Уже в следующий приезд он плюхнулся на колени перед всем строем:
— Дорогая Анечка, выходи за меня замуж!
10
Сладкие юношеские грёзы!
Девушка мечты заходит в душную армейскую палатку, выбирает именно его из нескольких десятков мирно посапывающих бойцов непобедимой Красной армии (к счастью, лежит он лицом кверху рядом с самым запахнутым на шнурки входом!), берёт за руку и уводит на заливаемую ярким утренним солнцем чудесную лесную поляну.
Чёрт, это и не сон вовсе…
— Т-с, — прикладывает указательный палец к губам прекрасная фея, которую в "миру" совершенно несправедливо дразнят капитаном Самусенко.
"Что, забыл о нашем уговоре?" — спрашивают её горящие плутовские глаза.
"Я думал, вы шутите… насчёт наловить ещё", — так же, по внутренней, междушевной линии связи, молча, отвечает Громак.
"Какие шутки, боец? Бегом в воду! Начальство на самом верху одобрило нашу безумную затею… Оно, как оказалось, тоже не прочь полакомиться членистоногими!"
Иван выволок из кустов трофейный защитный костюм (как будто знал, что он ещё пригодится!) и следом за Александрой обречённо поплёлся к воде, над которой нависал густой молочный пар.
— Ты с Подгорбунским давно знаком? — включая громкость звука, а на самом деле просто слегка повысив голос, окончательно развеяла его утренние иллюзии Самусенко.
— Нет. Чуть больше месяца…
— И как он тебе?
— Отличный парень. Прямой. Резкий. Немного бесцеремонный. Однако непродажный и крайне порядочный. Из тех, с кем без боязни можно идти в самую рискованную разведку…
— Вот и ходи!
— Слушаюсь! — пробурчал Иван.
— Мы с Володькой, между прочим, — родственные души, — продолжила Шурочка. — Оба рано остались без родителей, беспризорничали, бродяжничали, в общем, пережили трудное детство.
— Я тоже.
— Догадываюсь… Сам давно на фронте?
— С первого дня.
— Выходит, по идее вроде как не совсем чужой для нас человек?
— Наверное… — пожал плечами Громак.
— Где служил?
— Сначала на крейсере "Красный Кавказ". Как и ты — воспитанником.
— Наводил справки?
— Капитан рассказал… Затем в первой штурмовой комсомольской. Её у нас в Мелитополе доформировывали. В Виннице и Николаеве попросту не успели.
— Фашист не дал?
— Он, гад.
— Да… Первое время он пёр так, что мама не горюй! Казалось, ещё чуток — и нам каюк: побежим за Урал, аж пятки сверкать будут. А оно вон как обернулось!
— Ещё ничего не закончено. Надо бы немного поднатужиться, поднапрячься, собрать все силы в кулак… Перед последним и решительным, — высказался Громак.
— И я того же мнения! — И неожиданно спросила: — Ходят слухи, что ты отличился в рукопашной под Смоленском?
— Было дело, — попытался отделаться ничего не значащими фразами Иван, но не тут-то было.
— С этого места, пожалуйста, поподробней, как любит выражаться товарищ Подгорбунский, — потребовала Александра.
— Мы брали высоту, удерживаемую частью, воины которой… если, конечно, этих ублюдков можно так назвать… повинны в смерти легендарной Зои Космодемьянской, первой в стране женщины — Героя Советского Союза.
— Да знаю я, знаю… Не следует разжёвывать мне каждое слово, как какой-то тупой безмозглой курице! — нахмурилась Самусенко.
— Виноват.
— Проехали…
— Можно продолжать?
— Будь добр!
— Замполит тогда так и сказал: "Товарищи комсомольцы, против нас стоит 197-я дивизия вермахта… В плен это зверьё не брать — Сталин лично дал добро!" И такая злость меня тогда взяла, такой гнев обуял… Готов был их всех голыми руками порвать!
— Знакомое чувство… У меня тоже иногда случаются слабо контролируемые приступы невероятной, жуткой, всепоглощающей ярости. Как увижу разорённые сёла, поля, сплошь и рядом изрытые братскими могилами, так и хочется вскочить в танк и давить на ходу фашистскую гниду…
— Согласен… Давить и гнать до самого Берлина!
