И в последующие дни я улыбался. Это была единственная возможность показать, что я не глухой и не слепой. Не знаю, как выглядит моя улыбка, думаю, что не очень умно. Зато впоследствии узнал, что меня считают очень вежливым человеком. Как говорится, нет худа без добра.
Вскоре аскери (солдат) принес обед. Первое арабы не готовят, и это избавило меня от описания одного из блюд. На второе, которое нам подали первым, была фасоль с соусом, жареная баранина, какие-то жареные овощи типа наших кабачков, салат из помидоров и огурцов, отварной рис. На третье сырая вода. Впрочем, мистер Усэма сырой водой запивал все: и баранину, и рис, и помидоры. Все это, кроме теплой воды, имело какой-то кисловатый, не очень приятный привкус. О каждом блюде мистер Усэма справлялся: Карашо?
Я кивал и отвечал: «Хорошо», но через два часа после обеда снова захотел есть.
После обеда к мистеру Усэме снова пришли офицеры, и тут я выяснил, что один из них накыб Усэма, тезка командира полка, инженер по радиолокации, знает немецкий язык. Это меня очень обрадовало, так как теперь я мог выяснить хотя бы элементарные вопросы. Накыб Усэма стал моим переводчиком.
Я попросил вызвать солдата, знающего русский язык, о котором меня предупредил мистер Адам. Этот солдат три года работал с нашими специалистами на строительстве Асуанской плотины и мог мне пригодиться. Мистер Усэма куда-то позвонил и сказал, что солдат скоро придет.
Я предложил мистеру Усэме поехать на огневые позиции батарей, но он положил руку на телефон и сказал:
— Есть приказ командиру не отлучаться.
Я удивился такому приказу, но уточнять не стал и решил ехать один. Мистер Усэма, услышав мое решение, сказал:
— Мистер Басили, с вами поедет мистер Рэфод.
Я согласился.
В это время пришел солдат, знающий русский язык. Я заглянул в словарь и спросил:
— Исмак э? Как тебя зовут?
— Саади, — ответил он и добавил: — Я расскажу по-русски.
Это означало, что он говорит по-русски.
Передо мной стоял невысокого роста, похожий чем-то больше на казаха, чем на араба, молодой солдат.
— Хорошо, потом расскажешь. А сейчас едем на батарею. Понял?
— Понял, — ответил Саади.
Когда мы вышли из мэльги, солнце уже прошло половину пути от зенита до горизонта, но жара от этого не уменьшилась. С невысокого холма были видны огневые позиции трех батарей. Четвертая стояла в низине и дальше всех и ее не было видно.
Мне хотелось быстрее ознакомиться с боевым порядком полка, осмотреть хотя бы бегло материальную часть, инженерное оборудование, организацию управления огнем батарей, а главное, посмотреть на солдат. Я знал, что еще не прошло и месяца, как 18 «Фантомов» бомбили боевой порядок полка и при этом серьезно пострадали две батареи. Было убито 35 человек, 17 ранено, повреждено 7 орудий, из которых не подлежали восстановлению три, пострадали СОН-9 и ПУАЗО.
Саади оказался, несмотря на его большое желание, плохим помощником, и мне пришлось только смотреть.
Саади хорошо знал названия слесарных инструментов: молоток, напильник и т. д. Впоследствии он рассказал мне, что на Асуанской плотине его учил Виктор Иванович Гончаренко. Видимо, считая, что русские все друг друга знают, Саади спросил:
— Ти знает Виктор Иванович?
На мой отрицательный ответ удивился и сказал:
— Кароший человек. Почему он мать ругал, я не знай.
— Какую мать? — спросил я.
— Я не знай. Когда работает, молоток упади — он говорит мать, когда жарко, он говорит мать.
Тут Саади показал, что может говорить почти без акцента.
— Это нехорошие слова, — сказал я ему. — Наверное, Виктор Иванович был сердитый?
— Нет, Виктор Иванович был хороший человек.
— Из какого он города? — полюбопытствовал я.
— Из Силинграда.
— Из Сталинграда? — переспросил я.
— Да, из Силинграда, — ответил Саади.
— А может из Целинограда? — переспросил я. — Это другой город.
— Из Силинграда, — утвердительно кивнул Саади.
— А ты знаешь где этот город?
— Руси.
— Руси большой, — развел я руки, — городов много.
— Я не знай, — ответил Саади.
Я заставил его несколько раз произнести название города, но Саади ухитрялся так его исковеркать, что не было никакой возможности узнать, в какой же город адресовать благодарность Виктору Ивановичу за привитое арабскому парню красноречие.
