Несмотря на разницу служебных положений, мне, признаться, очень хотелось
встретиться с бывшим своим командующим, и такой случай скоро представился.
Одновременно с генералом Потаповым я лечился в окружном военном госпитале.
Больничная обстановка, известно, сближает людей, сглаживая уровень их служебных
взаимоотношений.
Госпитальные больные любили отдыхать в тенистом парке, где росли старые
липы, клены, березы... Однажды я выбрал удобный момент и подошел к развесистому
дубу, под которым на диване отдыхал генерал. Он был в госпитальной пижаме, с книгой
в руках.
Представившись, я коротко рассказал ему о себе. Вспомнил, конечно, о сорок
первом. Михаил Иванович оживился, широко и приветливо улыбнулся: «Ну коли так —
присаживайся!» Я мельком взглянул на книжку, отложенную в сторону, прочитал
название: «Г. Гудериан. Воспоминания солдата». Генерал Потапов, перехватив мой
взгляд, усмехнулся:
— Занятная книжица. — Мгновенно погасил улыбку: — Выходит, что они — это
не они! Зачинщик фашистской танковой стратегии во всех грехах обвиняет своего
«обожаемого фюрера». Отмывает с генеральского мундира пятна недавних поражений.
Облачился во фрак завзятого политикана и угождает своим новым хозяевам. Льет масло
в огонь реваншизма, изо всех сил подпевает Аденауэру и заокеанским претендентам на
мировое господство. «Советская военная угроза» — заезженный донельзя конек, но
империалисты вновь и вновь его зауздывают, чтобы тащил возок «холодной войны».
Вот и Гудериан силится доказать, что они, фашисты, вовсе не нападали на нашу страну,
а лишь нанесли «упреждающий удар». Вели, мол, против Советов некую превентивную
войну.
Михаил Иванович на некоторое время умолк, возможно, собираясь с мыслями.
[102]
— Но нам ли не помнить тот «упреждающий удар» Гудерианов, Клейстов и
других гитлеровских громил? Канун и начало войны стали для нас одновременно и
жестоким уроком и строгим экзаменом. Один бескомпромиссный вопрос стоял: на что
способен каждый из нас, будь то большой или малый командир или просто боец?
До последней предвоенной минуты давило мучительное предчувствие: будет
война! Гасилось оно против своей воли. Вокруг твердили: бдительность и еще раз
бдительность!
Да, приходилось думать об одном, а поступать по-другому. В то же время ясно и
неотвратимо сознавали, что война — на пороге и, стало быть, воинский долг, как всегда,
превыше всего!
* * *
...Упали первые бомбы на Луцк, где дислоцировался штаб 5-й армии. Командарм
бросился к телефонам. Звонил в одно соединение, в другое. Молчание, как пытка! Мозг
сверлило: промедление смерти подобно! Как подтверждение — звонок пограничников:
«Западный Буг в огне. На отдельных участках фашистским танкам удалось форсировать
реку. Они беспрепятственно движутся на Владимир-Волынский!»
Вдруг вспомнился Москаленко, с которым встречался накануне поздним вечером.
У этого молодого генерала под командой артиллерийская противотанковая бригада. Она
сейчас, как никогда, кстати!
Взялся за трубку. Москаленко был в городе, на квартире. Он ответил: «Бригада в
резерве Главного командования и в чрезвычайных обстоятельствах должна следовать на
Львов». Командарм Потапов мгновенно принимает решение, идя на большой риск:
«Бригаде выступить на Владимир-Волынский и отбить атаки противника. Приказываю!
Ответственность — на мне!»
Собственно, неведомо, как бы все было, если бы противотанковая бригада,
повинуясь плану, двинулась на юг, вдоль фронта и наверняка оказалась бы в бешеном
потоке вражеских бронетанковых полчищ, хлынувших к Ровно и Дубно. Оставшись же
в 5-й армии, она превратилась в непробиваемый щит на танкоопасных направлениях,
одним из устойчивых центров борьбы с сильным врагом. [103]
Выяснилось, что против наших пяти дивизий штата мирного времени брошено 13
—14 вражеских дивизий, объединенных в 6-ю полевую армию. Да, ту самую, что
позже, сея смерть, огненной колесницей прокатится через всю Украину и донские степи
и найдет свой конец у стен Сталинграда.
