Через несколько минут пиршество кончилось. Два дочиста обглоданных скелета, трупы десятков крыс и почти нетронутое тело русского капитана, который, видимо, умер от перелома позвоночника и болевого шока.
На «Чайке» в бой рвались все как один. Из госпиталя выползли даже лежачие. Но только восемь «бэтээров» с лучшими из лучших, со злейшими из презлых, взревев двигателями, колонной ушли с конкретной задачей каждому. Две с лишком сотни оставшихся на «Чайке» бойцов, рвавшихся идти с освободительной ратью, приказами и руганью командиры загнали за КПП на территорию гарнизона.
На выявленную базу душманов выходили с пяти сторон в зловещей тишине. «Бэтээры» заглушили в ложбине за несколько километров. Зависшее на закате солнце не торопилось избежать созерцания торжества справедливости. И даже обнаружившая десантников за сотню метров до базы «духовская» засада уже ничего как щит не решала. Банду рвали на куски голыми руками и вырезали ножами без единого выстрела. С сомкнутыми губами, со стиснутыми, зубами, с гортанным сипом на выдохе:
— Хак!..Хак!..
Шакалов-нелюдей рубили прикладами, рожками автоматов, саперными лопатками. Их втаптывали в землю, крушили им ребра и черепа. Вскоре к базе подошли и затаившиеся «бэтээры». Через полчаса все группы сомкнулись на главной площадке «духовской» базы, в центре которой располагался крысятник. У русских легко ранены были двое. Тушами дохлых «духов» была завалена вся площадь. Несколько избитых служителей восточного ритуала жались вплотную друг к другу подле сатанинской ямы. Их крупно лихорадило. На них вроде бы не обращали внимания. Видели только тела двух наших ребят на краю ямы и лежащее навзничь тело капитана вокруг которого сонно клубились жирные туши черных арычных крыс, каждая величиной с персидского кота.
Автоматчики выпустили несколько магазинов по животным-людоедам. В яму опустили несколько досок и лестницу из погреба. Нашедшиеся сами собой добровольцы обмотали руки тряпьем, руки и ноги густо облили соляркой, чтобы отпугнуть оставшихся после расстрела живых крыс, обвязались веревками и без опаски, без брезгливости спустились на дно ямы. Они бережно извлекли изуродованное тело русского воина Сергия.
Лестницу и доски убрали. И только после этого как бы невзначай «заметили» кучку испуганных бандитов.
— Кто организатор?! Зверье! Кто рвал на куски моих ребят?!
"Духи", впившись стеклянными от ужаса глазами в Батю, лязгали зубами. Десантника самого трясло, но он изо всех сил сдерживал предательскую дрожь: перед его взором были истерзанные тела рядового, сержанта и капитана.
— Кто выдаст зачинщика оргии, обещаю живым сдать в ХАД.
Слова звенели в вечернем воздухе дамасской сталью. «Духам» перевели.
— Времени у вас одна минута. На шестьдесят первой секунде при невыполнении приказа всех сожгу в крысятнике.
Опять заговорил переводчик. Батя взглянул на часы. Через десять секунд «духи» вытолкнули из своей среды двоих неистово забесновавшихся и орущих собратьев.
Оба повалились на землю и с истинно восточной церемонностью, извиваясь, поползли к ногам русского командира. Они визжали, тыкали друг в друга пальцами, указывая, кто же виновнее. Не доползли. Сгорели заживо расстрелянные из ракетницы.
Оставшихся четырех «духов» обмотали тряпьем и обвязали дохлыми крысами. Четыре кулька привязали к машинам и медленно отволокли в ближайшее подразделение ХАДа. Доставили живыми. Батя слово сдержал.
Гарнизон был мертв о горя. Триста человек плакали не шевелясь, не разжимая зубов. На трех плащ-палатках несли русских мучеников.
Три русские мамы разрешились с бедой каждая по силе своей душевной стойкости.
37-летняя мать, сросшаяся во едино с могильным крестом мученика Анатолия, не дала себя увести на поминки. Утром на кладбище у односельчан захолонули от ужаса сердца: они увидели восьмидесятилетнюю совершенно седую старуху с навсегда потухшим взором.
Сержантская мать на девятый поминальный Петров день, с вечера помыв своих младших деток, уложила их спасть. Когда чада уснули, тихо прикрыла за собой дверь дома. В обед следующего дня соседи обнаружили ее повесившейся в хлеву и бережно извлекли из петли.
