— А вот сейчас уже не ерунда. Сейчас разбираться надо.
И он рассказал Аскерову про те сенсационные сведения, которые принес с того берега журналист Стольников. По словам особиста, получалось, что мирные афганцы, не имеющие отношения к боевикам, настолько хорошо отнеслись к скрывавшемуся от моджахедов российскому журналисту, что сомневаться в их искренности и добром отношении к нашей стране вообще и к пограничникам в частности не приходится.
Огорошенному Мансуру приходилось вжиться в свое новое положение — человека, подозреваемого в предательстве. Это было выше его сил.
Начальник штаба и особист, потупившись, молчали, словно родственники на похоронах.
— Алексей Григорьевич, вы же только что говорили со мной как с начальником заставы… — обратился капитан к Гонецкому.
— Говорил и буду говорить. Наверняка тут получилась какая-то накладка или провокация. Однако ты нас тоже пойми: мы обязаны реагировать на подобные, пусть даже самые нелепые сигналы. Ты же сам пограничник, знаешь специфику нашей службы. Пожалуйста, отнесись к этому как к необходимой формальности.
Адамов сказал:
— Данные анализировали, ты уж поверь, капитан, не на нашем уровне. Вывод такой, что информация объективная.
— Как вы это докажете?
— Что — мы? Расследование докажет.
— Или опровергнет, — убежденно добавил полковник, давая понять присутствующим, что он всецело находится на стороне Мансура. А тот спросил:
— У меня будет обыск?
— Да, — подтвердил майор. — А что делать? Мы и с офицерами побеседуем. Не допрашивать их будем, а побеседуем, как положено.
Мансур выглядел по-настоящему подавленным:
— Что мне сейчас делать?
Полковник задумался, покручивая ус. Потом сказал:
— Официально ты будешь считаться в отпуске. Заставу пока примет твой заместитель, Клейменов.
— А могу ли я, учитывая военную опасность, остаться на заставе?
— Как раз, учитывая опасность… — начал было Адамов, однако полковник решительно прервал его, сказав Мансуру:
— Под мою ответственность — можешь.
Такой выпад начальника штаба не понравился майору, тем не менее он сделал хорошую мину при плохой игре, фальшиво сказав:
— В конце концов, ничего не найдем, и опять все будет нормально.
— Нормально уже никогда не будет, — не слишком доброжелательно ответил Мансур осипшим от волнения голосом.
— Да ладно тебе, капитан! — с наигранной бодростью воскликнул полковник. — Не раскисай. Где наша не пропадала! Поверь, мне сейчас не лучше, чем тебе. И Борису Борисовичу тоже несладко.
Адамов кивнул:
— Да уж. Поверь, никто тебе зла не желает.
Его слова прозвучали не столь искренне, как у полковника.
— Откуда же оно тогда берется, зло? — посмотрел на майора Мансур.
— Об этом ты Аллаха спроси, — хохотнул тот. — Ты же у нас, капитан, мусульманин. Причем единственный.
«Куда же могли деться эти двое?» — недоумевал Ратников. Пограничники уже битый час прочесывали окрестность и пока безрезультатно. Даже намека нет на какое-либо присутствие посторонних.
Чтобы сбить инерцию невезения, лейтенант устроил привал. Пусть ребята подкрепятся и чуток отдохнут. Собаку тоже покормить нужно. Лейтенант решил посоветоваться по поводу дальнейшего маршрута с опытным Рахимовым, и тот безапелляционно заявил:
— За этой горой встретим спецназ. Или даже раньше, если они быстро идут.
— А куда же эти двое делись?
На этот вопрос у сержанта тоже были два варианта ответа:
— В щель какую-нибудь заползли. Или проскочили. Бывает.
— Но ведь душман сказал, что они только что прошли.
— У «духа» уже не спросишь. Мало ли что он там сболтнул. Если начальство прикажет искать сутки — сутки и будем искать.
Лейтенант кивнул на боковую тропу, уходящую к вершинам скалистой гряды.
— А эта тропа куда ведет? Может, там поискать?
— Жердев объяснял, что это тропа в никуда. Там скалы над дорогой. Спуститься вообще нельзя.
— Альпинисты везде спускаются. Вдруг они из той породы?
— Этого мало. Там не только люди, есть и машины. С воздуха тоже заметить могут.
Словно подтверждая его слова, неподалеку над вершинами пролетел вертолет. Подошел Раимджанов с овчаркой. Услышав окончание разговора лейтенанта и сержанта, он предложил пойти по загадочной тропе с Шерифом. Если там были чужаки, собака почует.
Ратникову предложение понравилось. Договорились, что он и Раимджанов с собакой пойдут вверх по «тропе в никуда». А Рахимов с двумя бойцами отправится нижней тропой.
