Тяжкие мысли теснились в его голове. Задание начальника разведки он в принципе выполнил, пленного взял и находился уже в точке возврата, потеряв в бою только одного из пятнадцати членов группы. Но вот беда: вызвать вертушки не представлялось никакой возможности: основная рация, судя по всему, вышла из строя от первой же автоматной очереди. Резервную пришлось выбросить в ущелье в тот самый критический момент, когда ответственный за ее сохранность рядовой Керкибаев чуть было не сорвался в пропасть, успев в последнюю секунду ухватиться за карниз и повиснуть на нем, как сосиска.
«Да бог с ней, с рацией, — подумал Латынин. — Как-нибудь разберемся. Вот Калиновский, кажется, останется без ноги». Второй очередью тому раздробило колено. К конечной точке разведпоиска группа вышла примерно через полтора часа после того, как оказалась на вражеской территории. Было темно, но запах костра, блеянье овец свидетельствовали о том, что где-то рядом люди. Преодолев небольшой горный горбыль, разведчики увидели огонь и сидящих вокруг него троих афганцев.
— Вот ты где, брат мой Авель, — с каким-то злорадством в голосе проскрипел сквозь зубы Серега Калиновский. — Пастырь овечий и божий любимец. Это я пришел к тебе, брат твой Каин.
Латынин никогда не читал Библии, поэтому не понял, что имел в виду прапорщик, но строгое внушение сделал, перейдя почти на шепот:
— Не разговаривать и вообще не издавать никаких посторонних звуков, даже шорохов. Заходим с подветренной стороны, могут услышать.
Впрочем, старлей со своим строгим внушением опоздал. Их присутствие было уже замечено. Один из духов набросил на костер кошму и погасил его. При почти полной луне было видно, как в небо взвился султан дыма. «Все, — понял Латынин. — Подал сигнал своим. Кому надо — его уже увидели. Надо действовать без промедления». Старлей первым перескочил через кряж, укрывавший разведчиков, как окопный бруствер, и заскользил вниз по склону. Еще пятеро из группы поспешили за ним.
Духи только и успели, что две очереди по ним выпустить. Бежавший чуть позади командира Калиновский схватился за правую ногу и рухнул на землю. Двое бандитов, хрипели и агонизировали, катаясь на спинах вокруг потухшего, играющего каминными угольками кострища. Третьего взяли и быстро поволокли в гору. Там, за камнем, сидел очумевший Ищук и тряс в руках рацию, в которой что-то громыхало и позвякивало.
— Надо же, — недоуменно сказал он, — с первого выстрела. Шальная пуля.
— Выброси ты ее, чтобы не тащить. Сейчас быстро настроим резервную и выйдем в эфир.
— Да, товарищ командир, вам хорошо говорить. Я с ней весь Афган прошел. Хотел просить, чтобы списали вместе со мной, и на дембель увезти.
Латынин прислушался. Местность наполнялась гулкими голосами. Сюда уже бежали духи, и их, судя по звукопроводимости ночного горного воздуха, было очень много.
— Все, отставить выход в эфир, — скомандовал Латынин. — Нет времени разговоры с начальством разговаривать. Немедленно уходим. Серко и Шмагин, взять раненого. Смирнов и Савватеев — замыкающие.
Бежали по указанному на карте обратному пути в гору. Преодолев километр с небольшим, вошли в узкий проход между двух скал. «Идеальное место, чтобы задержать духов, — подумал Латынин. — Если понадобится, останусь прикрывать сам. Все равно — трибунал. Не в этот, так в другой раз». Старший лейтенант оглянулся назад. Несшие Калиновского бойцы сильно отставали. Замыкающие вынуждены были останавливаться и ждать, пока выдохшиеся Серко и Шмагин наберут нужную дистанцию.
— Поменяйтесь местами, — приказал Латынин четверым, — и дальше вперед, без остановки, передышка возможна только на спуске перед мазаром Рахманкулло. Старший сержант Спицын, вот тебе карта…
Старлей собирался передать командование Спицыну, которому перед началом рейда подробно объяснил по карте обратный маршрут. На всякий случай. Но Калиновский, самый старший по возрасту в группе, видимо, понял, что собирается сделать командир, и остановил его.
— Не надо, Саша, — сказал он. — Со мной вам далеко не уйти. Если даже ты останешься прикрывать. Ты ни в чем не будешь виноват. Во всяком случае, передо мной. Я мог еще пятнадцать лет тому назад уйти на гражданку и жить спокойно, возделывая в Новом Миргороде свой садик-огородик. Но я, как и ты, сделал свой выбор в пользу этой работы. И сегодня пришел не твой — мой час принять эту ответственность за ребят. Оставьте мне несколько рожков, две гранаты у меня есть.
