— Федор! Касьян! — крикнул учитель и подбежал к капитану. — Там… я видел… сначала она шла, и я не успел…
— Ты отдышись, Хуршет, я ничего не понимаю. Что ты видел?
— Черный джип. Помнишь, вы искали такой?
Касьян насторожился:
— С чего ты решил, что это тот самый?
— Потому что они Лейлу украли. Я сам видел.
— В милицию сообщил?
— Да нет же, это только что было, две минуты назад. Он остановился возле чайханы.
— Ну и дела, елки-палки! — Касьяну не верилось, что сельскому учителю удалось сделать то, над чем давно бились все здешние спецслужбы. — Ну-ка, пошли, покажешь.
На стоянке возле чайханы припарковалось достаточно много машин. Это было то самое место, где пограничники поймали Селима. Между фурами неприметно затесался зловещий черный джип.
— Похож, очень похож, — пробормотал капитан. — Ты людей из джипа видел? Кто там ехал?
— Нет, никого не видел.
Возбужденный нежданной удачей Касьян соображал, что ему следует предпринять. Уйти отсюда — упустишь джип, который может уехать в любую минуту. Но и без подмоги с этими наглецами одному не справиться. Если действительно Лейлу похитили, значит, там несколько человек, и кто-нибудь сейчас находится в машине. Остальные будут спокойно ужинать, они тут никого не боятся.
Капитан попросил Хуршета сбегать в комендатуру, объяснить дежурному ситуацию и попросить прислать наряд на машине. Понятливо кивнув, учитель вприпрыжку направился к комендатуре.
Касьян переложил пистолет из кобуры в карман камуфляжной куртки. Потом, внимательно оглядываясь по сторонам, подошел к джипу. Поблизости ни души. В окнах домов уже горит свет. У машины были сильно тонированные, почти черные стекла, через такие невозможно увидеть, что внутри. Нагнувшись, Касьян рассмотрел рисунок покрышек. Этот джип, точно, он самый.
Услышав сзади шаги, Касьян выхватил пистолет. Но было уже поздно — раздались три выстрела из пистолета с глушителем, и капитан рухнул на землю. Убийца намеревался сделать контрольный выстрел, но, нагнувшись над Касьяном, убедился, что больше стрелять не нужно.
Глава 4
Шашлычная на перекрестке
Щурясь от утреннего солнца, Стольников распахнул окно и невольно залюбовался открывшимся взору пейзажем. На фоне рассветного неба возвышались горы, величавые и спокойные, как символ вечности и мудрости. Вот так же они стояли миллионы лет назад. Им незнакома повседневная суета, обманы… сбор компромата. Если бы люди были, как горы! Андрей подумал, что в журналистском комментарии такое сравнение вполне уместно, и не поленился, подойдя к столу, записать его. Потом опять вернулся к окну. Взглянув на горы, он перевел взгляд направо. В поле его зрения попали строения заставы, силуэт пограничной вышки. Эти творения человеческих рук на фоне красивого природного рельефа выглядели до смешного жалкими. Стольников отошел от окна и принялся собирать сумку. Хотя и недолго прожил в этой комнате, меньше суток, однако успел изрядно разбросать вещи где попало.
Возился до тех пор, пока зашедший Ропшин не позвал его на завтрак. Андрей даже побриться не успел, да и непривычно ему было бриться в такую рань. Из сочувствия к перенесенным им страданиям Андрея накормили до отвала: котлета с макаронами, яичница, да еще к чаю дали бутерброд с сыром. Потом он наскоро побрился и вместе с Ропшиным поехал в погрангородок.
Было всего лишь десять минут пятого. На вопрос Андрея, почему едут так рано, разведчик объяснил:
— Чтобы поменьше народу тебя видело.
— А я бы сейчас с удовольствием пообщался с людьми.
— Да уж понятно. Поболтавшись-то по горам в одиночестве…
За этот день он и Ропшин, можно сказать, покорешились. Разведчик стал для Стольникова уже не Георгием Тимофеевичем и даже не Георгием, а просто Жорой.
Пятнистый, как камуфляжная форма, вертолет уже стоял на площадке. Подойдя к нему, Андрей оглянулся — перед ним лежал маленький, пустой в это раннее время городок. Он посмотрел на небо, на горы вдалеке, улыбнулся. Теперь он был человеком, умеющим расслабляться без стимуляторов и ценить каждое мгновение жизни.
— Надоели мы тебе. Но ничего, месяц пролетит быстро, вернешься в свою Москву, снова акклиматизируешься там. Вряд ли тебя в наши края еще потянет.
