Ахвледиани насторожился. Старый офицерский род?
— Какой чин у вашего отца? — спросил он.
— Генерал-полковник.
— Воюет на советском фронте?
— Нет, — поспешно возразил Хахт, — служит в управлении кадров в Берлине.
«Пожалуй, большой разницы здесь нет, — подумал Ахвледиани. Когда же он узнал, что Хахты являлись крупными землевладельцами, его неприязнь к лейтенанту еще больше возросла. — Присылают какого-то феодала, понимаешь, представителя реакционной касты! Вот и попробуй этого папенькиного сыночка включить в свою группу!»
Дружелюбие, которое он до сих пор пытался изобразить на своем лице, исчезло. Довольно резко майор спросил:
— Как вы попали в плен?
— Во всяком случае, не добровольно, если вас интересует именно это, — несколько заносчиво ответил Хахт. Ему было неприятно — уже в который раз! — подвергаться допросу. — Меня ранило под Харьковом в марте прошлого года. Ожоги по всей спине до правого бедра.
— Были в госпитале?
— Да. Удовольствие ниже среднего. Приходилось все время лежать на животе. К тому же жуткие боли.
Ахвледиани махнул рукой. Подробности о пребывании в госпитале его сейчас не интересовали.
— Потом вы находились в лагере для военнопленных? Чем занимались там?
— Сначала ничем, если не считать того, что я с удовольствием читал книги из лагерной библиотеки.
— И какие именно книги вы читали?
— Все, что попадало под руку. — Хахт снова оживился. — Шекспира, например. Я всегда считал его интересным писателем, потому что он не сентиментален. «Преступление и наказание» Достоевского, «Зеленый Генрих» Келлера. Да мало ли чего? Даже Горького и Генриха Манна… «Анти-Дюринг» Энгельса. Интересная вещь. А с каким юмором он разоблачает своих противников! Мне понравилось!
— Когда вы попали в лагерь?
— В конце июня.
— Как вы отнеслись к созданию Национального комитета?
Этот вопрос неприятно задел лейтенанта. Он затрагивал такие глубины, от которых тот охотнее держался бы подальше. Но лейтенант взял себя в руки.
— Господин майор, вы должны понять: свергнуть Гитлера — это одно дело, но направить винтовки против офицеров… — Он покачал головой. — Государство, которое отказывается от кадровых и квалифицированных командиров своей же армии, обрекает себя на самоубийство. Конечно, коммунисты думают об этом по-другому… Но я не коммунист, господин майор, я — офицер.
«Какая путаница царит в его голове, — подумал про Хахта Ахвледиани. — Свергнуть Гитлера! Как будто все дело только в одном Гитлере! Как бы то ни было, этот лейтенант производит впечатление честного человека, по крайней мере, он говорит то, что думает. В Национальном комитете ему неприятны коммунисты, поэтому он в соответствии со своим чином примкнул к Союзу офицеров. По-видимому, он думает, что речь здесь идет о своего рода оппозиционной партии». Ахвледиани невольно улыбнулся, а вслух сказал:
— Вы, стало быть, разделяете цели Союза немецких офицеров?
Лейтенант выпрямился:
— Я твердо убежден, что в его рамках я готов служить Германии всеми своими силами.
Ахвледиани кивнул.
— Скоро вы сможете это доказать. У нас есть информация о том, что в районе села Моринцы находится огромное количество пленных. Из первичных допросов выяснилось, что многие солдаты не хотят прекращать сопротивление главным образом из-за боязни оказаться в плену. Если некоторые из тех, кто только что попал в плен, вернутся в свои части и расскажут там, как здесь с ними обращались…
Хахт облегченно вздохнул. Наконец-то майор перешел к делу!
— Я готов поговорить с пленными.
— Вас будут сопровождать капитан Лавров и рядовой Тельген. Перед выездом я проведу с вами короткий инструктаж. Отъезд через час.
Ахвледиани разбудил Лаврова и, пока Хахт перед кузницей разминал ноги, ввел его в курс дела.
Вскоре пришел Тельген. Ахвледиани познакомил их. Хахт с неприязнью разглядывал Тельгена. Неприязнь его еще больше возросла, когда Тельген, сняв шинель, предстал перед ним в выгоревшей советской гимнастерке.
Майор объяснил Лаврову, Тельгену и Хахту их задачу в предстоящей операции, потом попросил Тельгена перечислить основные моменты, на которые, по его мнению, следовало обратить внимание в радиопередачах и разговорах с пленными.
