— Это дешифратор? — спросил я связиста, показывая на зеленую коробочку, прикрепленную к корпусу радиостанции.
— Ну, почти Это — блок засекречивания. Он наш сигнал зашифровывает, а поступающий к нам сигнал расшифровывает. Там, на узле связи стоит точно такой же блок, который работает на дежурного.
— А нас никто не перехватит? — спросил Валера.
— Ты уже расшифрованный сигнал не понял! — засмеялся наш связист. — А они в эфире если и услышат, то какой-то непонятный скрип, свист и скрежет. А чтобы расшифровать наши переговоры, то понадобится суперкомпьютер.
— В Пентагоне стоит один «КРЕЙ», второй — в Аннаполисе, в штабе ВМС. А третий где-то рассчитывает ядерные взрывы, — блеснул я своими знаниями об американских супер-ЭВМ.
— Вот-вот. Им понадобится года два-три, чтобы расшифровать фамилии ваших солдатиков.
— Ну и пусть расшифровывают, — рассердился Златозубов. — Наши куканы через год уже дембельнутся, так что не жалко.
— А эти духи? — спросил я, показав рукой на Первомайское.
— Если им каждому дать по персональному компьютеру, то они лет пятьдесят будут копошиться. Так что это почти бесполезно, — засмеялся начальник связи батальона и повернулся к своей дневке. — Может, к костру пойдем?
Но наши костры пылали гораздо сильнее и жарче, а потому мы вежливо отказались и пошли к своим группам, где нас, командиров, очень любили, уважали и могли предложить нам вдоволь погреться и поспасть, поесть и напиться чаю.
Сегодня в полдень по селу должна была сработать для пристрелки и психологического устрашения боевиков одна установка «Град». БМ-21 должна была выпустить всего «полпакета», то есть половину боезаряда. Нас предупредили об этом утром, и к назначенному часу все солдаты и офицеры сидели в канаве. Нам сообщили также о том, что у артиллерии не только изношены стволы изза старости установок, которые еще в Афгане начали свою службу. В батареях из-за отсутствия денег на ремонт не было специальных машин, учитывающих топографические и метеорологические условия, которые могут влиять на траекторию полета снарядов. И точность попадания зависела от умения старших офицеров батарей математически правильно рассчитать исходные данные для стрельбы. Поэтому мы и сидели в канаве, надеялись на расчеты артиллеристов и ждали, когда же громыхнет. За пять минут я и Гарин не выдержали: выскочили из укрытий и заняли на валу удобные места с биноклями в руках.
Где-то в далекой тишине раздалось какое-то гудение. В воздухе прошелестели первые снаряды, и перед нами с грохотом стали появляться огромные фонтаны из огня и земли. Сегодня военная удача была на стороне артиллеристов: только два первых снаряда попали в дома на северной окраине села, все остальные разорвались между окраиной и заброшенной фермой. Хотя до разрывов было метров триста, но зрелище было впечатляющее, да и над нами изредка пролетали осколки. Когда установилась тишина, мы со Стасом посмотрели друг на друга и протяжно сказали: «пидец» и «охеть». Кто из нас произнес какое именно слово — это не важно, но мы были в шоке от увиденного. Сотни килограмм взрывчатки взорвались за считанные секунды, все поле было перепахано воронками, ветром донесло противный запах тротила, а через минуту боевики опомнились и стали яростно поливать огнем все вокруг.
— Да. Если завтра по деревне ударит вся наша артиллерия, то я не завидую боевикам и заложникам, — с сожалением сказал Стас. — Ведь полдеревни сметут к чертовой матери.
Опять заработала агитационная установка, которая сообщила радуевцам о том, что завтра снаряды будут рваться в селе. Громкоговоритель бормотал еще полчаса, а потом совсем затих. Стало тихо…
Боевики это поняли и без агитмашины. Среди радуевцев возникло напряженное и гнетущее ожидание завтрашнего штурма. Эти люди не боялись смерти. Единственным желанием у них было — уничтожить как можно больше своих врагов. А при артобстреле они были бессильны с автоматами и пулеметами против артиллерии, которая будет безжалостно и методично уничтожать Первомайское со всеми находящимися в нем людьми…
Понимали это и заложники, которых содержали в центре села в молельном доме.
Теперь они перестали быть для боевиков живым щитом. И завтра многие кизлярцы могли погибнуть в равной степени как от снарядов федеральных войск, так и от рук радуевцев.
