Георгий Савицкий - Танковый таран. «Машина пламенем объята…»

Трофейным чешским машинам Вермахта тоже сильно досталось. Хоть легкие танки Pz.Kpfw.38(t) и оставались на ходу, но немецкие танкисты получили множественные ранения. И не только от польских снарядов. Броня чешских танков была хрупкой, а они сами были собраны на стальных каркасах, к которым бронелисты крепились заклепками. В итоге осколки отколовшейся изнутри брони и увесистые обломки крепежа создавали внутри танка своеобразную шрапнель.

Тот бой Дитрих Шталльманн вспоминал с неохотой, хоть и уничтожил один из злосчастных польских танков 7TP и пару танкеток. Обер-лейтенант чуть не лишился глаза, а шрам остался на всю жизнь. Впрочем, как и черная нашивка за тяжелое ранение. И даже Железный крест 1-го класса, полученный за тот бой, был не в силах стереть из памяти разлетающиеся перед лицом куски брони…

И теперь вот круг замкнулся, Шталльманн снова занял место командира в штабном танке Pz.Kpfw.38(t). От обычных, линейных машин этот «чех» отличался дополнительной рацией для связи в звене «батальон — полк». А в случае необходимости командир «кампфгруппы» мог связаться и с дивизией: вызвать на поддержку артиллерию и авиацию — страшные «Schturkampfluentzeuge», «Юнкерсы-87».

Кроме того, в новую «боевую тактическую группу» входила настоящая «сборная солянка» из самых разных танков. Здесь были еще два чешских танка Pz.Kpfw.38(t), машины Pz.Kpfw III Ausf. F с 50-миллиметровыми пушками KwK 38 с длиной ствола 42 калибра. И даже трофейные русские машины Pz.Kpfw.747 T-34 (r.) — та самая знаменитая «тридцатьчетверка», но только уже с черными крестами на башне. Брошенных танков, в том числе и знаменитых Т-34, с начала войны было множество. Некоторые из них щепетильные немцы починили и ввели в строй. Оккупанты поставили на службу даже легендарный советский танк.

Но наибольшее удивление, а потом и негодование боевого офицера Панцерваффе вызвало то, что дополнительно в «боевую группу» был включен и взвод из четырех огнеметных танков — «Flammpanzer».

Сам по себе этот танк изначально задумывался как карательная машина. Имея слабую броню, он мог эффективно использоваться только в акциях устрашения. Огнеметы были установлены в небольших башенках — «Spitzkopfe», на надгусеничных полках. Экипаж состоял из трех человек: механика-водителя, радиста и командира. Он же был и стрелком-огнеметчиком.

С апреля по сентябрь 1939 года MAN построил сорок шесть шасси, которые в начале 1940 года были вооружены компанией «Wegmann & Co». Дополнительно в апреле 1940 года из 7-й и 8-й танковых дивизий были взяты три десятка Pz. Kpfw II-Ausf D/E и были также переоборудованы в Pz. Kpfw II(F). Общее число выпущенных огнеметных танков «Flamingo» не превысило двухсот машин. Гитлеровцы все больше нуждались в карательных машинах.

И теперь вот несколько подобных машин и в его группе, но, как подозревал Дитрих Шталльманн, чести они ему не прибавят. А скорее наоборот. Гауптман сильно недолюбливал огнеметные машины: он больше привык полагаться на верный глазомер и твердую руку своего panzer-ober-schutze Вальтера Зибера, чем на стихийную, а потому и неуправляемую силу огня.

Экипаж танка тоже разделял чувства командира. Мрачный «Аржмайстер» Алекс Кнаге стал еще более сумрачным и нелюдимым. А обер-панцер-шутце Вальтер Зибер уже больше не доставал свою губную гармошку. А потом и вовсе выменял ее на пол-литра забористого русского самогона. Всех их сплотило ожидание чего-то неминуемо страшного. Того, что окончательно перевернет не только их жизнь, но и их представление о войне. Все к тому и шло.

Как ни тяжело приходилось кавалеристам генерала Белова и даже солдатам генерала Ефремова, которые вели бои за Вязьму, но положение 29-й армии, наступавшей на Ржев, было еще хуже. 29-я армия находилась в непроходимых Мончаловских лесах. Они атаковали Ржев раз за разом, но их натиск слабел с каждым днем. Красноармейцы и командиры были отрезаны от остальных войск советского фронта, почти что не было еды, заканчивались патроны, снаряды к орудиям, минометные мины. Нечем было поддержать идущих в атаку на верную смерть солдат, кроме криков «Ура».

Войска 29-й армии ведут упорные и безнадежные бои с начала января 1942 года. Ворвавшись в пригороды Ржева, солдаты продвинуться дальше так и не смогли. Пресловутое «чуть-чуть» обернулось против солдат Красной Армии. А вот гитлеровцы своим «чуть-чуть» воспользовались сполна.

