На круглом столике зазвонил телефон. Мужчина встал с дивана, смахнул со столика дамское белье и поднял трубку.
— Бельтц слушает… Где они, собственно, находятся? В Липтале? Слышу, черт побери, я не глухой!
Он со злостью бросил трубку.
— Вставай, Таня, я отвезу тебя домой, нам по дороге…
Таня начала медленно одеваться.
В машине Таня узнала, что произошло. Поздно вечером колонна немецких машин проезжала через Всетин в направлении на Злин. Несколько позади колонны в легковой машине ехал генерал, командир дивизии. У Липтала на его машину напали, и лишь случайно был убит адъютант, а не сам генерал.
— Я должен ехать в Липтал, — объяснил Бельтц.
Когда они добрались до Липтала, генерала там уже не было. Он уехал догонять автоколонну. В деревне Бельтца встретил какой-то офицер, возглавлявший охрану обоза, остановившегося в деревне на ночевку. Он и передал Бельтцу просьбу генерала заняться расследованием обстоятельств нападения. Пока Бельтц и офицер составляли протокол, Таня решила пройтись вдоль деревни.
Увидев группу деревенских мальчишек, с любопытством разглядывавших обоз, Таня ухватила за воротник Тонека Грню и отвела его в сторону.
— Тонек, у тебя, кажется, был велосипед?
— Да, пани учительница.
— Мне нужно, чтобы ты съездил в одно место, Тонечек. И поскорее.
— Вместо уроков?
— Да. Поедешь на Вартовну. В деревне спросишь Эстержака и скажешь ему, что я велела передать, чтобы он срочно нашел братьев в лесу — он поймет, и пусть пошлет их в Сыраков.
— Это все, пани учительница?
— Скажи еще, что пойдет большой обоз. Только пусть они не мешкают. Понял?
Через несколько минут Тонек мчался на своем велосипеде к Вартовне.
Таня подошла к обозу, похвалила коней, и польщенный обозник стал показывать ей самых лучших. Она гладила коням шею, почесывала за ушами, ловко совала руку в торбу, подвешенную у морды. Таня едва успела осмотреть трех-четырех коней, как подошел Бельтц с офицером. Он закончил свои дела, сел в машину и, ни с кем не простившись, приказал ехать во Всетин. Зазвучали слова команды, обоз двинулся.
Группа Матея вовремя получила сообщение Павлиштиковой. В Сыраков тотчас же отправились Матей, Трофим, Мато, Буковян и Янек Горнянчин.
Они поднялись на вершину и залегли в кустарнике над верхним поворотом. Залегли. Что будет дальше, никто не знал.
Матей подозвал Мато и послал его к дороге, чтобы разведать обстановку.
Прошло немного времени, Мато вернулся. Он сообщил, что от Всетинской Льготы движется длинный обоз, первые повозки уже близко.
— Сколько их?
— Много.
И вот на повороте уже показалась первая повозка. Рядом с ездовым на козлах сидел унтер-офицер. За первой повозкой показалась вторая, третья…
— Вот это кони! — заметил Горнянчин. — Здорово, видно, их кормят.
Партизаны смотрели, как движется обоз. Но вот уже прошла двадцатая… тридцатая повозка, первая давно скрылась за поворотом и спускается с горы, а обозу конца не видно.
— Что это ваша Павлиштикова придумала? Разве нам справиться с таким обозом? — ворчал Буковян. — Мяса много, а как его добыть?
— Погоди, — морщил лоб Горнянчин. — Если парнишка не напутал…
— Ну, я бы не очень-то доверял ей, — продолжал Буковян. — О ней, слыхал, что говорят?.. С гестаповцем путается…
— Она женщина ловкая, прирожденная разведчица. Уже не раз нам помогала.
Не успел он договорить, как на дороге началась сумятица. Повозки останавливались, выезжали из ряда. Впереди послышалось ржание, крики, потом раздался выстрел.
Пригнувшись, Горнянчин и его друзья пробежали по кустарнику к тому месту над шоссе, где внизу раздавались крики. На дороге лежал застреленный конь. А второй дергался, вставал на дыбы, вырывался из постромок, просто удивительно, как он не разорвал себе губы удилами. Снова грянул выстрел, и конь упал. С минуту он бился, дергался, его не успели распрячь и разрезали упряжь.
У поворота снова раздалось бешеное ржание. Какой-то унтер-офицер кричал на возниц, приказывая им оттащить застреленных коней в кювет. В конце концов обоз снова тронулся.
— Что такое, почему это они постреляли коней? — удивленно спросил Горнянчина Матей. — Взбесились кони, что ли?
— Кто его знает. — Горнянчин и сам ничего не понимал. — Главное, теперь у нас есть конина. Чего нам еще нужно?
Они не смогли бы перетащить туши в кустарник, если бы с ними не было силача Трофима.