— Почему же? Приеду. Обязательно. И знаешь зачем? — Он грустно улыбнулся, вспомнив Юсупа. — Чтобы охранять Восток от Запада и Запад от Востока. Доступными мне средствами. Добиваться, чтобы они когда-нибудь встретились по-доброму…
Разведчик с недоумением смотрел на него. И Стольников опять улыбнулся — пусть спишет его фразу на журналистскую цветистость. Не объяснять же, что он цитирует слова афганского мальчика.
— A-а… ну, может быть и такой вариант, — вслух прореагировал Ропшин. — Не при нашей жизни…
Они остановились возле вертолета. Пилот сказал, что готов к вылету.
— Ну, всего наилучшего, Андрей. Тебя встретят, все объяснят.
— Как?! — оторопел Стольников. — Я думал, ты летишь со мной.
— Нет, Андрей, я сегодня другим бортом в Душанбе. Нужно вашу посылочку передать.
Достал из кармана золотую ручку Надир-шаха в прозрачном пакетике. Стольников взглянул на пустяковый предмет, из-за которого приключилось столько несчастий. Зачем ее украл Гароян? Какую ценность она могла представлять? Почему ручкой заинтересовались спецслужбы? Очень интересно. Но, наверно, спрашивать все-таки не стоит. Хотя внешне они подружились, но все-таки Ропшин — очень непростой человек, лучше держаться от него подальше.
Пилот открыл дверь салона вертолета, и они крепко пожали друг другу руки.
— Спасибо, Жора, счастливо оставаться. Только, пожалуйста, разыщите этого мальчишку Юсупа. Помнишь, я о нем говорил. Жалко его, он там совсем один, а ведь еще ребенок.
— Уже ищем, не сомневайся.
Однако Стольников сомневался. Он посмотрел в серые ропшинские глаза, пытаясь понять, что скрывается за этим взглядом: равнодушие или спокойствие сильного профессионала. Нет, не разобрать.
В этом неопределенном состоянии Стольников сел в вертолет, который тут же поднялся в воздух. И пока можно было разглядеть все уменьшающуюся фигуру Ропшина, тот прощально махал ему рукой.
Официально Аскеров был отстранен от должности начальника заставы, теперь у него был неопределенный статус и теперь увеличилось число вышестоящих по званию, чьи задания он должен был выполнять. Хорошо, что Клейменов был в курсе дел и не только не препятствовал, а всячески помогал Мансуру. Например, сегодня по его просьбе послал на встречу с афганским информатором.
Шестнадцатилетний Сафар оказался на редкость исполнительным парнем. Он без устали ходил по окрестностям, разговаривал с людьми и в конце концов наткнулся на военный палаточный лагерь, в котором, по его прикидкам, обретались сотни полторы боевиков. Уже по одежде было видно, до чего разношерстная публика собралась там: одни в камуфляжной форме, другие в драных халатах, третьи в спортивных костюмах. На головах — береты, чалмы, бейсболки. Все разбиты на группки, с каждой занимается инструктор.
Ранним утром оба почти в одно время прибыли на условленное место. Мансур добрался пешком, Сафар приплыл на резиновой камере, укрепил ее в зарослях камыша. Там они и беседовали, неторопливо жуя лепешки, которые принес Мансур.
— Наемники каждый день приезжают туда: пуштуны, панджабцы из Пакистана, много арабов, белые тоже есть. Всякие ящики им привозят. Моя двоюродная сестра однажды видела, как им привезли пушки. Ну и гранатометы, и минометы — все там есть.
— Что они сами говорят по поводу своего лагеря?
— Ничего. Они ни с кем не разговаривают. Местные в том лагере бывают редко, только когда им заказывают провиант. А так туда никого не пускают. Усиленные посты стоят.
— Значит, точно никто не знает, зачем они здесь?
— Насколько удалось узнать, боевики хотят сжечь одиннадцатую заставу. Отомстить за сына Сафар-Чулука.
Аскеров услышал то, что ожидал, — подтверждение своих подозрений. Сын Сафар-Чулука погиб на их участке, в стычке с наркокурьерами его застрелил Виктор Самоделко. Одиннадцатая застава тут ни при чем.
— Откуда же все знают, если никто из боевиков ничего не говорил? — спросил Мансур.
— Во всех духанах только об этом и разговоров. Наверное, кто-то случайно проболтался. Такое часто случается.
— Может, даже известно, когда они нападут?
— Чего не знаю, того не знаю. Сроков никто не называл.
— А ты можешь узнать?
Сафар с жалостливым видом поскреб затылок.
— Трудно, конечно. Если кто вопросы задает или ходит там, где нельзя, такого сразу к Селиму везут. Раньше Хаким мог пожалеть, а этот брат его — настоящий зверь. Сразу бьет, все равно кого — старого или молодого. Если на реке меня поймает, вообще шкуру сдерет. Поэтому точно обещать не могу.
