В распахнутом кителе, с веселым смехом она бежала через залы Паненске Брецани, скользя по начищенному паркету, к кабинету, где он ее ждал. Подхватив, он поднял ее на руки и страстно целовал лицо, шею. Теплый осенний ветер, врываясь сквозь открытые окна, ворошил ее пышные белокурые волосы, приятно обдавая прохладой разгоряченное тело. После они долго лежали на траве у пруда, утомленные лаской, словно плыли по волнам утихающей страсти. Теперь будто вечность отделяет тот счастливый день от другого, когда его не стало. Как она могла не почувствовать приближающуюся опасность? Почему опоздала? Теперь она верила, что, окажись в Праге всего на несколько часов раньше, смогла бы заставить предателей в белых халатах и генеральских мундирах бороться за жизнь их начальника. Она была почти уверена, что у нее получилось бы. Она бы все поняла и сумела разрушить заговор Гиммлера, отправившись напрямую к фюреру. Но она опоздала. Последним его словом, как сказал ей профессор Гебхардт, было имя ее, Хелене. Но ее не оказалось рядом. Она не простит себе этого никогда. Никогда не забудет.
Так и не сомкнув глаз всю ночь, на следующий день Хелене Райч приехала в Паненске Брецани. Она вовсе не собиралась наносить визит Лине, прекрасно понимая, что та не обрадуется их встрече. Но Хелене не могла уехать в Берлин, не посетив замок, где жил Рейнхардт, место, откуда он выехал в тот роковой майский день. Ей казалось, что именно в Паненске Брецани все еще должен витать его образ, его несокрушимый и страстный дух. Сначала Хелене не надеялась даже, что ей удастся проникнуть на территорию замка, ведь он наверняка охраняется. Она только посмотрит – и все, и сразу на аэродром, в Берлин, на совещание к Герингу. Тем более, что время поджимает.
Однако положение в Паненске Брецани оказалось иным, нежели она себе представляла. Лину охраняли, но явно с неохотой, спустя рукава. Увидев на Хелене немецкую форму, охранники беспрепятственно впустили ее в поместье, мельком взглянув на документы. «Ведь так легко сюда могут проникнуть и партизаны, – мелькнула у Хелене мысль, – переодевшись эсэсовцами, например, или как я, летчиками. Достать обмундирование и сделать подложные документы для них не составит труда». Но, похоже, судьба Лины мало волновала нового рейхспротектора Богемии и Моравии, бывшего заместителя Гейдриха, Франка. Он держал охрану в замке сугубо формально. И конечно, с молчаливого согласия Гиммлера. Вдруг фюрер вспомнит ненароком о своем любимце. «А как там вдова? Ни в чем не нуждается?» Ни в чем…
Сердце Хелене тоскливо заныло, когда, оказавшись внутри поместья, она окинула его взглядом. Впереди возвышался замок, вокруг расстилался парк, сверкающий инеем на солнце. Как все знакомо! Ничто не изменилось с тех пор. Кроме одного обстоятельства – хозяина не было в живых. Хелене прошла в глубину парка, к замерзшему пруду. Он был покрыт льдом, деревья вокруг в изящных белесых ризах, точно в траурном саване, скованные морозом склонялись к воде безжизненно и равнодушно. Прижавшись щекой к холодному стволу дерева, Хелене смотрела на простирающийся перед замком ландшафт, но в памяти ее он всплывал едва тронутым увяданием осени, таким, каким был в сентябре. Ей чудилось, что, лежа у озера в объятиях любимого, она снова чувствует, как дышит земля, и с наслаждением впитывает ее приятный запах под едва разгорающимися звездами на вечернем небосводе. Этот струящийся запах земли, его близость и ласки… Слезы стыли на щеках, мороз, пробираясь под шинель, вызывал озноб, и неумолимо возвращал к реальности – его нет, все кончено. Забыв о том, что ей необходимо лететь в Берлин, Хелене весь день провела у озера, предаваясь воспоминаниям. Охранники ни разу не побеспокоили ее. А когда стемнело и промерзшая и голодная Хелене вышла из Паненске Брецани, шарфюрер, заступивший на пост, сказал, что добираться до Праги уже поздно и опасно. Он предложил ей переночевать в ближайшей деревушке, где располагалась его часть. Хелене согласилась. Ее отвезли к командиру. Оберштурмбанфюрер СС Ханс Кранц, возглавлявший охрану замка Паненске Брецани, конечно же, узнал в Хелене знаменитую летчицу. Ее накормили. До глубокой ночи она беседовала с оберштурмбанфюрером о Берлине, о Восточном фронте и о том, что их ждет, если не удастся остановить наступление русских в самом ближайшем будущем. Кранц жаловался на Лину, на то, что она по пустякам держит при себе почти целый батальон, который вполне мог сгодиться в другом, куда более важном, деле.
– Кому она нужна, эта госпожа Гейдрих, – говорил он, отхлебывая шнапс, – про нее давно уже забыли даже в Берлине, не то что партизаны. За все время, что мы охраняем замок, сюда никто даже носа не сунул. Только морозь солдат по ночам. А сегодня обещали до тридцати градусов. Я приказал снять караул, – сообщил он, – зачем рисковать здоровьем людей понапрасну.
– Вы сняли караул? – Хелене удивилась, – а гауляйтор Франк знает об этом?
