— Нам с бабушкой Май повезло. Французы сожгли наши соломенные хижины только для того, чтобы мы поселились в каменном доме.
Май ответила:
— Да, они сожгли наши дома. Но и этот дом они поджигали несколько раз, и все же он сохранился. Боюсь, как бы французы не разрушили его совсем — им нужны камни для постройки дзота.
Хоать громко засмеялся.
— Раз я поселился здесь, они не осмелятся сюда прийти.
И вот партизаны явились за раненым Хоэ. Вместе с ними пришли многие жители деревни и принесли деньги, яйца, лекарственные травы. Когда носилки вынесли наружу, Хоать растроганно сказал сыну:
— Правительство и земляки позаботятся о тебе. Поскорее поправляйся и возвращайся бить французов, а в поле я поработаю один.
Чо подошел к Хоатю.
— Ничего, дядюшка Хоать, не тужи: партизаны помогут вам прополоть ваше поле.
Другие товарищи добавили:
— Ты, Хоэ, будь спокоен, мы позаботимся обо всем.
В это время из дома вышла Май, и услышав последнюю фразу, обиделась:
— Зачем вам помогать? Я и мои дети поможем Хоатю, а у вас есть дела поважнее и вам незачем беспокоиться об этом.
С тех пор как Хоать и Хоэ поселились в доме, односельчане часто шутили над парнем и хотели женить его на Тхань, дочери Май. Тхань, двадцатилетняя девушка, стояла на веранде, опираясь на колонну, и смотрела вниз. Выслушав Май, Хоать поднял голову и посмотрел на Тхань:
— Ну, а ты согласна со своей матерью? Скажи да, чтобы Хоэ мог спокойно отправиться в больницу.
Собравшиеся люди громко засмеялись, некоторые даже захлопали в ладоши, и Хоать не расслышал ответа девушки. Хоэ уже вынесли за околицу, а он все еще смотрел на дом, где осталась Тхань. Чо донес Хоэ до деревни Минь-Кхай и передал другим товарищам носилки. Ему нужно было вернуться в деревню и приниматься за дела. На прощанье Чо пожал Хоэ руку и сказал:
— Поскорей выздоравливай и возвращайся. Хоэ с тревогой посмотрел на Чо.
— Хьеу арестовали, что будет с ней? При первой оказии сообщи мне все, что тебе будет известно о ней.
Чо кивнул головой. По дороге домой Чо зашел к Тику узнать, нет ли каких новостей. Тик уже успел наладить связь с территорией французского поста, ему сообщили следующее:
— После того как были угнаны буйволы, Шассэн вызвал До Бьена и беспощадно отругал его. До Бьен же, в свою очередь, позвал старосту Ка и всячески угрожал ему…
Раньше Ка был человеком простым, отличался кротким, покладистым нравом. Год назад партизаны приказали товарищу, которого они сами же назначили старостой, спешно бежать из Тхай-Хока: французы стали догадываться об истинном положении вещей, могли разоблачить и казнить его. Тогда Шассэн силой заставил Ка исполнять обязанности старосты. Как ни отказывался Ка от этой должности, французы настояли на своем. Став старостой, Ка и днем и ночью находился на территории французского поста — он не решался показаться на улице: боялся партизан и народа. Сам он не имел никакой власти. Когда До Бьен перешел к французам и те расширили свою деятельность за пределами территории поста, Шассэн стал меньше придираться к старосте Ка.
Вызвав Ка, До Бьен долго бранил его и угрожал. Ка, привыкший к брани и угрозам, рассеянно слушал До Бьена, ожидая от него приказа, как надо действовать, чтобы удовлетворить Шассэна.
Как всегда, в намерениях До Бьена не было ничего нового: он предложил Шассэну устроить облаву, арестовать часть жителей, в первую очередь тех, которые переселились из Хонг-Фонга. Пытались заставить арестованных назвать имена местных кадровых работников-вьетминцев, которые живут среди крестьян и руководят их борьбой. Ведь, конечно, это они сорвали выборы старосты и угнали прошлой ночью буйволов!
Французы арестовали более двадцати человек, в основном женщин с грудными детьми. Женщины взяли с собой и более старших детей, но когда они были уже у ворот поста, французы заставили вернуть детей домой и разрешили матерям взять с собой только грудных детей.
До Бьен устроил допрос: он требовал назвать имена кадровых работников, организовавших срыв выборов старосты и захват буйволов.
Арестованные отвечали, что этим делом занимались вьетминцы и партизаны, они же были заняты полевыми работами и ничего об этом не знают; они — мирные люди, ведь у них есть паспорта, выданные старостой. Жители Хонг-Фонга говорили, что они переселились сюда, боясь облав, что французы сами выдали им паспорта. Они спокойно работали на полях и ничего не знают о вьетминцах.
