По всей Японии разбросаны многочисленные синтоистские святилища. В них японцы поклоняются своим местным ками. Синтоистский храм состоит из двух частей: внутренней для хранения символа ками и наружной, где молятся. В нем нет предметов поклонения и отсутствуют какие-либо украшения. Висит лишь зеркало — символ чистого сердца, отражающего в себе образ божества.
Кроме того, в каждом традиционном японском жилище обязательно есть синтоистский алтарь камидана, соседствующий с буддийским алтарем.
После реставрации власти императоров в 1867 году государство в эпоху Мэйдзи взяло синтоизм на вооружение, но не как религию, а в качестве национальной системы этики {синто кокутай). Синтоизм превратился в официальную государственную идеологию. Были возрождены древние мифы о сотворении мира, богине Ама-тэрасу, императоре Дзимму. Официальная пропаганда умело использовала их как символы японского национализма. Крайне реакционные и агрессивные силы Японии взяли на вооружение некоторые стороны синтоизма, превратив эту религию в идеологическую основу японского империализма.
В VI веке в Японию начал проникать буддизм. Уход от земных проблем, приемы и методы сохранения душевного покоя — эти и другие его характерные черты получили в Стране восходящего солнца дальнейшее распространение. Скоро в Японии стали признанными две религии, причем буддизм не стремился подавить синтоизм, а осваивал те области духовной жизни, которые оставались свободными от влияния последнего. К X веку японцы умело разграничили две системы верований применительно к своей жизни: обряды рождения, например, проводили согласно синтоистским ритуалам, а обряды похорон — по буддийским. Буддизм проповедовал телесную чистоту, призывал делать все тщательно, с душой. Он признавал смерть как распад плоти, детально разработал мысль о соответствующем посмертном воздаянии за прожитое. Жизнь непрочна и непостоянна, учил буддизм. Он сравнивал ее с росой, высыхающей под первыми лучами солнца. Жизнь должна рассматриваться в единстве со смертью, от которой она не очень существенно отличается. Жизнь и смерть легко меняются местами, переходя друг в друга. Соответственно и человек как носитель жизни живет, умирает, меняет свои формы. А если так, то не имеет смысла размышлять о том, что лучше — жизнь или смерть.
В течение многих столетий буддизм и в некоторой степени даосизм оказывали существенное влияние на культуру и духовную жизнь японского общества, в котором в XII веке зародился, а в XIV–XV веках достиг своего расцвета дзен-буддизм — японский вариант буддизма.
Дзен-буддизм — это не только религия, но и философия, и социально-психологическая доктрина. Дзен превратился в главную религию самураев, которые нашли в используемой им медитации способ полного раскрытия своих внутренних возможностей.
Дзен-буддизм — миролюбивая религия, и удивительно то, что она покорила сердца самураев. Все дело в том, что дзен никогда не был религией разума, религией мысли. Он выполнял одну, но важную для самураев функцию — побуждал их к действию, помогал мобилизовать волю. По существу дзен является психотехникой, которая концентрирует внутреннюю энергию человека без учета ее направленности. Дзен не интересует, что делает человек, для него важно, как он делает. Он не рассматривает вопрос о бессмертии души, нравственном поведении человека. Однако несмотря на свою однобокость, дзэн давал самураю больше, чем любое другое вероучение.
В период Токугава широкое распространение в Японии получила религиозно-философская система конфуцианства. Один из основных ее принципов — сыновней почтительности — отвечал духу средневекового общества. Безоговорочное подчинение отцу соблюдалось не только в каждой семье, но и распространялось на всю государственную иерархию.
Другой принцип — покорность и безоговорочное следование авторитету — также импонировал японскому обществу и незыблемо соблюдался.
Как морально-этическая система, регулирующая поведение человека, конфуцианство учило, что высшим законом деятельности должно быть безусловное выполнение долга.
Таким образом, синтоизм, буддизм и конфуцианство явились тем основанием, на котором сформировался весь комплекс морально-этических норм, составивших самурайский кодекс бусидо.
Бусидо — дух Японии
Неписаный моральный кодекс самураев, их идеалы и стремления обозначаются термином «бусидо» (буквально “путь воина”). В древней Японии словом “буси” (или “букэ”) называли человека меча или учености, а также в целом сословие воинов. В X веке появился другой термин — “самурай”, которым обозначали профессиональных солдат невысокого звания. К XVII веку самураем уже называли всех, кто носил два меча.
