Хорунжий, застегивая ремень, наблюдал за танком. Он успел свернуть из газеты цигарку и закурил, прежде чем грохнул первый, прицельный выстрел.
После выстрела Елень внимательно смотрел в прицел: попадет ли снаряд в одинокое голое дерево на валу, предохраняющем от паводков.
— Неплохо, — пробормотал он, когда темный фонтан разрыва вырос рядом с деревом.
Снова зарядил, чуть повернул ствол и выстрелил во второй раз, а затем еще, в третий и в четвертый.
— Коротка пушка, да хороша стрельбушка, — сказал он с одобрением.
Ветер разносил остатки дыма от последнего выстрела, когда внезапно огненный столб вырвался из вала, подбросив дерево в воздух.
— Вот те на! — удивился Густлик, как охотник, стрелявший по зайцу, а попавший в кабана. — Что за холера?! — выругался он и приказал: — Гриша, давай назад! Газу!
Танк рванулся назад. Едва он успел съехать в окоп, как с того берега долетел густой, нарастающий гул десятков взрывов. Зашелестели ветки от взрывной волны.
Все трое быстро выскочили из машины, немного озадаченные тем, что произошло. Затихающее эхо разрывов еще висело в воздухе.
— Ну как ствол? — спросил хорунжий.
— Нет худа без добра, — кивнул головой Густлик. — Разлет немного больше стал, но в общем-то кучно.
— Вот только втихую вам не удалось это сделать. — Оружейник по очереди пожал руку каждому.
— А потом дадите новый ствол? — решил убедиться Елень.
— На том берегу. Я ведь обещал. Привет!
Едва оружейник скрылся за деревьями, как к танку подбежал связной от пехотинцев.
— Гражданин сержант, — обратился он к Григорию. — Командир роты спрашивает, кто стрелял.
— Стрелял? Кто? — Саакашвили сделал удивленное лицо. — Разные тут стреляли. Как обычно на фронте.
Солдат минуту стоял задумавшись, поглядывая на лица танкистов, но, поняв, что ничего другого не услышит, отдал честь, повернулся кругом и побежал назад.
— Ну что, оглохли? Беги, Гжесь, посмотри, дымит ли еще, а ты бери гармошку и играй.
Не успел еще вернуться Саакашвили и Черешняк едва взял первые аккорды, как к Густлику энергичным шагом подошел толстый сержант.
— Здравия желаю, танкисты!
— Привет!
— Сержант Константин Шавелло. Через два «л», — представился он, протягивая руку.
— Плютоновый Елень. Через одно «л».
— Одно «л»? Ну и шутник... Командир батальона спрашивает, это вы стреляли?
— Нет.
Сержант удивленно поднял брови и отошел на несколько шагов. С окопной насыпи он без труда забрался на танк и понюхал пушку.
— Значит, ствол ни с того ни с сего порохом завонял? — спросил он, соскакивая на землю.
— Духами ему пахнуть, что ли? — буркнул Густлик.
— Ну и шутники вы, танкисты, — засмеялся толстяк, отходя. — Так я и передам: мол, не стреляли, а из дула порохом — как пивом изо рта...
— Дымит и горит, — доложил Гжесь, выждав, пока сержант отойдет. — Должно быть, случайно — в склад с боеприпасами.
— Сто чертей! Сплошные приключения! Оставили нас с Вихурой в танке, так вы ствол под снаряд подставили, а теперь...
— Что теперь? Если бы в другое место целился...
— Не болтай глупости. Целился, куда надо. Если бы да кабы...
— Экипаж машины, ко мне! — приказал поручник, которого привел сержант Шавелло.
— Не стреляли, вишь, а из дула порохом несет.
Танкисты встали перед офицером по стойке «смирно»; тихонько вздохнула гармонь в руке Томаша. Поручник передвинул планшет, открыл его и вынул блокнот.
— Состав экипажа танка 102, — говорил он и одновременно писал. — Командир?
— Сержант Ян Кос, — ответил Густлик.
— Механик?
— Сержант Григорий Саакашвили.
— Через два «а». Ясно... Пулеметчик?
— Рядовой Томаш Черешняк.
— Заряжающий?
— Плютоновый Густав Елень.
— Так кто же вы в конце концов? — Офицер слегка наморщил лоб.
— Я же говорю — Елень. Командир на минуту отошел, чтобы...
Но поручника уже не интересовало, зачем отошел командир, он отдал честь и скрылся между деревьями.
— Сейчас Кос вернется, а может, и нет, — заметил Густлик. — Должен был управиться за полтора часа, а уже два прошло.
Полтора часа — это всего девяносто минут, и Кос об этом помнил. Дорога туда заняла тридцать восемь, на обратный путь он оставил с запасом — сорок. Таким образом, на встречу оставалось только двенадцать. До этого он никогда так не высчитывал время. Случилось, правда, еще во время учений, что «Рыжий» из-за него не выполнил задачи, но это было давно, до того, как они попали на фронт. И даже до того, как он стал командиром.
