Не подумайте, что весь карантин состоит из одних только тягот да лишений. Есть в нем светлые моменты, есть. И не просто светлые моменты, а мгновения настоящего счастья. Например, последние метры кросса — когда уже вот-вот, еще мгновение, еще несколько шагов и — дыши сколько влезет, глотай лесной воздух, пахнущий соснами и лесными травами! И ты смог, не отстал, не «сдох», не перешел малодушно на шаг, когда, казалось, все — капут. Пусть не добился выдающихся результатов, просто избежал позорной категории «шлангов» — для начала и это немало.
Или — засыпать субботним вечером (если ты не в наряде), баюкая в душе щемящее сладкое ожидание праздника (почти как в детстве перед Новым годом): завтра — спать на целый час дольше! А вместо зарядки — вытряхивание одеял! А на завтрак дадут еще по два крутых яйца! А вот заступить в наряд с субботы на воскресенье — это… Ну, я не знаю… Наверное, похожее чувство испытывают солдаты, оставшиеся в отступлении прикрывать отход товарищей — и горько, и зависть к спасшимся, и угрюмая гордость — ведь кто-то должен…
Про письма из дома даже и говорить не надо — их перечитывают по сорок раз, обнюхивают и таскают за пазухой, получая немеряно взысканий за раздутые карманы. Ни один политик не испытывает столь быстро меняющегося к своей персоне отношения народа, как ротный почтальон (или, по-военному, письмоноша) — от пламенной любви и преданности: «Сергуня, братан, принес?! Давай скорее, родимый!», до лютой ненависти: «Ты где шлялся, каз-зел?! Не торопишься, бл-лин!». Вот уж где, воистину, от любви до ненависти — один шаг.
Рассказывать можно долго, но… Все на свете кончается — кончился и карантин, вместе со своими карантинными радостями и горестями. И стало почему-то грустно. Месяц мы прожили вместе — хорошо ли, плохо ли, но прожили. Сдружились, несмотря на здоровые законы звериной стаи (а может быть, именно благодаря им — кто знает?). А завтра уезжаем в Рязань и расходимся по своим подразделениям: основная масса — в батальон курсантов ВДВ, а наш взвод — в роту курсантов спецназа ГРУ, девятую роту — знаменитую и таинственную, как Шаолиньский монастырь. В десантных ротах все курсанты — одного курса. В девятой — всех четырех. В этом году выпускается третий взвод, мы приходим на их место. Что же нас ждет там?..
— Взвод, встать! Смирно! Товарищ капитан, третий взвод для беседы собран! — отрапортовал наш глыбообразный замкомвзвода Леха Рогов по прозвищу Мамонт.
Новоиспеченные курсанты вытянулись, ощупывая настороженно-оценивающими взглядами по суворовски сухую фигурку командира роты: что за папец нам достался?
Тусклая сталь блеснула из чуть раскосых, прицельно суженных глаз капитана. В тонких морщинках коричневого печеного лица маскировалась непреходящая разбойничья усмешка.
— Вольно, садись… Отставить!
Начавшие было рассаживаться за столами курсанты ошпаренно вскочили.
— Разведчик должен все делать быстро и бесшумно! — голос ротного был тверд и звонок, как рыцарский меч. — Всем понятно? С-садись. Отставить! Кто там стулом двинул?! С-садись… Отставить!
«Так, как надо» курсанты сели всего-навсего с пятого раза — все же не прошел карантин даром, нет.
— А скажите-ка мне, вьюноши, — вкрадчиво начал капитан, — о чем вы думали, сдавая иностранные языки на вступительных экзаменах? И зная о том, что по выпуску получите дипломы референтов-переводчиков? Наверное, о том, что служить вам доведется в какой-нибудь дипломатической миссии? И носить вы будете большей частью смокинги? Так вот, сынки… Хренов вам тачку! — жизнерадостно объявил он. — Все вы будете! Кадровые! Офицеры! Советской! Военной! Разведки! — словно пять полновесных золотых червонцев уронил в медный таз. — А посему — привыкайте воспитывать в себе разведчика е-же-дневно и е-же-часно! Как на очко сел, как окурок выбросил — все должен под контролем держать!
Отвесив челюсти, курсанты тихо балдели от этой пламенной речи и стремительно влюблялись в этого странного капитана. Они еще ничего не знали про своего ротного — оттрубившего десять лет на Дальнем Востоке. Командовавшего лучшей ротой спецназа Вооруженных Сил Союза. Ставшего впоследствии лучшим преподавателем тактико-специальной подготовки иностранного отделения, готовившего офицеров разведдиверсионных войск всех стран-сателлитов Союза. И, наконец, имевшего замечательное, звонкое, боевое, почетное прозвище — БЗДЫНЬ! Ничего этого они еще не знали, но шкурой, нутром поняли: этот мужик — настоящий!