Основные силы 5-й армии сразу оказались в ожесточенных сражениях: у Ковеля,
под Владимир-Волынским... Но особенно жаркие и неравные бои шли южнее, на стыке
5-й и 6-й армий, куда противник устремил свой главный удар. Замысел врага раскрылся
полностью: он рвался на шоссе Луцк — Житомир, чтобы быстрее овладеть Киевом и
мостовыми переправами через Днепр.
Лавина фашистских танков и мотопехоты почти беспрепятственно двигалась на
Дубно и Ровно, оттесняя левого соседа, 6-ю армию, на юг. Чем и как остановить
фашистскую орду? Командование Юго-Западным фронтом приказало генералу
Потапову объединить усилия своих войск и совместно с соединениями второго
фронтового эшелона нанести по противнику фланговый удар.
Собственных сил и средств у армии явно не хватало. Тем временем 9-й и 19-й
механизированные, 31-й стрелковый корпуса, что составляли фронтовой резерв, еще
находились на пути в приграничье, с трудом одолевая топкие дороги Волыни.
Припомнилось Михаилу Ивановичу, как было на Халхин-Голе, где он командовал
Южной группой войск. Когда назревал решающий бой, задержалась танковая бригада
полковника Повелкина. Несмотря на это, Южная группа разгромила самураев. Но то —
Халхин-Гол. Тут, понятно, иные мерки, другой масштаб и, главное, — пока противник
навязывает свою инициативу, а не наоборот.
Долгой показалась командарму та июньская ночь...
Но уже на другое утро обрадовал генерал Рокоссовский: «9-й корпус — на
подходе!» Как это ему удалось? Умница, энергичный комкор! Оказывается, «одолжил»
во фронтовом автобате двести грузовиков, на которых мотострелковые части прибыли
на место одновременно с танками. Вскоре подтянулся 19-й мехкорпус. И с ходу — в
бой!
Завязалось на целую неделю крупное и ожесточенное танковое сражение, на
которое, как помнится, немалые [104] надежды возлагал наш политрук Ерусланов. Я
сказал об этом генералу.
— И хоть оно не достигло коренных результатов, — ответил он, — зато
значительно обескровило и задержало движение врага. Его танки и машины с
мотопехотой не катились по ровному и гладкому асфальту. Они, испытывая наши
непрекращающиеся контратаки, буквально продирались через горы Кременецкого
кряжа, лесные чащобы и болота... Затем поступил приказ на наш отход, в котором
решалась серьезная и ответственная задача — при отводе войск в старые укрепрайоны
ни в коем случае не допустить, чтобы враг опередил нас. Строго приказывалось к
девятому июля занять: 5-й армии — Коростеньский, а 6-й армии — Новоград-
Волынский укрепрайоны.
Командарм снова замолчал, видимо, сильно волнуясь. Откинулся на спинку
дивана, подперев голову рукой. Я ни о чем не спрашивал, ждал, когда он продолжит.
— Расположился наш командный пункт где-то близ Емильчино. Устали
дьявольски, но об отдыхе никто не помышлял. Связывались с частями и соединениями,
выясняя обстановку, во все концы направлялись делегаты связи. И вдруг — гонец из 19-
го мехкорпуса. В донесении, казалось, каждое слово выдает тревогу генерала Фекленко:
«Танки противника у Новоград-Волынского. Свое новое начальство — командование 6-
й армии — ищу вторые сутки и безрезультатно. Имею тридцать танков. Как быть?» Кто-
то из наших штабников заметил: «Этот корпус передан в подчинение генералу
Музыченко. Новоград-Волынский южнее разгранлинии, не в нашей полосе». Даже
генерал Писаревский, наш начальник штаба, засомневался, показывая на карту: «В
самом деле, разгранлиния проходит через станцию Рахальскую на Сербо-Слободку и
далее на запад, что в двадцати километрах севернее Новоград-Волынского. Может,