Оперативно подтянули резервы, контрударами отбили атаки на город, оборонительные рубежи на подступах к городу укрепили.

А вокруг прорвавшейся к городу группировки советских войск все туже сжимали кольцо окружения. И теперь окруженцам приходилось вести уже оборонительные бои — для того чтобы выжить.

И снова Георгий Жуков категоричен в своих приказах: только наступать! При этом Ставка совершенно не представляла себе оперативную обстановку на фронте. Какая уж тут разведка, если гитлеровцы не позволяют головы поднять постоянными артобстрелами, а когда небо светлело от низких облаков — то и бомбардировками.

И они наступали, раз за разом, уже без тяжелого вооружения, по колено, а то и по пояс в кровавом снегу, с винтовками против «кос Гитлера» — пулеметов MG-34. Страшный треск, словно полотно рвется, было последним звуком, который слышали умирающие красноармейцы.

Но красноармейцы умирали даже без боя, и смерть в атаке они воспринимали как самый легкий способ окончить мучения. Люди умирали от ранений, голода, болезней. Многие замерзали насмерть.

И вот наконец Георгий Жуков все же отдал приказ — пробиваться к своим.

Роковой день настал 18 февраля 1942 года — остатки 29-й армии пошли на прорыв.

Но еще затемно «кампфгруппа Шталльманна» вместе с остальными частями усиления заняла позиции на предполагаемом месте прорыва. Шталльманн приказал готовить позиции. Он стал еще более мрачен, лицо сделалось серым, глаза приобрели какой-то лихорадочный блеск. «Аржмайстер» Кнаге больше не сыпал ругательствами и пошлыми остротами.

— Zum Teufel! — К черту! Мы обречены убивать этих русских, а они обречены умирать. Будь проклята эта война, на которой я чувствую себя мясником!

Ему никто ничего не сказал. Все молча продолжали готовиться к бою. Рядом с частями Вермахта окапывались и «хиви». Это сокращение от немецкого «Hilfswllige» — «Добровольные помощники». Так назывались предатели, русские на службе гитлеровцев.

Судьбы этих людей складывались по-разному. Кто-то перешел на сторону врага из страха смерти, кто-то действительно ненавидел советскую власть и дрался против «красных» по идеологическим соображениям. А кто-то просто не хотел гнить в концлагерях. И тем не менее это тоже были враги, может быть, еще худшие, чем фашисты. Их не жалели ни наши, ни новые господа. Последние относились к «хиви» с нескрываемым презреньем. Для гитлеровцев слово «Hilfswllige» было синонимом untermenschen — «недочеловеки».

Дитрих Шталльманн исключением не был. К предателям он относился так, как подобает относиться к предателям.

Русские пошли на прорыв ночью 18 февраля — навстречу собственной смерти. Измученные, раненые, обмороженные. Они брели как призраки в снежной пустыне, по колено, а то и по пояс в снегу. Красноармейцы прорывались, имея только лишь легкое стрелковое оружие и совсем немного патронов. Тяжелое вооружение частью вышло из строя, частью было брошено из-за отсутствия боеприпасов. Шли плотной массой, надежда была только одна: «продавить» заградительные рубежи гитлеровцев натиском. Но какой натиск, когда люди неделями недоедали? Конина, распиленная на морозе пилами, да мерзлые сухари. Горсть пшена или гречки — уже деликатес неслыханный.

Немецкие пулеметы захлебывались, их стволы раскалились от постоянной стрельбы, несмотря на мороз. Путь на прорыв был устлан телами погибших бойцов, но красноармейцы шли и шли, задние давили на передних, образуя настоящий конвейер смерти.

Солнце едва появилось из-за горизонта, и в первых, кровавых лучах светила над местом прорыва показались пикировщики «Юнкерс-87». Небо стало черно от стальных стервятников Геринга. Ужасающий вой авиационных сирен парализовывал волю, а страшный град бомб «накрывал» поле боя, ставшее одной огромной братской могилой.

Один за другим, в строгой очередности, стервятники с характерным обратным изломом крыльев и торчащими из-под плоскостей уродливыми «ногами» шасси в обтекателях-«лаптях» заваливались набок. И начиналось скольжение по невидимой, почти отвесной горке. В самой нижней точке, на высоте метров триста-четыреста, когда земля уже начинает «бить по глазам», автомат пикирования перекладывает рули на вывод из пике. И в этот же самый момент 240-килограммовая осколочно-фугасная бомба, подвешенная под фюзеляжем, освобождается от замков бомбодержателя и начинает свой смертоносный полет. А из-под крыльев срываются и еще четыре осколочные 50-килограммовые смерти.