Неблагоприятная погода задерживала появление авиации, однако это не сказалось на выполнении задачи. Прозвучала протяжная команда:
— По маши-и-и-на-а-ам!
Заработали танковые двигатели. За огневым валом, под неумолчный грохот разрывов снарядов танковые батальоны старшего лейтенанта Федянина и капитана Гладченко с десантом пехотинцев старшего лейтенанта Лосева и во взаимодействии с подразделениями 293-й стрелковой дивизии устремились в направлении к поселку Калач, на хутор Советский, навстречу войскам левого крыла Сталинградского фронта.
Ни ответный огонь вражеской артиллерии, ни начавшийся снегопад с пургой не могли остановить стремительного продвижения советских танкистов. Вот головной танк лейтенанта Павла Белова почти вплотную приблизился к обрыву длинной зигзагообразной балки. На несколько минут — остановка. Танкисты открыли огонь с места. На снег с тремя бойцами спрыгнул командир отделения саперов сержант Иван Брыкин. В руках у них были тяжелые пакеты взрывчатки. А через несколько минут могучий взрыв поднял на воздух черные комья земли. Образовался достаточно широкий съезд. Машина Белова без труда скатилась по нему вниз. За ней последовали и другие танки. Тотчас же, несколько правее, подготовили второй такой же спуск. По нему пошли танк Лебедева и еще несколько машин.
Танкисты понимали, насколько дорога для них каждая минута. Быстрее вперед, не дать врагу опомниться, ошеломить его!
Появление в своем тылу советских танков, действительно, привело противника в замешательство. Старший политрук Целищев, который ехал в одной из машин первой танковой роты, тут же радировал комбригу:
— Противник бежит!
— Не торопитесь с выводами,— охладил его Прованов.— Это бегут румыны, которые не хотят воевать с нами! — ответил комбриг.— За ними — враг посерьезнее.
В самом деле, во втором эшелоне оборонялись гитлеровцы, и они держали под контролем свою союзническую армию. Поскольку румыны бежали, бросая оружие, фашисты стали их расстреливать, и те оказались между двух огней. Когда наступающие подавили первый заслон гитлеровцев, румынские подразделения начали сдаваться...
Первый жестокий бой, как и ожидалось, разгорелся за село Скворин. Его завязала головная походная застава. Один вражеский танк уже горел, через минуту заполыхал и другой. Несколько наших машин, лавируя среди свежих воронок, с двух сторон приближались к селу. Гитлеровцы торопливо разворачивали свои танки. Старший политрук Целищев, лейтенанты Хромыко, Бурцев, Гиль и Поляков бросились на восточную окраину, а Кукуев, Старшее, Меланчиков и Василец—на западную. Они мгновенно открыли огонь по разворачивающимся вражеским танкам.
Минут через пятнадцать—двадцать на поле боя остались четырнадцать горевших и разбитых немецких машин. Получили повреждения и три наших тридцатьчетверки. Ими сразу же занялись воентехники Каток и Шилов.
А бой катился дальше.. Уже впереди показался населенный пункт Громки. Оттуда незамедлительно блеснули вспышки выстрелов вражеских орудий.
— Жариков! Влево, по лощине! — приказал старший лейтенант Лебедев своему механику-водителю.
Устремились по лощине и еще два танка, но объехать деревню не могли: мешал овраг. Танкисты повернули в сторону деревни. Там поднялся переполох, однако артиллерия противника медлила недолго, скоро открыла огонь по низкой и пологой высоте, на которую стали взбираться танки капитана Клименко.
— Доложите обстановку! — послышался в наушниках Лебедева голос капитана Гладченко.
— Давлю орудия и расстреливаю чиновную публику,— ответил начальник штаба и услышал, как вокруг его танка стали рваться гранаты.
Расставленные между домами вражеские орудия продолжали бить по дороге, пересекающей пологую высоту, и Гоголев повернул часть танков влево, а часть — вправо. Лейтенант Айтуганов ворвался на западную окраину Громки. По деревне в панике бегали с какими-то черными папками и чемоданами гитлеровцы.
— Доложите толком, что у вас там за возня с какой-то публикой. Уничтожайте орудия! — сердился комбат Гладченко.
— Расстреливаем штабников, огонь по деревне прошу прекратить, справимся сами! — ответил Лебедев.
Позже стало известно, что танкисты в Громках раздавили десять орудий, около сорока повозок с грузами и разгромили штабы двух румынских полков.