В последнюю ночь Хьеу долго беседовала с женой Ча, поэтому жена Ча смелее всех отвечала на вопросы До Бьена. Она показала До Бьену ребенка и сказала:
— Видите, как тяжело нам приходится? Живя в Хонг-Фонге с маленькими детьми, мы постоянно были в страхе — боялись облав — и поэтому переехали сюда, надеясь, что сможем жить спокойно. Но и здесь мы не избежали ареста. Со мной только грудной ребенок, а дома осталось еще двое, наверное, плачут, бедняжки. Когда ребятишки увидели, что меня повели в пост, они залились слезами. Я сказала им, что скоро вернусь домой, но они не верили, не отпускали меня и громко плакали. Вот в каком я положении. Будьте милосердны к нам!
Допрос продолжался все утро, французы ничего не добились и никого не отпустили.
В полдень родственники принесли арестованным пищу, и просили французов разрешить тем матерям, кого рые оставили дома грудных детей, покормить их. Сначала родственники жаловались старосте Ка, потом пришли к До Бьену и стали просить его отпустить арестованных домой. Просителей было так много, что, заметив это, До Бьен закричал:
— Вы хотите идти против меня, бороться со мной?
Но люди ответили, что они просят отпустить арестованных домой или же разрешить передать им пищу, а матерям дать возможность покормить грудных детей.
До наступления вечера арестованных продолжали держать в посту. Рассказывая обо всем этом, Тик заметил:
— Наши земляки правильно ведут себя. Скоро Французы будут вынуждены отпустить их. А пока они просто запугивают людей. Французы будут стараться теперь подкупить оставшихся жителей, сделать все для того, чтобы люди переезжали в Тхай-Хок и согласились выбрать старосту.
Тик задумался на минуту и продолжал: — Жители нашей деревни держатся очень твердо. А какова оказалась жена Ча?! Умница! Мужу следовало бы поучиться у нее.
Чо спросил:
— А одиночных допросов не было?
Тик понял, что Чо волнуется за Хьеу, и ответил:
— Я тоже боюсь, что к Хьеу они отнесутся с подозрением, но пока ее еще не вызывали на допрос.
Он заглянул в лицо Чо:
— Ты очень беспокоишься?
Чо не ответил, он ни на минуту не забывал о Хьеу, из головы не выходили слова Бай:
— Она — девушка, что будет с нею, если ее схватят?
* * *
Арестованных крестьян поместили в маленькую камеру. Кроме только что задержанных двадцати человек, там еще были люди, арестованные раньше. В маленькой камере оказалось около тридцати человек. Было так тесно, что люди сидели, плотно прижавшись друг к другу. От жары и тяжелого запаха пота и испражнений трудно было дышать. Дети громко плакали. К вечеру стало совсем невыносимо. Тела людей, которые сидели, не имея возможности встать и размяться, затекли. Не давали покоя комары, их было так много, что люди устали от них отбиваться. Хьеу сидела рядом с женой Ча. Ребенок устал от плача. Хьеу сказала матери, что если вечером придёт Там Ить, чтобы передать им пищу, надо будет попросить у французов разрешение отдать ему ребенка. Жена Ча не согласилась с нею. Если она отдаст ребенка, он будет плакать всю ночь, измучается. Французы не скоро отпустят ее домой. Конечно, здесь ужасно, но все же ребенок с матерью. Хьеу отгоняла носовым платком комаров от ребенка.
В помещении то и дело раздавались тяжелые вздохи и кашель. Стало совсем темно. С каждым часом люди все больше слабели, утомлялись, но заснуть не могли.
Отгоняя комаров от ребенка, Хьеу с беспокойством думала о случившемся. Девушка много слышала о Шассэне, но только сегодня она в первый раз увидела его. Утром ее арестовали и повели через двор, там она и встретила Шассэна. Хьеу вспомнила выражение его лица, и страх охватил ее.
Какие пристальные взгляды бросал он на женщин и девушек! Когда Хьеу проходила через двор, их взгляды встретились, и девушка быстро опустила глаза.
Хьеу не раз слышала о Шассэне, о До Бьене, о караульщиках ночной смены, которые нередко врывались в помещения для арестованных и насиловали женщин. Ей стало страшно. В камере было темно. Время шло медленно, и ежеминутно Хьеу ждала чего-то ужасного. Она прислушивалась к каждому шороху снаружи. Тюрьма находилась за главной зоной поста. В главной зоне был оружейный склад, квартира Шассэна, До Бьена, казармы французских и африканских солдат и солдат марионеточной армии. За пределами главной зоны находились тюрьма, дома старост и их помощников, публичный дом. Тюрьма примыкала с восточной стороны к забору, окружавшему главную зону, рядом был дзот. Перед тюрьмой — небольшая площадка и два ряда домов старост и их помощников. Вблизи этих домов находился второй дзот. Из него караульщики наблюдали за тюрьмой. Хьеу продолжала чутко прислушиваться к звукам, доносившимся снаружи.