Все четверо уселись за верстак. Тельген вытащил из кармана гимнастерки листок бумаги и принялся читать:
— «Из высказываний пленных нам стало известно следующее: первое — масса окруженных офицеров и солдат не имеет ясного представления о том, как мал котел и как прочно кольцо русского окружения. Вывод: необходимо назвать им точные размеры котла с востока на запад и с севера на юг с указанием некоторых населенных пунктов. Второе. До вчерашнего дня немецкие солдаты верили в успех операции по деблокированию. Вывод: на примере точных фактов подтвердить провал операции и доказать, насколько прочно стянут котел. Третье. Командиры находящихся в котле немецких войск пытаются вести пропаганду, утверждая, что их численность и материальное обеспечение находятся на высоком уровне и что предложение Гилле взорвать котел изнутри было отвергнуто верховным главнокомандованием вермахта слишком поспешно; это, как мы знаем, вселяет во многих солдат уверенность в возможной победе. Вывод: с одной стороны, необходимо разрушить все иллюзии на этот счет с помощью информации о том, что вокруг котла сосредоточены войска двух советских фронтов, так сказать, две группы войск, с другой — напомнить о крахе немцев под Сталинградом, о методичности, с которой там была перемолота целая армия». Это, пожалуй, все. — Тельген снова спрятал свой листок.
— Эти три пункта весьма существенны, — сказал Ахвледиани после короткого раздумья. — Конкретные факты включать необходимо. Расстояния в километрах, потери в живой силе и технике — это факты, которые солдаты могут проверить сами. Но я бы добавил еще и следующее: к первому пункту — о размерах территории котла на двадцать восьмое января и на сегодняшний день.
Сопоставление покажет, насколько сжался котел. Кстати, немецкое командование представляет это как преднамеренное стягивание сил, которое якобы обеспечит им прорыв на запад. С этим органически переплетается и второй пункт. Сужение котла ни в коей мере не высвобождает силы противника. То, что могло быть стянуто на северном, восточном и южном участках кругового фронта в целях обеспечения броска к Манштейну, уже окончательно выведено из строя или уничтожено. О надежности нашего стального кольца неумолимо свидетельствует также и то, что немецкие войска были наголову разбиты при их якобы планомерном отходе с восточного выступа котла и одновременно на западной его дуге. Об этом непременно пойдут среди солдат разговоры, и это следует включить в третий пункт. А теперь — за работу!
В заключение Ахвледиани обратил внимание лейтенанта на то, что рядовой Эрнст Тельген является здесь представителем Национального комитета «Свободная Германия» и поэтому уполномочен решать все вопросы, входящие в компетенцию комитета.
Хахт едва сдерживал себя. Он должен подчиняться рядовому? Нет, это просто самоуправство майора! Уже сам допрос, учиненный ему майором при встрече, вызвал у Хахта явное неудовольствие. Теперь он почти готов был вернуться снова в лагерь для военнопленных офицеров. Там, в общей массе, несмотря на отчаянные порой споры, он по крайней мере находился среди равных себе и знал, что к чему. А здесь? Здесь, с чем бы он ни сталкивался, все было чужим, все действовало по законам, которых он не понимал, все опиралось на опыт, которого он не имел. Не такой представлял он себе пропагандистскую работу на фронте. Не иметь ни малейших полномочий, в то время как еще в прошлом году он командовал ротой, нет, это уже слишком! Он никак не мог отделаться от мысли, что теперь ему придется «бежать с отстающими».
Прежде чем майор успел попрощаться с обоими немцами и капитаном Лавровым, его вызвали на подвижную радиостанцию. Там ему был передан приказ из штаба дивизии, который гласил: «Майору Ахвледиани. Задание в Моринцах выполнить лично!» С долгожданным сном, стало быть, опять ничего не вышло.
* * *
Не доезжая до села Моринцы, Ахвледиани остановил машину. «Кажется, стреляют, Слева», — подумал он.
Они вылезли из машины и пошли по глубокому снегу в направлении ближайшего холма. Кроме края красноватого неба, ничего не было видно. Вытянутая в длину цепь поросших лесом холмов сильно ограничивала наблюдение. Порывистый ветер не давал возможности с точностью определить, оттуда ли доносилась стрельба, где был виден красноватый отблеск неба.
— Полагаю, что бой идет где-то справа от нас, — заметил Хахт.
«Важничает», — подумал Тельген. Он с удовольствием возразил бы лейтенанту, но, к сожалению, предположение Хахта оказалось правильным.