– Я не докладываю ему о таких мелочах, – ответил Кранц легко, – у него и без того забот хватает. Но вообще, гауляйтор приказал не напрягаться и смотреть по обстоятельствам. Да ничего с ней не будет, с фрау Линой, – Кранц махнул рукой, – выдумывает она все. Чудятся ей какие-то угрозы. Откуда? Неужели партизанам больше интереса никакого нет, как только на фрау Лину покушаться.
– Как знать, – Хелене вздохнула. Ей стало жаль Лину. Действительно, с ней теперь никто не считался. Даже командир эсэсовского отряда, обычный служака, мог позволить себе так вольно игнорировать ее приказания. Посмел бы он произнести что-либо подобное при жизни Гейдриха. Да он скорей бы проглотил язык. Хелене беспокоилась не столько за Лину, сколько за детей Гейдриха, ведь они тоже находились в Паненске Брецани. Из разговора с оберштурмбанфюрером она поняла, что партизаны в Чехии не притихли после многочисленных карательных акций, проведенных по приказу Гиммлера в ответ на убийство гауляйтора. Напротив, они активизировали свои действия. И тому немало способствовало положение на фронтах. А что если угрозы в адрес детей Гейдриха – не выдумка Лины, как полагает Кранц, а реальность? Как можно так беспечно относиться к этому?
Эсэсовский караул вернулся. Хелене не стала переубеждать Кранца. В конце концов, это не ее дело. Кранц поступает так, как приказал ему Франк, а Франк – как приказал Гим-млер. Что говорить зря? Говорить надо с Гиммлером. И для себя Хелене твердо решила, что завтра в Берлине, на приеме у Геринга, обязательно напомнит рейхсфюреру о клятвах, которые тот давал над гробом Гейдриха. Вообще, она и сама у рейхсфюрера, как кость в горле, но если не она, то кто? Теперь уже некому, кроме нее. Ведь она всерьез собиралась стать детям Гейдриха второй матерью. Что же, теперь она не сможет их защитить? Твердо решив, что ради детей Рейнхардта она обязательно добьется от рейхсфюрера обстоятельной беседы, а если не получится, попросит Геринга, Хелене улеглась спать в отведенной ей оберштурмбанфюрером комнатке. Она даже не догадывалась, что спасать детей Рейнхардта ей придется не завтра в Берлине, а прямо сегодня ночью, в разрушенном взрывом горящем доме.
Усталость быстро взяла свое, Хелене задремала. Она еще слышала, как эсэсовцы негромко переговаривались за стеной. А память, не оставлявшая даже во сне, все рисовала картины минувшего, столь дорогого и желанного сердцу. Она словно снова окунулась в жизнь, которую не возвратить в реальности. В августе 1940 года Гейдрих взял своего старшего сына Клауса в охотничий домик, недалеко от Берлина, где частенько любил проводить время. Там он работал, принимал начальников управлений, готовил речи и доклады фюреру. Клаус резвился на природе, не мешая отцу. В то время в разгаре была операция «Орел» – воздушное наступление на Англию, предшествовавшее высадке десанта и предполагаемому осуществлению любимого детища генштаба под названием «Морской лев», акции по захвату Британский островов. 15 августа по приказу Геринга в воздух поднялись три воздушные армии. Однако операция «Орел» вопреки ожиданиям развивалась неудачно. Английская контрразведка точно установила, какие силы Геринг планирует ввести в действие и где примерно они нанесут удар. Королевские ВВС успели подготовиться. Их истребители встречали немецкие бомбардировщики на нужных высотах и в нужном месте. Волны немецких самолетов каждый раз встречали сильное сопротивление. 17 августа потери Люфтваффе достигли 75 самолетов против 34х английских. Четыре дня, с 19 по 22 августа, стояла нелетная погода, бомбардировщики и истребители оставались на аэродромах. Воспользовавшись затишьем, рейхсмаршал собрал в Берлине своих командиров. Прилетела и Хелене Райч. На совещании рейхсмаршал объявил, что отныне налеты на стратегические цели будут совершаться по ночам. «Мы прикончим англичан», – удовлетворенно заявил он. Хелене Райч отнеслась к его энтузиазму скептически. Ее эскадрильи несли большие потери в схватках с английскими «спитфайерами». После совещания она позволила себе заметить Герингу, что при имеющемся техническом оснащении самолетов не исключена возможность навигационной ошибки в условиях пилотирования в ночное время. Но Геринг отмахнулся, упрекнув ее в занудстве – надо же, испортить такой план! Но вышло, как она и предсказала: в ночь на 23 августа одна эскадрилья сбилась с курса и сбросила бомбы не на авиационные заводы и нефте-хранилища, а на мирные кварталы Лондона. Англичане ответили незамедлительно: на следующую ночь первые бомбы упали на Берлин, погибли люди. Расстроенная разговором с Герингом, Хелене не осталась на банкет по поводу «грядущих побед», а уехала к сестре. Оттуда она позвонила Гейдриху по телефону, номер которого был известен немногим. Он уже знал, что она в Берлине, и обрадовался, что ей удалось освободиться от Геринга. Он немедленно пригласил ее приехать. Был поздний вечер. Они наслаждались любовью, полагая, что сын Гейдриха, Клаус, спит. Рейнхардт сам уложил его в постель незадолго до ее приезда. Но вдруг что-то звякнуло в тишине. Китель Райч, небрежно брошенный на спинку кресла, соскользнул и упал на пол. Хелене подняла голову – в слабом свете ночника она с удивлением увидела, как китель скользит по ковру – его явно тянул кто-то, спрятавшись за креслом.
