расчеловечиваю противника, как бы кто ни хотел мне это предъявить.
Противник расчеловечен системой, в которую сам же себя и встроил в рамках угодничества перед ней и стремления в нее.
Глобальная система слежения и связи: спутники, компьютеры, дроны, поставленные с Запада танки, БМП и ракетно-артиллерийские системы — не инструмент, который обслуживает ВСУ.
Сами ВСУ являются обслугой этой системы.
А ошметки украинской государственности и не успевший разбежаться по миру ее биоресурс — это субъект кормления и подпитки этой системы.
Не более чем.
Отправляя на убой женщин, матерей своей нации и хранительниц ее домашних очагов, современная Украина расписывается в своем политическом банкротстве окончательно и бесповоротно.
Это зависимая, находящаяся во внешнем управлении территория, руководимая людьми, которым на нее наплевать.
Ее патриотические декларации и слова о защите земли и нации не стоят даже бумаги, на которой они написаны, электричества, затраченного на набор этого порожнякового текста.
Не с кем разговаривать.
Не с кем договариваться.
Враг не на Банковой. На Банковой клоун и наркоман, низовой менеджер, оператор торгового зала.
Враг сидит дальше и глубже.
Достать его тяжело.
Но не о нем пока речь.
Пока мы говорим о техническом противнике, гниющем в окопах напротив.
О его сути и сущности. О его статусе.
Это все надо понимать четко и ясно.
Чтобы окончательно изжить рефлексии и нытье о «мы пришли в их страну».
У них нет никакой страны.
Теперь у них нет даже собственных женщин.
Какой же у них может быть собственный дом?
У кого как, но у моего мужа собственный Дом точно был.
30 января я вместе с обоими сыновьями приехала на станцию Екатеринбург-Пассажирский.
Было холодное зимнее утро.
Мы приехали вовремя, поставили машину возле магазинов на привокзальной площади и прошли на перрон.
Вскоре показался медленно тянущийся пассажирский состав, огни локомотива, вереница вагонов.
Мы встали правильно, нужный нам вагон остановился почти прямо перед нами.
Вот и эта долгожданная минута.
Я ждала ее шесть долгих месяцев. Шире — 1 год и 9 месяцев.
Из вагона выходили пассажиры, и где-то в середине потока — мой муж. В защитной форме, сдвинутой на макушку шерстяной шапочке, небритый, помятый, усталый, но радостно улыбающийся.
Я попросила старшего сына снять нашу встречу на телефон.
Это видео для меня — одно из самых главных и ярких событий в моей жизни.
Все закончилось.
Так мне, во всяком случае, казалось.
Теперь предстояло жить дальше.
Жить, попутно присматриваясь к человеку, как будто бы знакомому полностью, — не оставила ли война в нем какого-то неизгладимого следа, невидимого издалека?
Я старалась много не думать об этом, дав время и себе, и ему передохнуть и акклиматизироваться…
Жизнь, однако, снова внесла свои коррективы.
Механизмы, сыгравшие позитивную роль в конце декабря, в связи с переводом из части в часть, завертели снова свои шестеренки.
Вслед за двумя этапами — тюрьма и война — у нас возник третий: Москва.
Необходимо было сделать шаг навстречу тем людям и силам, которые помогли нам в конце года и имели свое видение в отношении дальнейшего сотрудничества.
Через пять дней после своего возвращения муж убыл на работу в Москву, и снова потянулись дни разлуки, правда, уже не такой длительной.
Все-таки это были другие реалии, с менее жесткими рамками и регламентом, нежели прежде.
Впрочем, все это совершенно другая история.
04. VII.2024
Я пытаюсь охватить одним взглядом пережитое, но у меня не получается упереться им в тот злосчастный апрельский день.
Невольно взгляд проваливается дальше, в глубь времен, улетая сквозь годы куда-то туда, в первые дни нашего совместного пути.
События последних двух лет, может, и стали самым ярким, уплотненным по насыщенности периодом нашей жизни, но они неотделимы от общего пласта лет.
Мне не удалось бы пережить все это без одного большого фундамента.
Моя судьба не уникальна, и вряд ли в этой бесхитростной истории я открыла что-то такое, с чем не приходилось бы сталкиваться женщинам, чьи мужья и дети, братья и отцы сейчас на СВО или уже вернулись оттуда…
Или не вернутся уже никогда.
Как-то в шутку на одном из длительных свиданий с мужем я сравнила себя с женой декабриста.
Тогда мне самой казалось это ироничным преувеличением, а сейчас мне кажется, что далеко не все жены декабристов столкнулись с тем, с чем столкнулись я и такие, как я…
Сравнимо ли пережитое нами с выпавшим на долю женщин эпохи двух мировых войн?
Наверное, нет, наверное, они больше нашего хлебнули горя и тягостей.
Наверное, наши судьбы ближе к тем, чьи близкие ушли на афганскую и на обе чеченских войны.
Но все-таки у нас, у жен бойцов из «Шторм Z», есть то, что понять и осмыслить смогли бы только мы.
Свой путь, своя гамма чувств и эмоций, своя дополнительная нагрузка.
Вместе с тем мне не хочется отделять нас от общей массы женщин, которых коснулась война.
И не только эта война, а и любая другая с самого начала времен.
Война — извечный враг Женщины.
То, что забирает наших близких, а нас обрекает на то, что мы несем на себе испокон веков: любить и ждать, надеяться и верить.
И помнить.
Помнить тех, кого война забрала навсегда.
I
Новопрокоповка — большое красивое село в нескольких километрах южнее печально известного н.п. Работино. Прямо через него проходит автодорога Орехово — Токмак, образуя собой главную, центральную улицу.
В южной части расположена церковь, главная высота в этом селе, сильно поврежденная вражеской артиллерией.
Не доходя до церкви, автодорога резко поворачивает на запад, выходя из села и закругляясь на юг, в сторону Сладкой Балки.
Именно северная часть села, очерченная дорогой, была в наибольшей степени разрушена артиллерийским огнем противника. Доставалось и южной, но в ту пору, когда мне довелось там быть, в южной части еще можно было найти целые, слегка поврежденные дома, в одном из которых мне даже пришлось как-то провести ночь.
Жизнь ушла из села летом 2023 года.
Еще в июле, как мне рассказывали те, кто был тут много раз, в селе было полно гражданских. В октябре их уже не было, но их тепло еще хранилось в покинутых домах.
Мне было странно смотреть на двухэтажные многоквартирные дома в южной части, в районе церкви, где еще было полным-полно застекленных, небитых окон. Внешне