Видимо, Саади не понимал полного значения слов, которые произносил, так как после моей просьбы охотно обещал больше нехорошие слова не говорить и свое обещание выполнил.
Но все же думаю, что он это сделал скорее от страха перед аллахом, так как Коран запрещает нецензурные и оскорбительные слова. А Саади пока что верил в аллаха, хотя и не молился, ссылаясь на недостаток времени.
Саади очень тепло вспоминал Виктора Ивановича и, видимо, по нему судил о всех русских, когда говорил:
— Русси — хороший люди.
Наступила война, и Саади попал в армию. Технически грамотный, мастеровой, он оказался хорошим солдатом. Теперь уж мне пришлось учить его новым словам, военным. Во время проверки батарей я прикасался к детали орудия, прибора, к снаряду и говорил:
— Ствол, прицел, дальномер, снаряд, гильза… — и так далее.
Саади усердно записывал русские слова арабскими буквами, а я арабские слова русскими буквами. Так Саади продолжил пополнение запаса русских слов, а я впервые давал уроки русского языка.
Первые две батареи произвели на меня хорошее впечатление. Окопы были хорошо оборудованы, солдаты выглядели бодро. Попытались что-то мне рассказать, но я, к сожалению, ничего не понял. Никаких следов подавленности или растерянности я не заметил. Хотя не все в батарее отвечало требованиям наших уставов, в общем я остался доволен.
Когда мы приехали на ОП третьей батареи, Саади начал что-то мне объяснять, часто повторяя слово «Фантом». Скорее по его жестам и выражению лица я понял, что ожидается налет и нужно ехать на КП.
«Фантом» здесь звучит совсем не так, как у нас на Родине. Все солдаты тревожно смотрели в небо.
Только мы приехали на КП, как была объявлена тревога. Я спустился и увидел, что цель приближается к боевому порядку полка. В это время чуть вздрогнула земля, и затем докатился глухой раскат взрыва. С наблюдательного пункта были видны клубы желтой пыли, повисшей в воздухе. Пыль медленно оседала, редела, словно таяла там же, где и поднялась. Слышен был гул моторов, но самолетов видно не было. В.темнеющем небе появились красные точки трассеров. Стрелял соседний полк, в районе которого взорвались бомбы. Звук самолета стал удаляться, но стрельба соседнего полка продолжалась, и я засмотрелся на красные пунктирные линии, бесшумно встававшие в небе. Кто-то дернул меня за рукав, я оглянулся и увидел примерно в километре от КП поднимавшееся от земли темное облако и сразу же донесся звук разрыва. Бомба упала между шоссейной и железной дорогой Каир — Суэц. Это были разрывы боевых бомб, которые я увидел так близко впервые в жизни. Страха не было. Было любопытство и азарт. Полк огонь не открывал из-за большой высоты цели — 7 километров.
К моему приезду не готовились, поэтому меня поместили в мэльгу, где стояли три койки. На одной из них разместился я, на двух других четыре офицера — араба. Простыней и наволочек в армии ОАР не положено. Я под голову постелил полотенце и лег, не раздеваясь. Ночь прошла спокойно.
В мэльге[3]
(Подражание А. Суркову)
В душной мэльге живу я один
И печурка мне здесь не нужна.
Называют меня «господин»,
Называют жену «госпожа».
Днем меня донимает жара,
Лунной ночью я вовсе не сплю.
Мне поспать не дает мошкара,
А поспать я, признаться, люблю.
Между нами барханы песка,
Как, бывало, снега под Москвой.
И такая ж тупая тоска,
О моей госпоже дорогой.
Не поет здесь гармонь в тишине,
Только ветер песками шуршит,
Где-то «Фантом» гудит в вышине,
Как гудел над Москвой «Мессершмитт».
За спиной опаленный Каир,
Впереди разбомбленный канал.
Затерялся в ООН где-то мир
И Аллах, видно, тоже пропал.
В позабытой Аллахом стране
Много лет не смолкает «пурга».
Здесь служу я родной стороне,
А до смерти четыре шага.
Глава 2
День второй и последующие
Если сказать, что наступило солнечное теплое утро, то здесь это значит не сказать ничего. Месяцами каждое утро солнечное и не просто теплое, а жаркое. Жара начинается сразу же, как только солнце оторвется от горизонта и прохладой подует только после того, как оно скроется за горизонтом. После весьма скромного завтрака мистер Усэма достал карту и, показывая на канал, сказал:
