Закрутившая позёмка заставила прекратить наблюдение, но она и сослужила хорошую службу. Немцы обнаружили солдат Рамаева слишком поздно, когда они уже преодолели ряды колючей проволоки и вышли им в тыл.
Гаяз первым прополз в заранее проделанный в проволочном заграждении проход, отёр рукавом маскхалата пот со лба и, резко вскочив, бросился к двери дзота. В это мгновение дверь распахнулась, и из неё вышел давно не бритый, заросший рыжеватой щетиной немец, закутанный в женский клетчатый платок.
— Гутен таг![8] — шепнул Гаяз и приставил к его животу дуло пистолета.
Столкнувшись лицом к лицу с русским офицером, появившимся здесь как привидение, немец онемел от страха и, выронив автомат в снег, поспешно вскинул руки вверх. Подоспевшие бойцы затолкали ему в рот кляп и оттащили в сторону.
Что-то недовольно бормоча, видимо, выражая досаду по поводу оставленной открытой двери, из дзота показался ещё один немец. Увидев здоровенного русского, который приготовился швырнуть в дзот гранату, он дико завопил. Внутри раздались тревожные возгласы, коротко протрещала автоматная очередь, но все эти звуки поглотил оглушительный взрыв. С дзотом было покончено. Гаяз метнулся к расположенному рядом блиндажу, из которого уже выскакивали немцы… Следуя примеру командира, не мешкали и бойцы. Короткая пятнадцатиминутная схватка — и господствовавшая над Мокрым оврагом высота была очищена от противника. Немногим гитлеровцам удалось спастись бегством.
На рассвете следующего дня Рамаев приказал покинуть блиндажи, в которых взвод расположился на ночь. Бойцы кое-как перекусили сухим пайком и, пройдя траншеями метров триста-четыреста, залегли в полузасыпанных снегом окопах на склонах высоты. Дул студёный, колющий ветер, от холода не попадал зуб на зуб. Солдаты недоумевали: зачем понадобилось командиру уводить их в голое поле, на ветер и мороз, оставлять блиндажи, в которых имелись железные печки?..
Внезапно в воздухе послышался характерный клёкот летящего снаряда, и рядом с блиндажами тяжело ухнул взрыв. За ним второй, третий. Немцы на протяжении получаса вели огонь по оставленным вчера позициям. Вершина холма превратилась в сплошную стену огня, дыма, вздыбленной земли.
Только теперь стал ясен поступок командира… Молодец командир! Голова! Уж если погибать, то погибать не бессмысленно, а с толком, неся смерть врагу. Лейтенант учится у Ценина…
Артобстрел прекратился так же неожиданно, как и начался. Гаяз повёл своих бойцов туда, где только что бушевал смерч огня и металла. В воздухе висел тягучий и горьковатый запах гари. На месте большинства блиндажей и землянок зияли огромные воронки, вся вершина холма была буквально перепахана снарядами. Бойцы начали поспешно восстанавливать разрушенные траншеи — насыпали брустверы, вырубали в стенках полки для боеприпасов.
Враг не заставил себя ждать. Трижды бросался он в атаку и трижды откатывался обратно, натолкнувшись на плотный огонь. Взвод не уступил высоты.
Когда Гаяз встретился с командиром роты, тот крепко пожал ему руку.
Полк продолжал наступление. Одно за другим освобождал сёла и хутора, вернее то, что от них осталось — развалины и торчащие тут и там печные трубы. Глядя на них Гаяз почему-то представлял себе ощипанных живьём гусей.
Вскоре немцы были выбиты из довольно крупного населённого пункта Песчанка. Однако 128-й стрелковый полк, в котором служил Гаяз Рамаев, задержался в Песчанке недолго. Пополненный свежими силами, он продолжил боевые действия в направлении Верхней Ольшанки. На этом участке гитлеровцы ещё основательней закопались в землю. Через каждые двести — триста метров дзоты, блиндажи и другие оборонительные сооружения. Подступы к ним преграждают ряды колючей проволоки. Но ничто уже не может остановить советских воинов.
Недалёк час, когда части двух армий соединятся на Мамаевом кургане. Скоро последний, решающий удар. Об этом говорят в частях и подразделениях, об этом напомнил Рамаеву командир роты Ценин. От себя добавил, что возлагает на его взвод большие надежды, и чтобы лейтенант, мол, по-прежнему являл для своих подчинённых пример доблести и отваги.
…Пример доблести… Ценин и сам не из трусов. На груди четыре ордена, три медали. Он знает, что такое настоящая храбрость и умеет ценить её. Если человек, не считаясь с опасностью, бездумно лезет под пули, — это ещё не храбрость. Это безрассудство. Таким старший лейтенант быстро вправляет мозги. «Погибнуть на войне нехитро, — говорит он. — Хитро убить как можно больше фашистов, а самому остаться живым. Даже самая красивая смерть, если она бессмысленна, не может быть оправдана!» Правильно говорит ротный. Нет, ни такой сумасбродной храбрости, ни бесславной смерти Гаязу не надо. Погоди, с чего он вдруг об этом?.. Но в то же; время разве может здравомыслящий человек забыть, что война это не игра? Война без жертв не бывает. Кто-то должен погибнуть, чтобы жили другие. Но, как говорит старший лейтенант, если придётся умереть за свободу своей родины, то пусть твоя смерть будет вечной звездой сиять в народной памяти, пусть, проходя мимо твоей могилы, люди благодарно склонят головы…
В Воропанове полк наткнулся на укрепления внутренней линии обороны противника. Часть этой линии была построена ещё нашими летом сорок второго года. Немцы значительно расширили и углубили её.
Атака была намечена на раннее утро следующего дня. Как обычно, первой вступила в дело артиллерия; над головой прогудели штурмовики и бомбардировщики. Позиции гитлеровцев окутались дымом. Удар пехоты, подкреплённый танками, был стремительным и сокрушительным. Немцы, с каждым днём всё отчётливей понимавшие свою безнадёжность, отошли без особого сопротивления. Однако в этой пассивности и быстром отходе таилась хитрость: фашисты стремились закрепиться на новом рубеже обороны, который ещё не подвергался артналёту. Задача наступающих — ни на минуту не давать врагу передышки, заставить понять, что, кроме сдачи в плен, у него нет иного выхода.
Связной передал приказ командира роты: взводу Рамаева под отвлекающим внимание врага огнём зайти в тыл немцам и по сигналу атаки ударить по их огневым точкам, которые прижали бойцов к земле.
От успешных действий роты зависит выполнение боевого задания батальоном, следовательно, и всем полком. Так взвод Рамаева опять оказался в центре событий.
Гаяз, расстегнув полушубок, достал из нагрудного кармана гимнастёрки записную книжку, что-то набросал на листке и протянул связному.
— Передай командиру роты!
Запалив дымовые шашки, взвод пополз в обход врагу…
Окопы, покинутые бойцами Рамаева, окутались дымовой завесой. Прибегнув к дымовым шашкам, Гаяз — рассуждал так: всё неожиданное и необычное привлекает внимание. Дымовая завеса должна насторожить немцев. Ожидая какого-нибудь подвоха, они могут повернуть огонь в ту сторону. А это и требуется. Как выяснилось впоследствии, гитлеровцы клюнули на приманку.
…Гаяз полз впереди взвода. Бойцы старались не отставать от него, однако то и дело он поторапливал их: «Вперёд! Вперёд!» Маскхалаты надёжно укрывали их на снегу.
Жарко, рубашка липнет к телу, а на ресницах — иней. От тяжёлого дыхания он растёт, мешает смотреть. Надо бы снять рукавицу и оттаять иней ладонью, но для этого нужно остановиться, потерять время. Нет, этого делать нельзя. Гаяз погружает лицо в снег. Слежавшийся, жёсткий, он царапает кожу, жжёт, но зато глаза очищаются. Гаяз ползёт быстрее. Он знает: вслед за ним прибавят хода и остальные. А вот и позиция врага. До неё метров сто, не более.
Рамаев останавливается.
— Селиверстов, ты со своим отделением ударишь по правым точкам. Ты, Карпов, возьмёшь на себя левые. Остальные пойдут со мной. Сигнал — красная ракета. Гранат не жалеть: пусть будет больше грому. Двинулись, ребята!
Когда опять поползли вперёд, Гаяз придержал Селиверстова за рукав:
— Слышь, Саша, ежели что, возьмёшь взвод на себя…
— Что вы, товарищ лейтенант…
— Война есть война… Кто знает…
Селиверстов хотел что-то возразить, но лейтенант прервал его:
— Ползи, не то отстанешь от своих…
Выждав немного, чтобы отделения приготовились к атаке, Гаяз выстрелил в небо красную ракету и вскочил на ноги. Все три отделения ударили одновременно. Загремели взрывы, затрещали автоматы. Бойцы действовали молниеносно, не давая врагу опомниться.
Где-то сбоку, справа и слева послышалось нарастающее «ур-ра!» «Наши поднялись, — отметил про себя Гаяз. — Надо поспешать, расчистить им дорогу!»
— Живей поворачивайся, ребята! Вперёд!
В негустом кустарнике, черневшем метрах в ста и чуть сбоку, Рамаев заметил какое-то шевеление. Он пригляделся и увидел, как из кустов выдвигаются орудийные стволы. «Думают прямой наводкой бить. Видно, появились наши танки, — мелькнуло у него в голове. — Ну нет, номер не пройдёт!»