Мать офицера Сергия — Валентина Ивановна, русская учительница из зауральской деревеньки на сороковой день после похорон раздала свое небогатое добро, поклонилась кресту сына-страстотерпца, затем склонилась молча в ноги всем собравшимся за околицей скулящим бабам, детишкам и нервно курящим мужикам, попросила у всех прощения и ушла в монастырь. Видно, услышала она своим сердце предсмертный и победный зов Сергия:
"Мама! Мамка!" — и последовала этому зову…
Мать воина Сергия, бывшая в миру Валентиной, помолись Богу за нас грешных и прости, если сможешь…
Ночью безсовестно вылупившаяся на свет Божий луна нахально заглядывала под каждый кустик и камешек. Ежась от ночного осеннего воздуха, командир пары бывалый «ночник» Колька мысленно прикидывал шансы перелета на Кабул на предельно малой высоте.
У него уже был опыт подобных авиатрюков. О них знал даже командир эскадрильи, но Кольке пока все сходило с рук. То ли этому способствовала пилотская кураж-отвага, то ли командир понимал, что ночью при полной луне идти с курсом 210 на высоте четыре тысячи метров не было все равно никакого смысла, поскольку на фоне ослепительно белых от лунного света облаков две точки — «восьмерки» все равно отчетливо видны, и сбить их не представляет «духам» никакого труда.
Уже на выруливании было принято невинное решение — идем на пределе… Мировая пилотская практика вряд ли имеет такой опыт в своих анналах. Каждый, находившийся в тот момент на борту, с надеждой думал: "Ну, может, и на сей раз пронесет!"
Идя строго над «кандагаркой» на десятиметровой высоте, чтобы не сбиться с курса, в Кабул вошли через тридцать пять минут. Зарулив на стоянку и выключив двигатели, все находившиеся на борту стали, как по команде, шумно водить носами по сторонам.
— Что-то тухлым пахнет…
Виктор осторожно откатил люк. Стоящий рядом аэродромный техник с замотанным полотенцем лицом без лишних вопросов разъяснил источник вони. Перемешивая нормальную речь крепким солдатским сквернословием, не глядя на спрыгивающих на бетонку пилотов, он бормотал себе под нос:
— "Духи" за весь год на «полтинник» сбросили один единственный снаряд и тот, сучец, угодил точно в нужник. (Тра-та-та). Теперь весь гарнизон сутки ходит в (таких-то) противогазах, а тужиться бегаем к минному (такому-то) полю, потому как оно (кто-то знает) где, то ветер относит запах на ближние дувалы. Это им, гадам, за то, что решили пошутить — теперь пусть, суки, дышат нашим свежачком.
Долго стоять в Кабуле не дали. Через час открыли коридор на Джелалабад, куда шла пара «Скобы». У этих «восьмерок» вышел летно-технический ресурс по некоторым параметрам. А в Джелалабаде находилась ремонтная база «Скобы» с рыболовным позывным — "Омар".
Ребята с удовольствием летали туда, хотя по опасности этот гарнизон в настоящих среднеазиатских джунглях был ни намного спокойнее Газни. Но возможность в течение недели отдохнуть в местных субтропиках притупляла брюшной холодок естественного человеческого страха.
"Омар" предлагал массу удовольствий для неизбалованных санаторными удобствами мужиков со «Скобы». Там даже поздней осенью температура стояла 50 градусов выше нуля при полном безветрии в оазисе сочных джунглей. Попадавшим сюда впервые, гарнизонные старожилы минут эдак через пятнадцать деликатно намекали, что открывшийся от удивления рот можно уже и закрывать.
После несколько чванливого Кабула гостеприимство местных ребят было непривычно радушным. Не отличаясь от «Скобы» ни жилыми зданиями, ни аэродромными постройками, «Омар» ласкал глаз небывалой мощью южной зелени. Даже в полночное время все говорило о близости субтропиков. Черное небо, усыпанное крупными звездами, как китайскими фонариками, и на горизонте — знаменитый Южный Крест… А воздух! Он был напоен густой теплотой и пряным ароматом экзотической растительности. От всего этого млели перемерзшие на высокогорье скобяные мужские косточки. Нет, даже на войне существуют свои маленькие радости!
Окончательно гости уверились, что они находятся именно на «Омаре», после нахального таможенного досмотра их карманов, который учинила местная знаменитость — обезьяна Кешка. Бойкий примат, не обращая внимание на умиление вновь прибывших, после осмотра нательного белья стал спокойно потрошить их сумки. Профессиональное чутье старого алкоголика помогло Кешке в течение одной минуты найти вожделенный тайник — фляжку со спиртом. После чего он, непрерывно роняя конфискованное добро и абсолютно игнорируя возмущение оторопевших гостей, затрусил к себе в домик.
