— Федя, а что? — Боровой озадаченно уставился на приезжего.
— Вот что, Федя… С этим механиком я обязательно должен поговорить. Обязательно, понял, Федя?
— А то, — слабо шевельнул губами Боровой.
— Меня оставишь там на месте, а сам гони в штаб, передай мою просьбу слово в слово. От него, единственного свидетеля, в данный момент, может быть, зависит не только моя или твоя голова…
Ни Клевцов, ни Боровой не замечали, как их бросало из стороны в сторону, больно било о бока машины, как стонали и звенели заклепки расшатанного кузова, как ревел, взвывая и охая, мотор. Шофер уже гнал «эмку» по кочковатой земле, изрытой кротами, куда медленно двигалась цепочка людей, а потом встала.
…Павел никак не мог разглядеть лица смертника. Он видел худые ноги без обмоток в растоптанных ботинках, изодранные брюки в мазутных пятнах, гимнастерку с оторванными пуговицами, из-под нее высовывалась серая от грязи нижняя рубаха, видел тощую синеватую шею, а вот лица будто и не было. Сплошной размыв — без глаз, бровей, без волос и морщин.
Место для расстрела выбрали глухое, неветреное — и плотная туча комаров висела над человеком. Смертник не отмахивался от них, как это делали бойцы из комендантского взвода. В ожидании команды те стояли в сторонке, тяжело дымили махоркой, пряча глаза друг от друга.
У Клевцова возникло какое-то неодолимое желание подойти ближе к осужденному, рассмотреть, запомнить его лицо. Он сделал несколько шагов вперед, но тут жесткая рука опустилась на плечо, и он услышал глуховатый голос. Старший из комендантских сказал:
— Вам, майор, это видеть ни к чему…
Старший не знал, почему вдруг Боровой устроил задержку с исполнением приговора, недавно зачитанного перед строем танкового батальона. Именно в те минуты военные юристы связывались с начальством: как-никак об отмене расстрела ходатайствовал человек из Москвы, прибывший с немалыми полномочиями. Смертник же стоял неподвижно, точно деревянный. Старший комендантского взвода ждал приказа.
Вдруг невдалеке хлопнул выстрел. Разгребая руками кустарник, так и забыв засунуть пистолет в кобуру, к месту казни подошел Боровой. Он отдал старшему пакет, стягивая с головы шлем и вытирая пот тыльноы стороной ладони, сказал Павлу:
— Подвела-таки, проклятущая…
— «Эмка»? — спросил Клевцоз, уже поняв, что Боровой принес хорошую весть.
— А то! — Федя озорно подмигнул. — Ну и задали мы шороху по всем проводам. Приостановили действие под твою, так сказать, ответственность.
Вообще Павел легко сходился с людьми, а с этим простодушным танкистом нашел контакт сразу, угадав в нем надежного товарища.
«Эмку» вытащили из грязи повеселевшие бойцы комендантского взвода. Она и довезла Клевцова и Борового до расположения танкового батальона.
5Комбат майор Самвелян угощал гостя с кавказской щедростью. Однако Клевцову не терпелось осмотреть машину, расспросить механика-водителя. А Самвелян и Боровой словно забыли о цели его приезда. Перебивая друг друга, они задавали вопросы о жизни в Москве, о планах командования, будто Клевцов их знал, раз находился рядом с большим начальством. Лишь когда встали из-за стола, Самвелян произнес:
— Хорошо, что не успели расстрелять… На душе кошки скребли — погорячился я. Черт знает от чего сгорели танки!..
— Поглядим, подумаем, — проговорил Клевцов.
Танк стоял под навесом в походной мастерской. Павел сразу рассмотрел в боку небольшое отверстие с оплавленными краями и сизой окалиной. Такой след оставлял кумулятивный снаряд. Пущен он был с близкого расстояния. Развив адскую температуру, прожег броню, пролетел сквозь нее, как через воск, и поразил трех членов экипажа.
Клевцов попросил привести водителя. Только увидев механика вблизи, он догадался, почему не сумел рассмотреть его лицо при расстреле. Мало того, что парнишка тогда был страшно напуган и потому побелел как смерть, он и от природы выглядел чистым альбиносом — и брови, и стриженая голова, и ресницы, и глаза были светлей выбеленной на солнце кости.
Павел достал портсигар, предложил закурить, но механик отрицательно качнул головой, покосившись на Самвеляна и Борового.
— Успокойся, — тихо проговорил Самвелян. — Объясни товарищу все, как было.
Командиры вышли из-под навеса, решив, что могут помешать откровенному разговору.
— Как звать? — спросил Павел.
— Леша Петренко, — по-школьному ответил механик.
— Ну, рассказывай, Леша, как ты в мандраж ударился?
Водитель почувствовал в голосе военинженера теплые нотки, ожил:
— Ей-богу, ничего заметить не успел… Командир увидел, как полыхнули соседние танки, крикнул: «Жми на кустарник!» Я подумал — там фрицевская пушка. Дал по газам. А пушки нет! Черт дернул меня крутануть на пол-оборота, и вдруг блеснуло, как сварка! Оглянулся, ребята на днище — обожженные и в крови. Ну, тут руки-ноги сами назад понесли…
— Ты слышал выстрел?
— В том-то и дело — не слышал! Хоть мотор и ревет, но на близком расстоянии я бы пушку услыхал. Но не было выстрела! Точно, не было!
Клевцов задумался. Сколько уже было этих гитлеровских новинок: то бетонные гранаты, то телетанкетка. Теперь же выпала загадка посложней. Петренко все еще стоял перед ним, переминаясь с ноги на ногу в старых солдатских ботинках без шнурков.
— Ну, если не выстрел, то, может быть, слышал хлопок или какой-нибудь другой звук?
— Нет, товарищ майор, — виновато моргнул белесыми ресницами Леша.
«Хочешь — не хочешь, а надо самому посмотреть, где и как наши сгорели», — подумал Павел, а вслух спросил:
— Если снова пошлют на тот же участок, танк поведешь?
— Да я уж, считайте, на тот свет кандидат…
— Я тоже не к куме в гости зову, а почти на смерть.
— На такую смерть я готов, — смятенно прошептал Петренко, стараясь смахнуть набежавшую слезу.
…О своем замысле Павел рассказал Самвеляну и Боровому. Вместе подготовили рапорт с просьбой выделить два танка для разведки и послали в штаб бригады. Клевцов надеялся на понимание командования. Он исходил из того, что тревожные слухи о появлении у немцев не известного ранее оружия отрицательно скажутся на моральном состоянии экипажей. Значит, причину гибели танков надо выяснить как можно скорей, поскольку в целях обеспечения секретности гитлеровцы могли в любой момент перебросить свою новинку на другой участок фронта и там доставить немало хлопот. Ответ пришел положительный.
Павел предложил нехитрый план. В первой машине пойдет Боровой, он вызовет огонь на себя. Во вторую сядет Павел. Он попытается с близкого расстояния осмотреть пробоины на сожженных танках, затем станет наблюдать, из чего немцы будут стрелять по первой машине.
— Когда начнем? — спросил Боровой.
— Хорошо бы завтра на рассвете, — ответил Клевцов. — И еще прошу в мой танк назначить водителем Петренко.
— Пожалел? — прищурился Самвелян.
— Спасать надо парнишку. Повоюет еще.
Боровой порывисто сжал руку Клевцова:
— Вот за это спасибо от всего батальона! Чуял, Алешку к себе возьмешь!
— Вечером собирай экипажи на инструктаж.
…Танкисты пришли в командирскую землянку. Они с любопытством посматривали на коренастого майора с округлым, полноватым лицом и дерзким, лукавым взглядом.
— О важности нашей разведки много говорить не буду, — негромко начал Павел. — Гитлеровцы применили не известное нам оружие. Танки, возможно, сгорели от кумулятивных снарядов. Ударившись о металл, такой снаряд концентрирует, кумулирует взрыв в одной точке, развивая температуру свыше трех тысяч градусов. Броня прожигается, огненная струя попадает в боекомплект или мотор… Возникает вопрос: из какого орудия его выпустили? Если из пушки, то танкисты и пехотинцы слышали бы выстрелы, но их не было.
Павел оглядел добровольцев своего экипажа. Ближе к нему сидел Леша Петренко, уже обмундированный по форме — в шлеме, комбинезоне, сапогах. Чуть поодаль — лейтенант Овчинников, командир танка, опрятный, чернобровый парень с рассеченной нижней губой. На одной скамье рядом сидели светловолосый заряжающий Нетудыхата и черный как ворон туркмен Муралиев — стрелок-радист. Все принимали участие в тяжелых боях под Жиздрой, считались обстрелянными бойцами. Экипаж Борового тоже сомнений не вызывал. Танкисты побывали в сражениях прошлого, сорок первого, сменили третью машину после боев под Смоленском и Калугой.
— Машина Борового пойдет первой, — пояснил задачу Павел. — Мы же будем вести наблюдение. В случае чего рискнем и сами: подставим себя под огонь. Поэтому возьмем мало горючего и пойдем без снарядов, чтобы не взорваться на собственном боекомплекте.
— Разрешите хоть один снаряд в ствол! — не выдержал Овчинников.
— В ствол можно. И побольше патронов к пулеметам. — Клевцов выдержал паузу. — Не исключено, кто-то из нас погибнет или будет тяжело ранен. Но тот, кто останется в живых, обязан любой ценой добраться до своих и подробно, во всех деталях, рассказать о том, что видел и слышал.