И с тихим ознобным восторгом оглядывали они обстановку класса тактико-специальной подготовки: радиотелеграфные ключи на столах, стенды на стенах — с иностранной военной техникой, минами и взрывателями, схемами контрпартизанских операций армий НАТО, портретами героев-разведчиков…
— Да, и последнее, вьюноши. В ваш взвод зачислен еще один курсант, он только сегодня прибыл в училище, будет учиться вместе с вами, — спокойным, почти домашним голосом проговорил вдруг капитан. — Дневальный! — гаркнул он, открыв дверь класса: — Зови новенького!
Слыша приближающиеся шаги в коридоре, курсанты стремительно наливались праведным возмущением. Не, ну нормально?! Мы корячились, экзамены сдавали, глотки друг другу грызли, в карантине подыхали, комары нас живьем в этом лесу жрали, а тут какой-то додик на готовенькое приехал?! С-сынок, понятно…
В класс вошли трое: лысый круглый дядечка в очках и с портфелем, невысокий старлей с цепким взглядом, в новенькой форме, и парень нашего возраста в синей «олимпийке» — так, если кто не знает, назывались тогда спортивные шерстяные трикотажные костюмы. Высокий. Стройный, как шомпол. Худощавый, но широкоплечий. Гладко причесанные волосы — как льняное волокно с серебристым отливом. Бледно-голубые глаза под тонкими светлыми бровями. Черты лица тонкие, даже заостренные. Абсолютно, совершенно невозмутим, сволочь. Ни дать, ни взять — истинный ариец. Мечта Геббельса, блин.
— Разрешите, Иван Фомич? — не по-уставному обратился к ротному дядечка. — Благодарю… Пройдемте, товарищи, — и троица проследовала через класс под обстрелом насмешливых взглядов: ай да Сынок, какой эскорт его сопровождает…
— Товарищи, — обратился к нам дядечка каким-то озабоченным тоном, — прежде чем я представлю вам вашего нового товарища и представлюсь сам, необходимо соблюсти небольшую формальность…
— …Отнестись к которой необходимо со всей серьезностью, — возник вдруг в дверях начальник особого отдела майор Сазонов — мы его уже знали. Особист прошел между столов, раскладывая перед курсантами отпечатанные листки с заглавием «Обязательство».
— Внимательно прочитайте текст, — с расстановкой, словно для дебилов, проговорил особист, — впишите на указанном месте свои фамилии-имя-отчество, распишитесь и поставьте дату.
Озадаченные, курсанты зашелестели листками. «Я, такой-то, обязуюсь не разглашать секретные сведения, ставшие мне известными в ходе моего участия в военно-научном эксперименте в период с … по … Об уголовной ответственности за нарушение военной и государственной тайны согласно ст. ст. … УК РСФСР я предупрежден…» Что за эксперимент? Но расписались все быстро и без дурацких вопросов — уже кое-что понимали.
— Угу… — особист быстро собрал листки, просмотрел, сверился со списком. — Пожалуйста, Дмитрий Олегович, — кивнул он лысому. Тот по-лекторски откашлялся.
— Итак, товарищи, позвольте представиться, — начал он с чуть заметной забавной торжественностью, — меня зовут Дмитрий Олегович, я — заместитель директора научно-исследовательского института, профессор.
— А какого именно института? — нагло вякнул вдруг кто-то из задних рядов.
— Научно-исследовательского, тормоз! — пояснил ему длинный как мачта Игорь Ящик. — Слушать надо.
— Благодарю за пояснение, молодой человек, — поклонился в сторону Ящика профессор и продолжил: — Наш институт занимается разработкой некоторых экспериментальных образцов вооружения и боевой техники. В частности, мы ведем разработку экспериментальных людей… — профессор чуть замялся. — М-да. Одним словом, боевых киборгов. Вам знакомо это слово, надеюсь? — пытливо сверкнул он очками.
— Мнэ не знакомо, — подал голос Дато Мания — гордый джигит, потомственный чабан и чемпион Телави по самбо. — Извынитэ.
— Киборг, молодой человек, значит — кибернетический организм, — с готовностью откликнулся профессор. — Название это, разумеется, совершенно не в полной мере соответствует… гм, нашим ребятам, но… Прижилось, одним словом, такое вот название, хоть и безнадежно устаревшее и неточное.
— Что ли, робот? — удивленно уточнил Дато.
— Можно сказать и так. С большой натяжкой, — сухо ответил профессор. Было видно, что ему очень не нравится, что его питомцев называют таким образом. Так многие не любят, когда их домашних любимцев называют крысами или черепахами — для них они просто Лариски или Тортилки — нормальные члены семьи.