На западной окраине стоял подбитый танк лейтенанта Малига Айтуганова. Его машина оказалась против трех орудий. Одно он успел уничтожить, а оставшиеся несколькими выстрелами подожгли танк. Лейтенант не успел покинуть машину и геройски погиб...
Когда освободили Громки, сюда приехал командир корпуса Кравченко с начальником штаба Бахметьевым. Он поставил Прованову задачу на дальнейшее наступление, дал проводника из местных жителей. Его посадили на танк командира 149-го танкового батальона Федянина.
Танки шли до самого Манойлина. На одном из участков маршрута дорогу им преградили установленные на стыке двух оврагов вражеские противотанковые орудия. Объехать их мешали овраги?..
Пехотинцы, ехавшие десантом, горохом сыпанули с танков. Командир стрелкового батальона Лосев подозвал к себе старшину Бельдинского.
— Видишь — впереди врытые в курганы орудия?— показал он рукой.— Надо...
— Я вас понял! — Не дав договорить комбату, старшина со своим взводом побежал влево и мгновенно исчез в овраге.
Удачно продвинувшись по его дну, бойцы вышли почти вплотную к одной из орудийных позиций и автоматно-пулеметным огнем расстреляли расчеты. Короткой и столь же успешной была схватка с другими артиллеристами. Ошеломленные неожиданной и дерзкой вылазкой красноармейцев, гитлеровцы — те, что остались живы,— разбежались.
В эти дни каждый участник Сталинградской битвы жил в какой-то яростной, неуемной спешке. Скорее, скорее вперед! Помня горестные дни отступления, каждому бойцу не терпелось воздать ненавистному врагу должное.
Гитлеровцы сопротивлялись яростно. За каждый населенный пункт они держались с отчаянием обреченных. Вся степь, насколько хватал глаз, чернела от воронок, дышала порохом и жженым железом. Жаркими кострами горели хутора, деревни, поселки...
...Отступающую колонну вражеских автомашин в Евстратовском уничтожили экипажи лейтенантов Васильца и Меланчикова. Все получилось довольно просто: механик-водитель Макарчук загородил дорогу, а Гадалов, механик-водитель второй машины, таранил поочередно каждый автомобиль. Радисты-пулеметчики обоих экипажей поливали свинцом разбегавшихся гитлеровцев.
Наступление продолжалось. Танкисты с автоматчиками на бортах машин подходили к Манойлину. Стрелковые подразделения несколько отстали. Вынырнув откуда-то со стороны противника, к танку Лебедева подошел Т-70 лейтенанта Белянского. На борту стояли начальник разведки с несколькими разведчиками.
— Имейте в виду, в Манойлине много танков и артиллерии противника,— предупредил он начальника штаба батальона и поехал искать командира бригады.
А в это время Проханов радировал комбатам:
— Манойлин атаковать с ходу, развернувшись в линию. Федянину прикрыть левый фланг и выйти на Липо-Луговской. Гладченко — на восточные скаты высоты сто семьдесят четыре, ноль.
Комбриг решил наносить удары по флангам. Но на этот раз гитлеровцы постарались надежно прикрыть их.
До Манойлина оставалось не более километра, когда противник открыл мощный огонь из пушек и танков. Вздрогнула и замерла на месте машина старшего политрука Целищева. По лбу политотдельца потекла кровь.
— Михайлин! Что случилось? — не отрываясь от прицела, как всегда спокойно, спросил он.
Успели сделать один ответный выстрел, но тут последовал еще удар по танку, и башня моментально наполнилась едким дымом. Экипаж начал покидать машину.
— Где Михайлин? — крикнул Целищев.
— Андрей ранен,— ответил радист-пулеметчик.— Думал, он — за нами, но, видать, не смог.
Вместе с командиром башни они вновь бросились к машине. Но помочь Михайлину уже не могли. Осколочный снаряд крупного калибра отбросил в сторону крышку лобового люка танка, и оторванный шарнир угодил в голову механику-водителю. Облитый кровью, он застыл на своем сиденье...
Когда атакующие начали обходить населенный пункт, вражеские танки устремились на его окраины, чтобы как-то задержать советские машины. А в это время подразделения Лебедева и Клименко ворвались в самый центр деревни.
Напряженный бой продолжался около двух часов. Его итог — пятнадцать сгоревших и подбитых неприятельских танков и не менее десятка покореженных артиллерийских орудий. Были выведены из строя и пять наших танков.
Когда бой затих, на окраине деревни вдруг ожил вражеский танк.
— Откуда он взялся? —насторожённо спросил комбат Лосев.— Ведь все были подбиты.
