3
Судьба Андрея П. сложилась в целом благополучно. Снайперские способности определили род занятий на всю жизнь. Андрей стал спортсменом-стрелком, тренером по этому виду спорта. Сам достиг немалых, в том числе и международного уровня, результатов. Подготовил и воспитал немало чемпионов. Называть его настоящую фамилию не рискну. Вдруг чиновники-недоброжелатели, узнав о его добровольческом прошлом, начнут клеить ему ярлык былого «наемника» и всячески гнобить. От себя лично пожелаю дальнейших успехов: чтобы все пули «в яблочко», чтобы ученики только радовали достижениями своего тренера! Так держать, Андрей! В боснийских горах начиналась твоя биография. Начиналась правильно и красиво. Сейчас тебе нет и сорока. Ты еще многое сможешь и успеешь!
Судьба этого человека сложилась так, что есть все основания назвать его настоящее имя: Виктор Десятов. После участия в военных действиях под Вышеградом по приказу сербских командиров он был передислоцирован в Сараево. Принадлежностью к казачьему сословию трепетно гордился, но в пропаганде тезисов типа «казаки — пуп земли» замечен не был. Никогда не участвовал и в скотских пьянках с мордобоем и стрельбой. Погиб геройски. В канун Рождества 1994 года попытался вытащить из-под снайперского огня раненную на перекрестке двух улиц на окраине Сараево сербку. Угодил под огонь, похоже, того же мусульманского снайпера. На языке войны это называется «попался на живца».
Жизнь подтвердила жестокую правду наставлений Графа. Уже в Москве, месяца через два после возвращения, я узнал подробности гибели и тяжелого ранения двоих из наших. Оба приехали после моего отъезда. Воевали сначала на нашем участке, недалеко от Вышеграда, потом их перебросили под Сараево. В бою ребята зашли в дом. Перед этим, заглянув в окно, увидели там одну старуху-мусульманку. Когда переступили порог — грянул взрыв. Оба парня выскочили. Один с развороченным животом, другой изрешеченный осколками. Первый успел сказать: «Все». За Афганистан он имел орден «Красной Звезды». Второй — остался калекой…
Странный приезд (точнее, налет) российских тележурналистов на наш «положай» накануне его штурма мусульманами еще не раз аукнется в моей жизни. Сначала стало известно, что кадры той съемки регулярно появляются в западных документальных фильмах, где югославская война 1992–1995 гг. трактовалась с позиций мировой закулисы (сербы — агрессоры, мусульмане и хорваты — несчастные жертвы, русские добровольцы — кровожадные наемники). Разумеется, этот факт нельзя считать окончательным подтверждением выдвинутой в свое время моими однополчанами версии-обвинения («журналюги-шпионы»). Тем не менее усиленное тиражирование кадров с русскими добровольцами совпало по времени с появившимися в западной прессе истеричными призывами «отловить» всех русских добровольцев, помогавших сербам в войне 1992–1995 гг., и отправить их… в Гаагу, дабы судить международным трибуналом как наемников и т. д.
В самом конце 90-х эта история еще раз напомнила о себе. Тогда я оказался в составе делегации представителей российских средств массовой информации в Италии. Приемы, банкеты, конференции. Еще в первый день командировки, знакомясь с членами делегации, отметил про себя, что лицо телекомментатора Андрея Б. кажется мне знакомым. Никакой тревоги по этому поводу не испытал. Рассудил, если человек с телевидения — значит, «по ящику» его физиономию раньше и видел. Если бы так… На следующий вечер, когда группа в одном из отельных номеров «продолжала банкет», я услышал, как Андрей вдохновенно описывал двум молоденьким журналисточкам свои подвиги в «горячих точках», в том числе и в Югославии. Разумеется, не смог удержаться от уточнения «где и когда». В ответ услышал: «Вышеград, апрель 1993-го». Приехали! Так вот почему его лицо мне показалось знакомым! Конечно, я напомнил в деталях и подробностях ситуацию, в которой мы встретились с Андреем впервые. Конечно, не удержался, «расставил акценты», опять же напомнил, что в тот момент мы, по сути, были по разные стороны фронта. Великого фронта, защищавшего славянскую цивилизацию и православную веру. Ответом было молчание. Предпочитал молчать поскучневший «югославский герой» и все оставшееся до конца командировки время. Верно, подмывало тогда спросить Андрея, куда делась съемка, сделанная на высоте Заглавок накануне 12 апреля 1993 г., кто организовывал туда поездку российских тележурналистов. Можно было даже ввернуть красивый вопрос про «тридцать сребреников», в лоб спросить «кто же вы, мистер (точнее, эфенди) Андрей?» Слава Богу, не унизил себя этим. Да и какой смысл был вообще говорить с ним? У либералов и патриотов разный язык. Понять друг друга им невозможно.
