— Что нас ждет в Валахии? Какие там люди?
Ушьяк повернулся к Граховецу:
— Ты ведь с моравской стороны, расскажи…
— Потомки разбойников и бунтовщиков — вот кто такие валахи, — произнес Руда Граховец и рассказал несколько старинных преданий про разбойников с Черной горы, которые он слышал еще с детства. Его слушали затаив дыхание.
— Ну, ждите гостей. Варите кофе, — пошутил Венца Стражник из Праги.
Кругом засмеялись.
Ушьяк и его спутники направились к штабу.
— Ты в самом деле думаешь, что переход в Моравию — дело уже решенное? — спросил Ушьяка комиссар Шэне.
— Ты же знаешь! Мы ждем лишь окончания приготовлений. Приказ из Киева у нас есть.
— Но ведь есть еще один приказ, Янко. Где же наша помощь Словацкому восстанию?
— Ты опять за свое, Шэне! Мы ведь не прятаться идем, а сражаться. Надо начать борьбу в Моравии, облегчить положение Словакии, сковать силы врага, как ты этого не понимаешь?
— Понимаю, но мне это не нравится… Я бы лучше остался в Словакии — мы тут нужны…
— И в Моравии мы нужны. И хватит этих разговоров! — зло сказал Ушьяк.
В домике лесника они застали начальника штаба капитана Мурзина.
Он показал Ушьяку бумажку.
— Мы посылали в Маков разведчиков отобрать оружие у полицейских в участке. Вместо оружия они принесли бумажку.
Ушьяк взглянул на листок и прочитал вслух:
— «Вся полиция перешла на сторону партизан».
— Мы нашли это на дверях, — оправдывался разведчик. — Там никого не было…
Ушьяк рассмеялся.
Потом они разложили на столе карту пограничной полосы и склонились над нею.
Партизаны разбили палаточный лагерь на склонах гор, а по вечерам они часто спускались в деревню.
Комиссар Шэне с группой партизан перешел на верхний конец Штявника. У дороги горел костер, словацкие девушки пекли на нем лепешки. Партизаны присели у костра.
— Костя, — крикнул Борис повару, — попробуй, какие тут пекут лепешки! Почему ты нам такие не испечешь?
— Слишком жирные будете, если я вас буду лепешками кормить, — парировал повар.
— Что это вы, девчата, сегодня не поете?
Одна из девушек запела, остальные подхватили песню. В темноте теплого вечера разнеслась нежная мелодия.
К комиссару подсел Вавржик. После ухода с Вартовны ему удалось проскользнуть через границу в Словакию и найти там партизан. В отряде он все время старался быть поближе к комиссару. Сам он был моравский словак, говорил по-словацки, этим и привлек комиссара к себе. Его сделали писарем в штабе.
— Глупо это, — ворчал он, — уходить в Моравию. Мысль об этом не давала покоя и комиссару. Ему казалось, что именно сейчас, когда повстанцы уходят в горы, его место в Словакии. Поэтому он хмуро глядел на костер.
— Ну что, Матушчин, хочется тебе в Моравию? — спросил вдруг Вавржик сидевшего неподалеку Матушчина.
— По правде говоря, не очень-то, — ответил Матушчин.
— Вот и я говорю, — продолжал Вавржик. — Ну что нам Моравия, что нас там ждет?
— Не говори ерунды, — оборвал его комиссар.
Егорка растянул мехи гармошки, и заядлый танцор — матрос Николай Подкова не выдержал: он выскочил на середину круга, образовавшегося у костра, и начал яростно отбивать чечетку. Девчата хлопали в такт, а Егорка играл все быстрей и быстрей.
Партизан окружили крестьяне. Заговорили о нападении на немецкий гарнизон в Попрадне и Марикове, о дам, как партизаны взорвали полотно железной дороги…
Комиссар поднялся.
— Пора спать…
* * *
Рота Козы согласно приказу выступила в девять часов вечера. Это была самая многочисленная группа из всех отправлявшихся на разведку до сих пор — она насчитывала сорок партизан.
Пограничных постов на моравско-словацкой границе после начала восстания в Словакии стало много, и все же разведывательные группы то и дело переходили по тайным, всеми забытым тропам на ту сторону, чтобы разузнать об обстановке и обсудить с моравскими подпольщиками, как лучше осуществить переход бригады через границу.
Подъем на восточный склон Яворников рота одолевала долго. Под гребнем разведчики остановились. Коза послал Густлика к старому буку, где роту должен был ожидать связной. Остальные залегли в зарослях кустарника.
