Кавказ подо мною, один в вышине
Стою над снегами у края стремнины.
Орел, с одинокой поднявшись вершины,
Парит неподвижно со мной наравне.
Однако самое непонятное для него началось, когда инструктор начал выполнять пилотаж. Руки намертво вцепились в борта кабины, широко раскрытые глаза ничего не могли ему дать для мысли. Откуда-то издалека слышались слова инструктора, но смысл сказанного голова отказывалась понимать. Сначала земля показывалась ему то одним, то другим боком, и его прижимало к сиденью. Затем, как в какой-то пляске, перед глазами, меняясь местами, проносились земля-небо, земля-небо… И с этого момента время начало отсчитывать его летные часы.
Первый самостоятельный полет. Он пришелся на середину лета и по времени совпал с боями у озера Хасан. Эти события и обстановка на Западе еще больше возвысили в его глазах значимость летного дела. Обстоятельства потребовали принятия окончательного решения: зачем и для чего он летает? Ради спортивного увлечения или это будет профессия на всю жизнь?
Всего три года, а сколько свершилось: техникум, завод, аэроклуб, военная школа летчиков, Вязьма, Киев. И вот — война.
Что же, Матвей, ты знаешь о войне? Ничего, кроме того, что слышал от командира за эти два дня.
Слышать — одно. Видеть — другое. Понимать — третье. Уметь — четвертое. Все эти понятия у тебя пока существуют отдельно. Да и врага ты пока не знаешь даже теоретически. У тебя четыре лобовых пулемета, есть стрелковый прицел. Но ведь ты, отлетав в школе последовательно на трех типах самолетов, с них на полигоне не стрелял. Учили только из винтовки три раза на стрельбище. У штурмана пулемет. Он из него не стрелял. Четыреста килограммов бомб. Бомбили на полигоне один раз, сбросив две бомбочки в двух заходах на учебную цель.
Как же оцениваешь ты сейчас себя и экипаж перед завтрашним первым боевым вылетом? Какой ты вояка?
А никакой! Я гражданский человек в военной форме. Человек, умеющий кое-как летать днем при солнышке. И не имеющий никакого понятия о войне…
Удастся ли мне научиться? Отведется ли мне для этого время? Полет — праздник. Завтра он заменится тяжелой и опасной работой.
Боится ли он? Пока нет… Неведомое сегодня не имеет цвета, запаха, звука, боли, горя и радости.
Я не ощущаю еще этих граней, как и не вижу рубежей между победой и поражением, между продолжением жизни и смертью. Повезет — буду учиться, стараться быстрее все понять.
В шалаш просочился серый рассвет. Совсем близко взревел мотор. Матвей сел, посмотрел на своих товарищей, которые молча лежали с открытыми глазами.
— Наверное, разведчик взлетел, — сказал Матвей, так и не поняв, спал ли он.
Начался третий день войны…
За предыдущие два дня майор Наконечный рассказал летчикам все, что увидел и прочувствовал в боевых полетах. Все, что удержала его память из рассказов о боевых действиях товарищей. Поясняя рисунком на листке бумаги ту или иную мысль, реально виденную им обстановку в воздухе, он передавал свой опыт без назойливых нравоучений, а иногда и шутил. Неудачи, гибель своих товарищей в боевых полетах объяснял спокойно, чисто профессиональным языком, не нажимая на эмоционально-психологическую сторону происшедшего. Разбирая удачи и промахи в боевых действиях, он просто доводил до сознания своих слушателей цену ошибки, где мерилом стоимости их были человеческие жизни, разбитые и сожженные самолеты. В этих тактических эпизодах летный состав полка видел свои будущие боевые полеты.
И вот теория закончилась.
