К счастью, у меня в подразделении он был не так долго. Меня перевели в дивизион, и теперь с Хизриевым мучается уже кто-то другой.
И все же, что они хотели? Зачем они подошли? Нехорошие у них были взгляды, ох нехорошие…
Я все продолжал гадать по поводу отсутствия Поленого и Томского, когда произошло событие, в принципе вообще лишавшее смысла какое-либо их пребывание в части. Из нашего дивизиона в пехоту забрали еще двадцать человек.
«Вербовка» произвела массовое волнение в нашей части. Однако отнюдь не в том смысле, что бойцы всеми силами пытались уклониться от отправки на боевые. Вовсе нет — как раз наоборот. Список на отправку составил сам Шевцов, по какому принципу он отбирал солдат, было не вполне понятно, но большая часть счастливцев, (безо всяких кавычек), оказалась как раз из батарей Поленого и Томского.
Если учесть, что и караул был составлен из бойцов этих подразделений, и часть личного состава, ушедшего с Зариффулиным, также была оттуда, то у двух упомянутых командиров батарей солдат, грубо говоря, попросту не осталось. Может быть, они знали об этом заранее. Правда, не знаю, откуда.
«Избранные» были счастливы. Я их вполне понимал. Уж лучше отправиться на передовую, где, по крайней мере пока, не так уж часто и стреляют, чем оставаться в нашей обезлюдевшей части, где количество работы ничуть не уменьшилось, зато резко сократилась рабочая сила, где толпами бродят обезумевшие от безделья и от того, что всем на них наплевать, местные новобранцы, и где шныряют блатные аборигены, и такие темные и опасные личности, как, скажем, Блатной Мага и Хизриев.
«Обиженной» оказалась как раз наша батарея. Их унылые лица не обещали никому ничего хорошего. Именно им предстояло пополнить собой кухонный наряд, нести службу в казармах и патрулировать городок. Караул им не светил — там все было забито.
Предчувствия меня не обманули — следующим же утром мы недосчитались четырех человек. Ребята «чухнули». Меня вызвал Шевцов.
Я равнодушно выслушал его обвинения в служебной халатности, (так же равнодушно, как совсем недавно он сам объяснял мне, что я не имею права использовать оружие при патрулировании). Я, как безответственный пиджак, прямо высказал ему все, что думал по поводу ситуации на территории части, и удивился, что еще не все смылись. А потом добавил, что водить своих бойцов на поводке, чтобы они не убежали, возможности не имею.
Все-таки Дима Шевцов, при всех своих недостатках, не был стопроцентным военным. Вместо того, чтобы налиться красной краской до состояния помидора, и лопнуть, он заржал как лошадь, и с хохотом, смахивая слезы с ресниц, выгнал меня из своего кабинета.
Буквально через несколько дней, во время очередного обхода территории, я получил устную весточку от «беглецов». Ее принес мне Трафимов.
— Они все хорошо устроились, — сказал он, — их местные к себе разобрали.
— И что же они там делают? — удивился я. — Не за здорово живешь же их там кормят?
— И за здорово живешь тоже, — весомо заметил Трафимов, умолчав, правда, что же делают те, кто не «за здорово» живешь.
Я засмеялся, представив себе эту сумасшедшую ситуацию. Местные разобрали наших бойцов, как сирот из детского дома, кормят их, поят, может, и одевают. Сказки читают. Вообще-то, я, грешным делом, подозревал, что они живут в канализации, как бомжи. Ошибся! Грубо ошибся!
Ладно, все это лирика.
— Ну и что они от меня хотят? — наконец, перешел я к главному.
Трафимов усмехнулся. (Или мне показалось?).
— Они просили вас сообщить им, когда будет новый набор в Чечню. Тогда они придут на отправку. А так просят не искать.
Я охнул от изумления.
— А почему именно ко мне?
Ответ меня нельзя сказать, чтобы обрадовал, но приятно стало.
— Они говорят, что вы единственный, кто к ним относится по-человечески. Вы не настоящий офицер. На вас можно надеяться.
Я переваривал полученную информацию. Доложить по инстанции? А зачем? Сделать так, чтобы их нашли? А оно мне надо? Ради кого я должен стараться? Бойцы не дезертировали, они рвутся на войну, они просто не хотят быть быдлом для местных аборигенов.
— Ладно, — ответил я Трафимову, — если будет отправка, я передам. Только надо как-то намекнуть Шевцову, что у него еще есть людские резервы для отправки на фронт, а то он будет думать, что они просто смылись, и рассчитывать на них нечего.
Трафимов кивнул.