Густлик был уже в летах, в прошлом отличный парикмахер. После боя он любил рассказывать о том, как храбро сражался, но, по правде говоря, делал он это лишь для того, чтобы подбодрить себя, а в следующем бою снова дрожал от страха. Партизаны знали это, любили подшучивать над ним, но бывали очень довольны, когда он проходился бритвой по их заросшим подбородкам.
По дороге к буку Густлик весь трясся от страха: ведь он сейчас шел один по границе, и каждую минуту на него могли быть нацелены немецкие автоматы. Но все-таки он дошел до бука и сразу же нашел связного.
Связной, подросток из домика на гребне, повел роту по зарослям кустарника, где еще стояла дождевая вода, на вершину горы. Просто удивительно, как уверенно двигался он в темноте.
— Вы на моравской стороне, — шепнул наконец связной Козе. — Вот это — карловицкая долина Тиснявы.
— Отведи нас к заставе в Малых Карловичах.
— Она в двух шагах от вас. Но я знаю, что немцы усилили охрану границы.
— Для того мы и пришли сюда, — ответил Коза. — Пойдем узнаем, где выставлены посты.
— Эх, черт подери, раздобыть бы пару автоматов. Вот было бы здорово, — зашептал Задковский, услышав слова Козы.
— Да и винтовка бы сгодилась, — добавил Большой Пепа. — А то и ружье.
Он намекал на то, что три дня назад группа из двадцати человек, посланная штабом на разведку, напала на карловицкий охотничий домик и захватила там ружья.
— Прекратить разговоры, — строго приказал Коза. — Где стрелок с противотанковым ружьем?
Тут выяснилось, что стрелок где-то потерялся по дороге. Коза немедленно послал связного разыскивать его, а сам вместе с бойцами пополз к зданию пограничной заставы.
Они обошли здание со всех сторон и хорошенько осмотрели его.
— До чего маленькие окошки, — заметил Вржещак.
— К тому же решетки в них. Как же этих гадов выкурить оттуда? — озабоченно сказал Густлик.
— Пустяки, — засмеялся Подкова. — Выстрелами!
— По окнам огонь! — приказал Коза.
Разоспавшиеся пограничники не сразу поняли, что произошло, но потом опомнились и открыли ответный огонь. Завязался бой.
«Эх, было бы противотанковое ружье, мы бы дали им жизни!» — подумал Коза.
И вдруг за спиной залегших партизан затрещали выстрелы. Это немецкие посты подтянулись на помощь заставе с границы.
Все вокруг осветила ракета. За ней другая. Немцы вызывали помощь.
— Ну я тебе покажу, как светить! Я тебе посвечу, черти бы тебя побрали, — выругался один из партизан неподалеку от Козы и пополз к зданию.
— Назад! Назад, сумасшедший! — крикнул вслед партизану Коза, хотя этим криком он мог выдать себя. И точно — на него сразу же обрушилась очередь из пулемета, он едва успел прижаться к земле.
Когда он поднял голову, то при свете ракеты увидел, как партизан подполз почти к самому зданию и ворвался в сарай. Однако там не прозвучало ни одного выстрела, лишь новые ракеты то и дело шипели над головой партизан, освещая окружающее пространство.
Коза раздумывал, должен ли он рисковать из-за одного человека и поднимать всех в атаку. В этом, как ему казалось, не было необходимости. Но вскоре все решилось само собой — к пограничникам прибыло подкрепление.
Коза дал приказ отступать, а сам с Вржещаком и Вышкержаком прикрывал отход.
У леса группа встретила связного, который уходил искать стрелка с противотанковым ружьем, но так и не нашел его.
— Густлик, ты здесь у себя дома, никто другой не справится. Спустишься в Карловицы и разузнаешь, что говорят о сегодняшней перестрелке, — приказал Коза. — А ты, — обратился он к связному, — веди нас обратно.
Отползая от заставы, Густлик попал в небольшой карьер.
Здесь он решил дождаться утра и сам не заметил, как уснул.
Когда он проснулся, солнце стояло уже высоко. В кармане у него был кусок хлеба, и он с аппетитом съел его. Убедившись в том, что все вокруг спокойно, он зашагал к лесу.
Никого по дороге не встретив, Густлик спокойно добрался до домов, прилепившихся к склону горы, и направился к Карловичам.
В корчме у вокзала сидели несколько крестьян. Еще за дверью Густлик услыхал, как они громко и горячо разговаривают, однако, когда он вошел, все умолкли. Потом, видимо решив, что он им не опасен, они вскоре заговорили снова. Густлик узнал, что ночью партизаны выкурили немцев из Тисняв и побывали на Яворниках. Немцы привезли в Подтяты с гор троих убитых; один крестьянин божился, что убитых было пятеро, а раненых увезли полную машину.