Теперь он стоял перед Марусей, между грузовиком Ви-хуры и землянкой, у входа в которую развевался небольшой флажок с красным крестом. Он держал девушку за руки, и оба молчали, смущенные взглядами чужих людей и подавленные тем, что времени так мало.
— Вахмистр не сказал мне, что ты здесь. А то бы я прибежал.
— Трудно нам встречаться.
— Ты из-за этого так расстроена?
— Нет.
— А из-за чего? Я ведь вижу.
— Янтарное сердечко другой подарил.
— Вихура нашел, я взял у него, а она просила... — начал объяснять Кос.
— Каждому уступаешь, кто просит?
— Только янтарные.
— Маруся! — позвал кто-то из землянки.
Сидевший чуть в стороне Шарик побежал в ту сторону и тявкнул, рассерженный тем, что кто-то смеет мешать.
— Сейчас! — крикнула девушка и сказала Яну: — А настоящее?.
— Ты же знаешь.
— Знаю, но хочу еще раз услышать.
Вихура дал два коротких сигнала, показывая, что пора, и махнул рукой.
— Твое. Все твое. Если хочешь, возьми Шарика. — Он погладил овчарку.
— Скоро война кончится...
— Как только кончится...
— Не загадывай, милый, боюсь.
— Сестра! — Из землянки выглянул солдат с забинто- О ванной головой.
— Иду! — Девушка взмахнула рукой и быстро заговорила: — Утром наши ходили за Одер на разведку. Принесли трофейные конфеты. Бери, это тебе. Пора, Ян.
— Да, Огонек! До свидания!
И он решил: пусть все смотрят — обнял Мару сю и крепко поцеловал.
— За Одером встретимся! — крикнула она, убегая к своим раненым.
— За Одером! — повторил он.
Опустив стекло кабины, он смотрел назад, пока белый флаг не скрылся за стеной стволов, а потом долго разглядывал небольшую жестяную коробочку, в которой постукивали конфеты.
— Это которые сосут, да? — спросил Вихура.
Кос не ответил, а может даже и не слышал. Он внимательно смотрел на лес вдоль дороги. В лесу стояли сосредоточенные перед наступлением войска: на огневых позициях под пестрыми маскировочными сетками, рядом с дивизионными 76-мм пушками и 122-мм гаубицами, торчали тяжелые пушки-гаубицы и дальнобойные орудия со стройными стволами; в складках местности притаились приземистые минометы крупных калибров; в тени сосен зеленели танки. Свисающие с ветвей шнуры телефонных кабелей сплетались над землянками штабов в толстые узлы.
Дорога была пустынной. Изредка пылили навстречу колонны с боеприпасами или саперный грузовик с плоскодонным понтоном. Даже на перекрестках дорог — никого.
— А отсюда тебе пешком надо, — сказал шофер и остановил машину.
Шарик выскочил первым и побежал в лес.
— Пока, Вихура! Спасибо. — Кос пожал измазанную мазутом руку товарища.
— Я бы остался с вами, да под броней душно. И места для пятого нет.
— Ясно.
— Раньше времени будешь.
— Ну, всего хорошего!
Грузовик тронулся дальше. Кос вошел в кусты и неожиданно почувствовал, как кто-то положил ему руку на плечо. Удивленный, он обернулся и увидел перед собой сержанта в каске, застегнутой под подбородком, и с ремнем через плечо.
— Армейский комендантский патруль. Ваш пропуск.
Янек оглянулся, словно выискивая, куда бы убежать, но там уже стояли двое с автоматами. Шарик вернулся и выглядывал из кустов, ожидая приказа.
— У меня нет пропуска.
— Снимите ремень, — приказал старший патруля.
— Мой танк находится в полукилометре отсюда. Я только...
— Снимите ремень, — повторил сержант. — Ваша собака?
— Нет, — ответил Кос. — Пошел отсюда! — отогнал он овчарку. — Разрешите мне объяснить?..
Объяснения не потребовались. Сержант считал, что поскольку у него есть право задерживать солдат, то чем больше он их приведет, тем лучше выполнит задачу, — довольно частая ошибка среди начинающих, слишком ретивых стражей порядка. А может быть, он просто хотел показать, что умеет нести службу лучше, чем другие...
Как бы там ни было, но в мрачной землянке у развилки дороги Янек нашел многочисленную, разношерстную компанию. Сидели здесь задержанные патрулями всевозможные комбинаторы и лодыри, но были и такие, которых поймали в кустах, когда они неосторожно удалились на какие-нибудь сто метров от своих окопов. Были даже такие, как сидевший рядом с Косом и с жаром объяснявший:
