буднях – не до того было.
Когда я учился на рабфаке при Финансово-экономическом институте в Ростове-на-Дону, Гале было 14 лет, а мне – 18. Тётя Наташа не раз говорила: «Вот подрастёт Галя, выдам её за тебя замуж». Обычно я отмалчивался. Правда, она мне нравилась, но больше я ей нравился. О женитьбе не думал: не было у меня ни образования, ни специальности, трудно предугадать, куда судьба повернёт. Война повлияла на наши судьбы.
Наступил декабрь. Около восьми вечера я попрощался со своими дальними родственниками. Дядя Федя предложил мне достать железнодорожный билет, так как с билетами было трудно. Я отказался. Дядя Федя ещё раз сказал:
– Может, останешься у нас, я устрою тебя.
– Да нет, дядя Федя, не могу остаться, ведь я более пяти лет не видел мать, братьев и сестёр.
Попрощавшись ещё раз, поехал на вокзал. К кассе не пробиться, много демобилизованных и гражданских. После безуспешных попыток достать билет решил ехать без билета. Но для этого надо пробраться на перрон, а туда пускают только по билету. Я крепко задумался: что же делать? Дважды обошёл огороженный перрон – прохода, вроде, не видно. Решил обойти ещё раз. И вдруг вижу: внизу зияет дыра. Видимо, кто-то обрезал металлическую сетку. Нагнулся, дыра небольшая, но, думаю, как-нибудь пролезу. Сперва просунул чемодан, а потом голову. С трудом пролез на другую сторону ограды. При этом пострадала моя шинель: зацепившись за проволоку, она в одном месте порвалась.
Я обрадовался, но лишь на мгновение. А потом помрачнел: как же уехать? На перроне находилось несколько человек. Я спросил у расхаживающего по перрону майора, какой ожидается поезд. Он ответил, что через пять минут прибывает скорый «Москва-Тбилиси». Несмотря на охватившее меня радостное волнение, я нервничал: смогу ли уехать? Наконец вдали показался паровоз, фыркая и пыхтя парами, он быстро катил к станции и остановился. К моему удивлению и разочарованию, двери вагонов не открылись, потому что вагоны до отказа забиты людьми. Даже в тамбурах было много народа.
Появились милиционеры. Состав оцепили с двух сторон. Я направился к одному вагону, намереваясь любым способом уехать. За мной погнался милиционер. Я бежать. И тут раздался свисток, и поезд тронулся. Что делать? Поезд набирает скорость. Я рискнул – будь что будет, бегу рядом с поездом, а милиционер за мной. Я уже потерял всякую надежду, как кто-то крикнул из тамбура: «Давай руку!» Человек взял мой чемодан, я подал руку и чуть не сорвался. Но сильная рука военного, крепко схватив меня за руку, рванула к себе, и я очутился в тамбуре.
Места почти не было, я стоял на носках. Меня стиснули со всех сторон. И так продолжалось долго, до тех пор, пока один из пассажиров на какой-то станции не сошёл с поезда, освободив мне место. В тамбуре было очень тесно, почти всю дорогу я простоял на одном месте, без движения. А тут ещё собачий холод, шёл слабый снег, со всех сторон дуло. Мороз усиливался скоростью поезда. Шинель совершенно не согревала. Несмотря на мой постоянный оптимизм, основанный на принципе: «В будущем будет лучше», я всё-таки засомневался, что доеду и не отдам здесь концы. Истощённый, измождённый, больной и голодный, выдержу ли я невыносимый для меня холод. Но иногда вспыхивала искорка радости: после долгих мучений я, наконец, еду к родным, домой.
Ехали почти молча. Каждый думал о своём. Иногда кто-нибудь, не обращаясь ни к кому, промолвит словечко или выскажет какую-нибудь мысль из пережитого.
Я уже окончательно озяб и посинел, руки и ноги плохо меня слушались, окоченели. Вдруг кто-то крикнул: «Минводы, ребята!» На душе стало немного легче.
Мне помогли выбраться из тамбура, и я почувствовал себя «героем», потому что до Кисловодска совсем близко, километров 60-70. Сел в электричку. В вагоне тепло, я оказался в раю, не то, что в промёрзшем тамбуре.
Добрался до дома в 10 часов вечера. Наши уже спали, кроме старшего брата Абросима, который по обыкновению ложился поздно, так как занимался сапожным делом. Я постучал в окно.
– Кто там? – отозвался Абросим.
– Свой, – ответил я.
– Кто это свой? – снова крикнул брат.
– Я, Аким.
Слышу, по маленькому коридорчику быстро идёт брат. Он открыл засов и ничего не говоря мне, закричал: «Наш Аким приехал!» – и убежал в комнату.
Когда я вошёл, мать бросилась ко мне, обняла и несколько минут рыдала. Ведь меня считали погибшим. Во-первых, она получила «похоронку», во-вторых, я действительно воскрес из мёртвых. Описать всё увиденное и пережитое мной, невозможно, получилась бы многотомная повесть.
О моём приезде сразу брат сообщил сёстрам Шуре и Соне, которые жили в этом же дворе. Женщины рыдали и что-то причитали. Жена старшего брата Мария раздела меня, всё тело натёрла водкой, дала полстакана выпить и уложила в постель. Мать всю ночь не спала, сидела возле меня, что-то говорила, задавала вопросы, а я еле-еле выдавливал из себя отрывочные слова: болезнь, усталость и переживания привели меня в оцепенение. Вскоре я крепко уснул.
На второй день в честь моего приезда устроили вечер, на который пригласили всех родственников, соседей и знакомых. Стол, по тем временам, получился неплохой, даже пригласили знакомого баяниста. Вечер удался на славу: и музыка, и песни, и танцы, смех, шутки и разговоры. Но душа моя не радовалась. Интуиция подсказывала, что меня ожидают тяжкие физические и моральные мучения. Так оно и вышло. По сей день я страдаю многими болезнями. А о душевных переживаниях и говорить нечего: они постоянно преследуют меня.
На третий или четвёртый день я уехал в Грозный, где в 1940 году призывался в армию. Дали мне 700 рублей денег и больше ничего. Уехал в той же одежде, в какой и приехал.
В Грозном я остановился у двоюродной сестры Аруси Мкртычан. Первым делом, я пошёл в Молотовский военкомат, где мне предложили написать объяснительную записку. Я это сделал так же, как в Премнице и Бранденбурге. Через некоторое время получил временный (на три месяца) паспорт.
Я уехал из Грозного в Кисловодск, так как оставаться у Аруси нельзя: в одной маленькой комнате жили три человека – Аруся, её муж Миша и удочерённая девочка (у сестры своих детей не было). Квартиру снять я не в состоянии, жить не на что, на подходящую работу меня не брали, так как навесили ярлык «военнопленный». Правда, Миша хотел меня устроить на работу по снабжению точек газированной водой и сахарином. Зарплата 250 рублей. А что они тогда составляли? Буханка хлеба на базаре с рук стоила