А кадры хроники, отснятой журналистами-соотечественниками на нашей боевой позиции в апреле 1993 г., продолжают кочевать по западным антиправославным и антиславянским агиткам. Последний раз фрагменты ее видел в состряпанном сараевскими идеологами фильме о войне в Боснии 1992–1995 гг. Разумеется, с хорошо знакомым подтекстом: на стороне ужасных сербов воевали страшные русские. Пропагандистский штамп образца 1993 г. никто даже не потрудился подновить! А вклад в его разработку российских тележурналистов, снимавших наш «положай» в апреле 1993 г., оставим на их совести. Не думаю, что они действительно работали по наводке западных спецслужб. Скорей всего, просто «кусочничали», подработали, продав за валюту съемки наших позиций какому-нибудь западному каналу. Повторяю, оставим это на их совести.
Ложь Кости была неумелой и неубедительной. Через двадцать лет после гибели Константина его мать рассказывала мне, что, провожая сына, предчувствовала что-то недоброе. Трагический финал югославской «командировки» предвидел и отец Кости. На Киевском вокзале он шепнул бывшей жене: «Костю больше не увижу…»
Еще одна иллюстрация к вечно существующему и никем не объясненному феномену, мистике все видящего и все знающего родительского сердца.
Несколько месяцев спустя сербы взяли поселок, на окраине которого в случайной яме были погребены тела Володи Сафонова и Дмитрия Попова. Русских добровольцев перезахоронили на вышеградском кладбище.
Двадцать лет спустя довелось снова побывать на кладбище в Вышеграде. Сейчас это воинское кладбище, отведенное для захоронения всех павших на сербских фронтах 1993–1995 гг. Ровные ряды лаконичных черно-белых очень красивых памятников. В центре монументы, на которых хорошо знакомые лица. Лица моих однополчан. Это могилы русских добровольцев, погибших 12 апреля 1993 г. Володя Сафонов, Дима Попов, Константин Богословский. Здесь всегда идеальный порядок, всегда живые цветы. Спасибо энтузиастам из Правительства Республики Сербской, спасибо активистам ветеранской организации «Завет», спасибо сербским патриотам. Лозунг «Ничто не забыто, никто не забыт» и понятие «благодарность русским братьям» для них не дежурные фразы, а руководство к действию, конкретные хлопоты и сердечная забота. А еще совсем недавно (спасибо российскому предпринимателю Илье Юрову) на этом же кладбище поднялся красавец обелиск, посвященный всем русским добровольцам, павшим в той войне на территории Боснии. И у его подножия всегда живые цветы!
Похоже, эмоциональные перегрузки, что судьба сполна отвалила Вадиму в его «югославской командировке», необратимо сказались на его психике. Несколько лет назад узнал, что парень, вернувшись домой, не раз лечился от душевных недугов, а потом и окончательно «съехал», потерял рассудок.
Вот оно, еще одно подтверждение старой истины о том, что война убивает не только пулями и снарядами, что существуют мины замедленного действия, с конструкцией которых надо разбираться не саперам и взрывникам, а психологам и психиатрам.
Груз двести (армейский жаргон) — гроб с телом погибшего.
Книга еще не была целиком издана, в газетно-журнальной периодике только начали появляться ее отдельные фрагменты, а кое-кто из моих друзей уже всерьез критиковал меня за описание боя за высоту Заглавок: «Ну какое же это сражение, когда один спать завалился, а другой оторвался, чтобы желудок набить… Ты подредактируй, исключи эти отрывки… Для общей стройности сюжета, ради общей идейной правильности…» Признаться, я даже растерялся, услышав подобное. Но спорить, тем более редактировать, не стал. В настоящей, не «книжно-киношной», войне все тесно переплетено-перепутано: бесстрашие и глупость, героизм и истеричная бравада, скучная повседневная «бытовуха» и высокие эпические озарения. Что же касается того боя, тут ни убавить — ни прибавить. Действительно, это было: забылся коротким, но крепким сном Сашка Ф. за бруствером справа от меня. Правда, самого меня «пробило» на еду. По большому счету, на общей картине боя это нисколько не отразилось. Сашка заснул на четверть часа, когда вести огонь от него не требовалось. Я жевал свой бутерброд (кстати, половину отломил и передал соседу Сереге), не переставая заниматься главным — поливать свинцом свой участок и участок, что первоначально был закреплен за Серегой-Пожарником. Возможно, все это (и богатырская дремота соседа справа, и собственный аппетит) было разновидностью какого-то шока, следствием защитной реакции нервной системы на экстремальность ситуации. Человеческая психология в минуты смертельной опасности часто преподносит сюрпризы, которые даже специалистам непросто объяснить и классифицировать.