— Думаешь, дойдём?
— Не сомневаюсь!
— Скорее бы… Я, кстати, с родным братом Зои на фронте пару раз пересекалась. Санькой его звать. Александром.
— Выходит, вы тёзки?
— Ага…
— И что он, такой же лихой боец, как его сестра?
— По крайней мере — не хуже. Наш парень, танкист, закончил училище в Ульяновске [67].
— Вот как? Стыдоба, конечно, но я о его существовании и слыхом не слыхивал… Куда только политинформаторы глядели? А вы, часом, ничего не придумали, товарищ капитан?
— Всё точно. Он на КВ воюет. Что, как известно, означает "Клим Ворошилов".
— Так! Что вы там говорили про курицу?
— Какую ещё курицу?
— Безмозглую.
— Курица — не петух.
— Стоп. Хватит. Так можно в такие дебри забраться, ни один спец по крепкому слову не разгребёт.
— Принимается… КВ, между нами, отличная машина. Но явно недооценённая…
— Возможно.
— Мощная, тяжёлая, но вместе с тем довольно маневренная, даже юркая…
— Я бы не сказал!
— Снаряды от её брони, между прочим, отскакивают, как горох от стенки.
— В курсе… Только вот, по мнению некоторых, сведущих в бронированной технике товарищей, в первые дни войны наши доблестные командиры чаще использовали эти непробиваемые чудища не для ведения боевых действий, а для эвакуации с поля брани драгоценных собственных тел.
— Как ты говоришь: было дело, — тяжело вздохнув, согласилась с начинающим интеллектуалом Самусенко. — Но нам с Владимиром Николаевичем столь очевидные, как он говорит, косяки пришить точно не удастся. Равно как и к лейтенанту Космодемьянскому. Кстати, знай — на броне его КВ, насколько мне известно, красуется уникальная надпись личного характера…
— Какая?
— "За Зою!"
— Круто! — Иван наклонился и, изловчившись, за один миг сорвал целую охапку разных — синих, жёлтых, розовых луговых цветов; после чего учтиво поклонился и вручил букет своей очаровательной спутнице.
— Спасибо, — как-то растерянно пробормотала та, видимо, не ожидая от зелёного юнца подобной прыти. Или наглости? Но быстро пришла в себя и спокойно продолжила: — Ты вот что… Командира своего береги. Таких отчаянных раз в сто лет русская земля рожает. А иные земли и раз не могут!
— Есть беречь, товарищ капитан!
— Как говорит Фёдор Петрович… [68]
— Липатенков?
— Он самый. Ты уже познакомился с ним?
— Нет. Что вы!
— Давай на "ты". По крайней мере, в личных беседах. Один на один. Мы же почти ровесники!
— Давай… У него таких, как я, тысячи… Видел как-то раз издалека и то одним оком.
— Почему одним?
— Да так, к слову пришлось… А если честно, напоролся на сучок, когда в лесу дурачились… Мол, кто кого… Две недели после того ни хрена левым глазом не видел. Слава богу, всё наладилось — со временем!
— Веруешь?
— Ну да… А как же иначе?
— Тогда должен знать, что Господа не стоит поминать всуе.
— Понял. Исправлюсь…
— Чтобы ты понял, каков человек наш комбриг, скажу лишь, что он лично выписывал на Володьку представление к званию Героя Советского Союза… Многие не советовали этого делать, мол, босяк, бывший урка, что скажет партийное руководство, а он не убоялся и таки настоял на своём. Мол, кому ж тогда Героя давать, если не Володьке?
— Молодец! Всё верно подметил. Хотя, думаю, не шибко он и рисковал… Ты можешь и не знать, но у Подгорбунского сложились прекрасные отношения с самим товарищем Попелем…
— Членом Военного Совета армии?
— Так точно.
— Влиятельная фигура… Но я не о нём. Стоп! Чего вдруг мне вспомнился Фёдор Петрович?
— Не помню.
— Совсем из башки вылетело…
— Это я виноват. Перебил на ровном месте, прошу прощения…
— Вспоминай, о чём это я хотела сказать, заглаживай вину…
— Так… Сейчас… Постараюсь… О! Ты сказала: "Как говорит наш комбриг…", и мы переключились на другие темы.