В эту ночь мне как-то было особенно хреново. Знобило, болела голова, и вообще, никаких сил бродить по углам и закоулкам нашего военного городка у меня уже не осталось. Поэтому, на свой страх и риск, я, в половине пятого утра, отпустил свой наряд в казарму, и сам отправился к себе на квартиру.
Пришлось разбудить бойца на КПП, тот спросонья открыл мне дверь, и опять побрел досыпать. Я же пришел домой, вскипятил чайник, выпил чаю, аспирину, поел меда, привезенного еще из дома, и нырнул под одеяло.
Все-таки простудился, блин!
В этот момент в мое окно яростно заколотили. Так, как правило, стучали посыльные, чтобы сообщить мне обычную гадкую новость — меня вызывают в часть.
На это раз я даже не дернулся. Насколько мне подсказывал мой небольшой, но заработанный путем ошибок трудных, опыт, лучше затаиться, и молчать. Ему надоест, и боец уберется.
Однако этот «фрукт» оказался очень упорным. Он колотил громко и долго, и, в конце концов, разбудил мою глуховатую хозяйку. Она пошла к двери. Увидев меня в постели, Полина Яковлевна удивленно подняла брови, но я успел приставить палец к губам. Хозяйка понимающе кивнула, и вышла в коридор. Вскоре стук стих. Я услышал скрип захлопывающейся калитки. Убрался-таки, слава Богу!
Вот так я не попал под Хасавюрт в первый раз. Как потом выяснилось, меня пытались вызвать не для того, чтобы в очередной раз озадачить какой-нибудь глупостью, а для того, чтобы отправить в действующую армию.
Вместо меня поехал Садыков.
Ага, так я и думал, что вся эта оперетта под названием «осадное положение» закончится хреново. Тут так: или действительно осадное положение, патрули, пароли и документы, сопровождаемые расстрелом на месте всех подозрительных, или вообще ничего не надо затевать и людей смешить.
В первом городке ночью увели РПК. И это в первом городке! Где находится все командование нашей бригады, где порядок и дисциплина, где все образцово — показательно… А вот пулемет увели. Не знаю, что и как, но что-то мне подсказывает, что без местных не обошлось. Даже как-то странно, что наш «проходной двор» чаша сия миновала.
Ну да ладно. Пусть у начальства голова болит. Я человек маленький — мне о себе надо думать. Никто больше обо мне не подумает.
Впрочем, что это я о грустном? Произошли два ну просто замечательных события.
Во-первых, вернулся из запоя Ахмед. Серый, тихий и очень уставший. Но, по крайней мере, теперь всеми хозяйственными вопросами батареи занимается он. Я так и не смог получить двадцать шесть пар сапог из ремонта. А он — смог. И сделал это очень быстро. Вот что значат связи и опыт!
А во-вторых, появился Логман Байрамов. Где он был, я так и не понял. Я спрашивал у него об этом прямо, в лоб, но он что-то промычал неопределенное, и все. Я так понял, что ничего говорить он мне не собирается.
Ну и ладно.
Шевцов сказал, что теперь Логман будет ходить в патруль со мной на пару. То есть ночь я, ночь — он.
Я так обрадовался, что первый раз за много дней смогу переночевать дома, что даже не понял намека начальника штаба на то, что казарменное положение никто не отменял…
И только я стащил с себя надоевшее мне до смерти хэбэ, как в окно снова яростно застучали.
«Скоро, блин, беруши придется покупать», — подумал я со злостью.
Если бы я был уже в кровати, я бы не встал. Послал все к черту, закрыл голову подушкой, и спокойно ждал, пока этот фрукт уберется.
Но я был почти одет, кроме того, мне не давал покоя случай с Садыковым — ведь ехать-то под Хасавюрт должен был я, а не он! Поэтому я как был, так и вышел в коридор, и открыл дверь. Там стоял Карабут.
— Ну чего, сержант? — спросил я. — Чем ты меня обрадуешь? Что ты так в окно лупишь? Ты же его разбить можешь!
— Товарищ лейтенант! Вас начальник штаба вызывает по важному делу.
Я вздохнул.
— Ладно, Карабут, иди скажи Шевцову, что я сейчас буду.
Я с тоской посмотрел на телевизор, снова оделся и поплелся в часть.
— Ты куда ушел?! — завопил Шевцов. — Я же тебе ясно сказал, что казарменное положение не отменяется! Ни для кого! Особенно для тебя.
— Почему особенно для меня? — удивился я.
— Молод еще. И звание маленькое.
С логикой и чинопочитанием у начальника штаба было все в порядке. Меня бесило другое.
— И что я тут должен делать? Патрулирует же Логман!