Суровая жизнь буси была полностью подчинена воле вышестоящих сюзеренов. Буси должен был уметь хорошо стрелять из лука, скакать на лошади, искусно сражаться на мечах. Ценились прямота и твердость буси, его честь, преданность, бесстрашие и скромность.
Именно эти качества стали затем культивировать самураи, превратив их в свои традиционные ценности.
В 1615 году страна объединилась под властью самурайского клана Токугава. Японское общество длительное время оставалось сословно-замкнутым. Над крестьянами, ремесленниками и самым низшим сословием — торговцами — безраздельно господствовали самураи, иерархия которых насчитывала 31 ступень в зависимости от значимости и богатства.
Они распространили собственные ценности на всю нацию. Идеал бусидо в XVII веке достиг своего расцвета. Его корни берут начало в догматических положениях конфуцианства и в двух основных религиях Японии — синтоизме и буддизме. Конфуцианство обеспечило морально-этическое обоснование бусидо, буддизм придал равнодушие к смерти, синтоизм выделил японцев как нацию.
Кодекс бусидо идеализировал исключительность самурайства. Не будучи по большому счету этической системой, он не устанавливал каких-либо стандартов и норм поведения, безразлично относился к верованиям и ценностям.
В то же время он требовал от самурая безусловного выполнения нескольких важнейших положений. Самурай, например, должен был демонстрировать беспредельную преданность своему сюзерену, вплоть до готовности следовать за ним в могилу. В этом представители военного сословия видели свой долг, неразрывно связанный с понятием чести и мужества.
Уже три столетия японское юношество воспитывается в рыцарских чувствах на примере сорока семи ронинов(1). История эта такова.
В конце XVIII века жил даймё [2] Такумино ками Асано. Однажды он не вынес оскорблений высокопоставленного чиновника Кодзукэ-но сукэ Кира и попытался убить его, обнажив меч во дворе сегуна. По японским законам это являлось тягчайшим преступлением, и Такуми-но ками приговорили совершить самоубийство, его имущество конфисковали, род разорили, а его самураи превратились в ронинов.
Сорок семь верных вассалов, сознавая, что они не должны жить под одним небом с врагом своего господина, заключили договор, стремясь отомстить за смерть Такуми-но ками. Долгое время они старались усыпить бдительность обидчика, и наконец 14 декабря 1702 года им это удалось. Они ворвались в его дом, захватили Кодзукэ-но сукэ, однако обращались с ним с величайшей почтительностью, настойчиво убеждая совершить сеппуку. Видя, что все их уговоры напрасны, они отрубили ему голову и отнесли ее на могилу своего господина. Их хвалили за мужество и верность. Но верховное судилище за дерзкий поступок приговорило ронинов совершить сеппуку. Ронины встретили смерть мужественно и были похоронены рядом с могилой своего хозяина. Молва об их подвиге распространилась по всей стране, и массы народа до сих пор стекаются поклониться могилам верных вассалов.
Нет в Японии человека, который не знал бы этой истории. Она ярко иллюстрирует принципы вассальной верности, кровной мести и чести, которыми руководствуются самураи.
Но значение истории о сорока семи ронинах этим не исчерпывается. Ее влияние на японцев безмерно: “Она помогает нам понять другую сторону нашей жизни: как далеко в прошлом все еще живут японцы, и почему во время войны они будут вести себя подобно людям предыдущих столетий. Я не сомневаюсь, что многие солдаты помнят те старые средневековые образы, пикируют ли они в облаках или идут ко дну”, — с уверенностью характеризовал своих соотечественников в годы войны внимательный наблюдатель.
По Конфуцию, не сделать то, в чем состоит твой долг, есть отсутствие мужества.
Японская пословица сравнивает бесчестие с порезом на дереве: со временем оно делается все больше и больше.
Характерное для японцев обостренное чувство стыда и чести у самураев было возведено чуть ли не в абсолют. При этом считалось, что сословная честь — это не дар небес, ее необходимо воспитывать, неустанно выполняя свой долг. В японской литературе сложился устойчивый образ типичного самурая — вспыльчивого, надменного и задиристого.