— Ребята, как бы нам не заболеть с этого мяса, — высказал опасение Горнянчин.
Трофим внимательно осматривал коней, открывал им рот, заглядывал в глаза. Дунул в ухо — из уха вылетело несколько соломинок. Потом прутиком долго ковырялся в ухе, пока не вытащил зерна овса.
— Ха-ха! — смеялся Буковян. — А немцы-то решили, что кони взбесились.
— Я же говорил вам, что Павлиштикова женщина ловкая, — напомнил им Горнянчин.
В эти дни мяса на Вартовне было вдоволь.
* * *
Как-то в начале сентября после долгого отсутствия на Вартовне вновь объявился Вавржик. Он пришел не один.
— Знакомьтесь: Косоглаз, — представил он своего спутника.
Посмотрели на новичка: рыжие волосы, веснушчатое лицо, а глаза и правда здорово косят.
Вавржик сунул руку Косоглазу под пиджак и вытащил наточенный, острый как бритва офицерский кортик.
Старыхфойту взял кортик, выдернул из головы длинный волос, подбросил его в воздух, перерезал кортиком на лету.
— Вот это да! — произнес он восхищенно. — Хороша игрушка!
Косоглаз молчал, только поблескивал белками. Всем было ясно, что Косоглаз вроде как телохранитель при Вавржике. Он не отходил от него ни на шаг — это выглядело так, словно Вавржику и среди партизан угрожала опасность.
— Не удивляйтесь, — объяснял Вавржик. — Мы за последние дни пережили столько, что стали осторожными. Нас выслеживают…
Он рассказал, что гестапо разыскивает членов всетинской организации, которой руководил Страдей.
— В этом нет ничего удивительного, раз люди так неосторожно ведут себя. Прихожу я как-то в Рожнов, а меня там спрашивает один местный — он патриот, но к организации не имеет никакого отношения: «Ну что поделывает твой фабрикант? Когда он даст сигнал к восстанию?» Кругом только и слышишь — восстание да восстание. Никакой осторожности!
Вавржик говорил так, словно он уже давно предупреждал о необходимости соблюдать осторожность, но его не послушали. А Горнянчин прекрасно помнил, что именно Вавржик больше всех отличался болтливостью. Теперь, когда он почувствовал, что дело может кончиться плохо, перепугался, удрал на Вартовну, да еще оговаривает других.
— Или взять хотя бы наши радиопередачи на Лондон. Сейчас стало известно, что гестапо знает код. Это значит, что немцы преспокойно расшифровывают наши сообщения.
Казалось, он во все был посвящен, обо всем информирован. Словом, старался произвести впечатление опытного подпольщика. Матей да и другие поверили ему. Лишь Янек Горнянчин не верил. Он смотрел на него, слушал, поглядывал на Косоглаза, и все это ему очень не нравилось.
Вавржик чувствовал неприязнь Горнянчина. К тому же он не забывал и старую неприятную историю. Относилась она к тому времени, когда русские только что обосновались на Вартовне. По дороге к ним Вавржик зашел однажды к Горнянчину, да не один, а с какой-то девицей — они всегда вертелись около него. Заявил, что ему хотелось бы пополнить свою коллекцию какой-нибудь красивой деревянной безделушкой, он очень любит резьбу по дереву. Вавржик хотел покрасоваться перед своей спутницей и был уверен, что Горнянчин что-нибудь ему подарит. Но тот ничего ему не дал и сказал, чтобы он бросил заниматься ерундой и лучше позаботился о том, как обеспечить на зиму вартовнинских партизан. Вавржик упрекнул Горнянчина, что другим, хотя бы Ягоде, он такие подарки делает. Так и ушел тогда Вавржик ни с чем и до сих пор не простил Горнянчину этого унижения.
— А как он драться умеет! — расхваливал Вавржик Косоглаза. Возможно, ему хотелось оправдаться в том, что он привел его, не спросив ни у кого разрешения. — Сами увидите!
Горнянчин вовсе не обрадовался, узнав, что Вавржик намеревается поселиться с Косоглазом в землянке. Однако он ничего не сказал, поскольку командир их принял, и решил подождать — посмотреть, как они себя покажут.
Долго ждать не пришлось.
Во время стычки с немцами партизаны захватили офицера СС. Его допросили. После допроса вынесли приговор: смерть. Едва Матей произнес приговор, как к пленному подошел Косоглаз, схватил офицера за волосы, приподнял ему голову и — чик! — полоснул по горлу. Потом как ни в чем не бывало вытер кортик о траву и маленьким бруском, который всегда носил в заднем кармане брюк, подточил его.
Матей бросил гневный взгляд на Косоглаза, но потом махнул рукой: офицера все равно приговорили к смерти, и, пожалуй, в самом деле жаль тратить на него пулю. Но остальные партизаны, свидетели этой сцены, все, как один, отвернулись от Косоглаза.