В сельском доме, где располагался штаб Радуева, было напряженно-тихо. Над картой на столе склонилось несколько человек. Первомайское было в плотной осаде. С запада на мосту были российские солдаты и одна БМП. С востока и юга простиралось голое поле, за которым тоже располагались войска и бронетехника. С севера за каналом были камышовые заросли, за которыми опять были солдаты и боевые машины пехоты. Единственным направлением для прорыва оставался северо-запад. Там тоже находились российские солдаты, но не было ни одной единицы техники. За позициями русских через реку были переброшены деревянный мост и дюкер. А там и до границы с Чечней всего сотня метров. Оставалось только провести доразведку и уточнить, есть ли мины на подходах к реке, сколько на этих позициях солдат и какое у них вооружение…
Перед Радуевым сейчас стоял один-единственный вопрос:
— Кто? Кто проведет эту доразведку?
Ответа на этот вопрос пока не было… В дверь негромко постучали, и охранник впустил в комнату двух журналистов, несколько дней находившихся в селе. Сейчас они уже были не рады тому, что сами вызвались отправиться в Первомайское. Им хватило одного штурма, а тут намечался и второй.
Сидевший за столом чеченец равнодушно глянул на приведенных и негромко сказал:
— Слушай, Яшя. Сейчас мы тебя отпустим…
Старший журналист встрепенулся от услышанного и весь обратился во внимание, стараясь не пропустить ни единого слова.
— Пойдешь на мост, где БМП сгорела. Там скажешь, что ты журналист. Пожешь свои документы и скажешь, что мы тебя отпустили, и ты улетаешь в Москву. Понял?
Старший из журналистов нервно сглотнул и кивнул головой. Почему-то у него противно засосало под ложечкой и задрожало левое колено. Он не мог поднять взгляд и посмотреть в глаза говорившему и только переводил блуждающий взор то на карту, то на руки этого боевика, спокойно лежавшие на столе. Чеченец продолжил:
— Потом пойдешь за насыпью направо и там, где кончается кустарник, посчитаешь, сколько там солдат и какое оружие у них. Сообщишь нам, сколько их там. И потом можешь улетать куда хочешь. У нас останется твой напарник. Если ты нас обманешь — мы его убьем, а потом и тебя наши люди найдут в Москве и прикончат. Сделаешь, как я тебе сказал — мы его сразу отпустим. Все понятно?
У старшего журналиста сразу отлегло от сердца. Но смелости хватило лишь взглянуть на секунду в глаза говорившему. Он перевел дыхание и скороговоркой выпалил:
— А как я вам сообщу обо всем?
— Мы дадим «Моторолу». Тебе покажут, как на ней работать. Через пятнадцать минут ты уходишь. Все понял?
Сидевший за столом взял в руку миниатюрную, с ладонь, радиостанцию и протянул газетчику. Тот быстро подался вперед и выхватил ее, будто в ней заключалось его спасение.
Второй сидевший боевик негромко сказал что-то по-чеченски. Но тот ответил ему, что все помнит, и добавил по-русски:
— Да. Чуть не забыл. Там, за кустарником, пройдешь от позиций федералов до реки.
Скажешь, сколько там воды.
Журналист не мог понять, в чем здесь подвох, но попытался что-то придумать, что уровень воды в реке можно посмотреть и с моста. Но было уже поздно, и он только кивнул головой.
Чеченец перевел взгляд на охранника, показал ему на фотокорреспондента и сказал опять на русском:
— Будешь держать его при себе. Иди.
Тот молча кивнул, ткнул стволом автомата в бок фотографу и вывел его из комнаты.
Взятый в заложники фотокор перед дверью успел бросить на своего напарника напряженный взгляд, все еще надеясь выпутаться из сложившейся опасной ситуации.
После того, как увели на окраину села старшего журналиста, до сих пор молчавший бородатый боевик спросил:
— А если он обманет — что будем делать?
— Не обманет, — ответил дававший указания газетчику чеченец. — Ради денег он не побоялся прийти к нам. Он слишком сильно любит свою жизнь, чтобы нас обманывать. Пойдем готовить людей.
* * *
Погода была теплая, мы сидели у костра и, в который раз за день, баловались чайком и слушали военные байки.
— А вот мне случай рассказывали. — Лейтенант Винокуров выхватил из огня горящую ветку, прикурил от нее и продолжил: — В какой-то дивизии или в полку в Молдавии один капитан-десантник возвращался ночью домой со свадьбы. До дома не дошел, готовый был в умат; упал на полдороге под забором и уснул на травке. Тут проезжают менты на «УАЗике». Подъехали, осмотрели, из-за перегара дыхания не услыхали и отвезли капитана прямо в морг. В общем, приняли его за мертвого. А в морге санитары тоже толком не осмотрели его и забросили на стол, в общую кучу с покойниками, и ушли. А где-то под утро капитан от холода проснулся, понял, куда он попал и решил спьяну почудить.