Из штаба погранотряда Мансур вышел, как сомнамбула. Пошел прямо, натолкнулся на какого-то старика, чуть не сбил беднягу с ног. Тот принялся возмущенно выговаривать, но капитан, даже не извинившись, пошел дальше. Вскоре нос к носу столкнулся с Касьяном. Тот был в курсе аскеровских неприятностей. Он посочувствовал Мансуру, однако, и честь мундира защитил:
— А ты чего ожидал? Чего-нибудь другого? Нет, брат. Контрразведка обязана подозревать всех и каждого, невзирая на заслуги. Служба такая.
— Спасибо, друг, ты очень меня утешил.
— Да будет тебе известно, Мансур, у контрразведчиков нет друзей. И они никого не утешают.
— Вот те раз! Может, мне вообще с тобой не разговаривать?
— Я тебя призываю думать, а не психовать и не обижаться, — сказал Касьян, хотя сам заметно обиделся на начальника заставы. Правда, тот был в таком состоянии, когда не замечают ни хулы ни хвалы. Он продолжал наскакивать на особиста:
— А сами вы думать не хотите?.. Неужели не понятно, что это дезинформация чистой воды?
Касьян вскинул брови, которые сошлись «домиком» у него над переносицей:
— Как раз понятно, что это не дезинформация. «Духи» работают более грубо и убедительно. Как в случае с Мюллером. Подкинули бы тебе наркоту. Нашелся бы свидетель, который где-то с кем-то тебя видел, и пиши пропало.
— Это все, что ты мне советуешь?
— Пока ты не начал думать, то да. Ты все же исходи из того, что это не деза. Проанализируй ситуацию. Отдели объективную информацию от условной.
— Что это значит? — не понял Мансур.
— То и значит. Предатель на заставе есть? Есть. Это объективно.
— А то, что он мусульманин?
— Вот это условно, тут и говорить нечего. На лбу ни у кого не написано, мусульманин или буддист. И еще: у этого капитана мусульманина якобы есть какие-то «старые грехи». До них еще докопаться нужно. Да и грехи разные бывают. Может, он просто рыбу без чешуи ел.
Уловив логику особиста, начальник заставы впервые за время беседы улыбнулся.
— Верно, Коран это запрещает. Я тебя понял. Буду думать.
Они приближались к КПП, когда еще издали заметили быстро идущую Лейлу, и Касьян сказал:
— Кажется, к тебе идут. Только особенно не задерживайся, скоро едем.
Он вошел в помещение КПП, а Мансур поспешил навстречу Лейле. Девушка, не стесняясь, поцеловала его и прижалась к плечу. Аскеров слегка смутился. Никогда раньше Лейла так открыто не бросалась в его объятия. Подобное выражение чувств на нее не похоже. Между тем возбужденное состояние девушки объяснялось не только ссорой с отцом. Когда она выбежала из дома и шла по улице, ей показалось, что за ней на приличном расстоянии следуют двое неприметно одетых мужчин. Девушка нарочно свернула в переулок и, через какое-то время обернувшись, вновь увидела тех двоих мужчин. Причем они находились немного ближе к ней, чем раньше. Увидев Мансура, она буквально бегом ринулась к нему. Сейчас она опять оглянулась и убедилась, что позади почти пустая улочка. Преследователи исчезли.
— Ты чего такая взволнованная? — спросил Аскеров. — Что-нибудь случилось?
— Все, теперь уже точно все. Больше я домой не вернусь. Я ушла совсем. Иначе нельзя.
— Погоди, милая, не кипятись.
— Я спокойна и все решила.
В это время гулко стукнула дверь КПП, и капитан оглянулся. Он увидел, что из проходной вышли два особиста. Касьян с жаром что-то доказывал Адамову. Борис Борисович слушал и бросал недовольные взгляды на Аскерова, из-за чего капитан начал нервничать. Лейла же продолжала говорить — негромко, но энергично, с надрывом, едва сдерживая слезы. Наконец Мансур встрепенулся и участливо спросил ее:
— Наверное, ты поругалась с отцом?
— Ты совсем не слышишь, что я говорю. Не поругалась, я ушла совсем. Сказала все, что о нем думаю, и ушла.
Аскеров спиной чувствовал нетерпеливые взгляды офицеров. Он сказал:
— Извини, Лейлочка, сейчас не очень удобно говорить. Я очень занят.
— Ты всегда занят, я понимаю. Я никогда не мешала твоим делам, но сейчас послушай меня две минуты, пожалуйста. Мне скоро двадцать лет, я взрослый человек, и больше никто не будет за меня ничего решать. Теперь все зависит только от меня… и от тебя тоже…
