дело в том, что подворотничок должен ровной полоской выступать над воротником хэбэ на высоту спичечной головки. Но именно это пока давалось Тищенко с трудом: в одном месте не было и половины головки, а в другом — сразу две. Из-за этого подворотничок вышел местами сморщенным и неаккуратным. Игорю было лень перешивать, но, вспомнив о сержанте, Тищенко решил не искушать судьбу и принялся за все заново. После подворотничка дошла очередь и до погон. На этот раз Игорь пришил их так, что оторвать можно было только плоскогубцами. Теперь предстояло навести стрелки на рукавах хэбэ и штанах. Если со штанами все получилось нормально, то на рукавах отпечатались лишь жалкие подобия стрелок. Рукава пришлось намочить и отгладить вновь. В конце концов, Игорь был вполне доволен своим внешним видом. Но это было еще далеко не все — оставались сапоги и пряжка на ремне. Пряжку надо было начистить до блеска при помощи пасты Гоя и «пидорки». «Пидоркой» назывался небольшой кусочек ткани от старой шинели. Его слегка натирали темно-зеленым куском пасты (Игорь всегда удивлялся этому названию, считая, что паста, это всегда что-то полужидкое) и быстро терли им пряжку или, выражаясь казарменным языком — «пидорасили» ее. Сапоги нужно было чистить на улице (естественно, курсантам), поэтому Игорь уже собрался, было, выходить, но к нему подошел Лупьяненко и предложил:
— Давай в «чепок» сбегаем?
— А вдруг Гришневич засекет?
— Не бойся, они с Яровым в клуб ушли.
— Зачем?
— А я что, спрашивал? Так идем?
— Не знаю, — в душе Игоря произошла короткая борьба между соблазном и запретом: — Ладно — черт с ним. Может, не заметит.
— Надо и остальных позвать. Правда, Коха тормозит вечно, но здесь его тоже оставлять не будем — вдруг, кто у него спросит, где остальные, а он в ответ всякий бред понесет?
— Ты прав. Его тоже надо взять с нами.
— Эй, Камень, Кохановский, идите сюда! — позвал Лупьяненко.
Когда они подошли, Антон внимательно взглянул на обоих и предложил:
— Пойдете с нами в чепок?
— А сержант? — недоуменно спросил Каменев.
— Да в клуб он ушел, елки! Что вы все сцыте? — раздраженно сказал Лупьяненко.
— Давай сходим. Чего ты разнылся? — согласился Каменев.
— А ты пойдешь? — поинтересовался Тищенко у Кохановского.
Тот несколько секунд напряженно морщил лоб, а затем неожиданно для всех выпалил:
— Сержант запретил уходить. Да и оружие скоро должны будем получать. Я не пойду.
— Оружие перед инструктажем дадут — еще двадцать минут осталось, — попытался его уговорить Лупьяненко.
— Вы — как хотите, а я в казарме останусь! — Кохановский уперся не на шутку, и было ясно, что идти придется без него.
— Хорошо, Коха, оставайся. Только смотри — если кто о нас что-нибудь спросит, скажи, что только что сапоги ушли чистить, — потерял терпение Каменев.
— Все — хватит трепаться! Идем, — Лупьяненко решительно двинулся к выходу.
За ним вышли Каменев и Тищенко.
Чайная находилась позади столовой, поэтому путь до нее был не таким уж и близким. Курсанты то и дело озирались по сторонам — Гришневич вполне мог бродить где-нибудь поблизости. В дальнем углу территории части размещалось небольшое одноэтажное здание, внутри которого тесно соседствовали прачечная, чайная, магазинчик военторга и военная почта. На дверях прачечной висела табличка: «Работает с 10 до 18. Прием белья и одежды в 12.»