Осипов шел к самолету, не ощущая в себе привычной легкости, и повторял Носову полученные указания на вылет. Пересказывал для того, чтобы еще раз убедиться, что оба запомнили их одинаково и не допустят ошибок
Матвей ощущал в себе какое-то необычное возбуждение, приподнятость и понял, что это и есть волнение, которое испытывает боец перед атакой или боксер перед началом боя. Это самое главное. Не напрасно так много и подробно об этом волнении говорил командир. Это «нечто» могло помочь в бою мгновенно оценить обстановку, предугадать возможный ход в действиях врага и подсказать целесообразное, неожиданное для противника, твое, именно твое, правильное и разумное решение. Но это «нечто» может перерасти в страх и победить в общем-то решительного, нетрусливого человека, превратить его в убегающего или парализованного зверя, который, кроме спасения своей жизни, ничего уже перед собой не видит и не понимает.
Чтобы справиться с этим волнением, Матвей начал старательно проверять готовность самолета к вылету.
И техник не торопил его. Иванов успел побывать на финской, и ему лучше, чем летчику, были известны состояния людей перед боевым полетом: пришлось видеть и подбитые самолеты, раненых и погибших людей. Отвечая на вопросы Осипова, он думал о том, какая судьба ждет их экипаж…
Летчик — совсем мальчик, нет и двадцати лет. Если бы не военная форма, студент-первокурсник, вытянувшийся юноша, начавший набирать мужскую силу. В меру грамотный и общительный. Но для войны этого мало. Как-то будет?… Когда они сообща осматривали штурманский турельный пулемет, он как бы между прочим проговорил:
— Главное, командир, не отрывайся от ведущего и никогда не возвращайся с пустым пулеметом домой. Оставляй в ленте хотя бы на одну очередь — она может долгой жизнью обернуться.
В работе волнение понемногу улеглось. Самолет был в идеальном порядке. Все на своих местах: пулеметы готовы к бою, бомбы в кассетах. Перед тем как надеть парашют, Осипов в шутку спросил штурмана:
— Саша, что-то ты уж очень внимательно рассматриваешь свое спасательное средство. Думаешь, на нем к земле добираться придется?
Носов шутку не принял:
— На самолете нужно добираться, товарищ командир. И на свой аэродром. Такой способ надежный и узаконенный.
— Ну, хорошо. Постараемся. А то инженерная служба на нас обидится. Давай садиться. Командир полка уже в самолете…
Зеленая ракета.
…В первый боевой вылет экипаж Осипова пошел левым ведомым у Наконечного, а второе звено вел в бой старший лейтенант Русанов. Самолеты шли на запад на высоте сто-триста метров, шли над лесами, вдали от шоссейных дорог. Командир то снижал группу к земле, чтобы ее не было видно издалека, то набирал несколько сотен метров для лучшей ориентировки на местности. По расчетам, сейчас где-то слева должно быть шоссе, идущее с запада к Луцку. Это прямая и самая ближняя дорога на Киев. По этой дороге фашистские войска устремились в глубь Украины.
Наконец, слева на горизонте появилась пыль. Значит, там идет движение. Сейчас будет разворот на цель… Верно.
Командир развернул группу и пошел с набором высоты на шоссе. Осипов отошел влево от командира, увеличив дистанцию и интервал между самолетами до тридцати метров. Он опустил свой самолет ниже командирской машины метров на пять, так, чтобы были видны бомболюки. Когда они откроются на командирской машине, нужно будет открыть люки и своего самолета. Штурман эскадрильи будет один прицеливаться за всех. Когда он сбросит бомбы, нужно сбросить свои.
Носов не смотрел на самолет ведущего, а был занят своим турельным пулеметом и осматривал воздух сзади группы — искал самолеты врага и разрывы зенитных снарядов.
Вотсправа впереди с дороги поднялся разноцветный веер, который оборвался правее, впереди самолетов. Он впервые увидел зенитный огонь, но понял: дистанция до самолетов еще велика. Немцы, видимо, сделали поправку, а может, самолеты вышли на пристрелянную дальность, и грязная вата разрывов оказалась внутри группы. Ведущий самолет довернулся влево градусов до пятнадцати, и сразу открылись бомболюки.
— Саша, люки!
Самолет вздрогнул, стало слышно, как забурлил воздух в открытых створках бомбоотсеков. Даже на ручке управления появилась новая вибрация.