— Пожалуйста, товарищ прапорщик, — ефрейтор Серко протянул ему два «АК-47» со снаряженными магазинами в подсумках, которые в схватке у погашенного костра прихватил у убитых душманов.
— Так ты что, — спросил ефрейтора Латынин, — все это железо на себе волок? Да еще и Калиновского в придачу?
— Да это я, командир, машинально взял, — ответил Серко. — Деревенская привычка ничего не оставлять, что может пригодиться в хозяйстве.
— Ну, ты куркуль, Серко! — Латынин укоризненно покачал головой.
— Молодец, солдат! — похвалил ефрейтора Калиновский. — В хозяйстве все пригодится. А теперь все уходите. Саша, — обратился прапорщик к старлею, снимая с груди нательный крестик. — Увидишь моих, передай дочери. Он ее будет хранить.
— Ты что, Калина? — Латынин попытался хоть как-то смягчить трагизм ситуации, которую изменить было невозможно, с раненым на руках группа бы далеко не ушла. — Ты же — коммунист.
— Одно другому не мешает, — простонал Калиновский (боль в простреленном колене сделалась просто невыносимой). — Иисус Христос, говорят, был первым коммунистом, — и, немного помолчав, приказным тоном сказал: — Все, уходите.
— Нет, Калина, — сказал Латынин, как отрезал. — Ты же знаешь, что и мы своих в беде не бросаем и на растерзание не отдаем. Я не останусь, но и ты здесь не останешься тоже. Спицын веди группу вперед. Я догоню. Замыкающие, ко мне, быстро минировать проход.
Луна очень хорошо освещала крутой подъем, по которому уходили от преследования четырнадцать человек, неся на руках раненого и волоча пленного духа. Латынин бежал позади замыкающих, вслушиваясь в оставшуюся позади предательскую темноту. Гул людских голосов казался теперь далеким. Минут через пять после того, как движение было продолжено, раздался взрыв, отразивщийся в ночном воздухе предсмертными воплями духов. В ответ, как казалось, заговорили сотни стволов, и так продолжалось еще минут пятнадцать. Беспорядочная стрельба сопровождалась криками отчаяния и ярости. Потом все стихло.
Латынин понял, что афганцы следом не пойдут. Погоня прекратилась. Остаток пути преодолели более размеренным шагом и без особых происшествий. Кроме одного.
Пока ответственный за сохранность резервной рации Керкибаев дрыгал ногами над пропастью, его держали за руки двое человек. А Латынин, склонившись над полукилометровой бездной, в которой булькала безымянная горная речушка, грязно ругался:
— Чурка! Ничего нельзя доверить. На минуту нельзя оставить без присмотра, обязательно в какую-нибудь выгребную яму угодят. Да скажите вы этому ишаку, чтобы ящик вниз сбросил. Керкибаев, бросай вниз рацию, тебе говорят!
Через мгновение единственный источник связи, по которому можно было выйти в эфир, с грохотом полетел вниз, а извлеченный из пустоты Керкибаев лежал на выступе и громко охал.
— Ну, как же так, Керкибаев? — укорил его старший лейтенант. — Под ноги же себе смотреть надо. Тоже мне, житель горного аула.
— В Туркмении, товарища командира, гор мала-мала, — ответил ему пришедший в себя ефрейтор. — Песок многа. Пустыня Каракума. Впадина Сарыкамыша. А гор совсем мала-мала.
Со стороны, возможно, все выглядело смешно, если бы не было так печально. Недотепа Керкибаев, для него это был только второй рейд, не только сам чуть не грохнулся в пропасть, но и едва не утащил за собой всех, кто был связан с ним одной страховочной веревкой, в том числе и тех, кто с трудом протаскивал по смертельно опасному и такому узкому выступу обезноженного Калиновского.
…«А все-таки хорошо, что ефрейтор Ищук настоял на том, чтобы взять разбитую рацию, — думал теперь, притулившись к большому валуну, Латынин, при этом безучастно рассматривая распятие, которое в спешке так и не отдал Калине. — Так хоть какой-то остается шанс выбраться отсюда». Внизу, у мазара Рахманкулло, сновали тени. Они становились все отчетливее, и их число, кажется, постоянно увеличивалось. Приближался рассвет. «Вот тогда, при первых лучах солнца, они ринутся на нас и разберутся с нами по-свойски», — рассуждал старлей.
Разведчики между тем располагались на отдых. Раненого Калиновского заботливо уложили между камней, укрыли. Он был в сознании, но от боли, притупившей его нервную систему, практически ни на что не реагировал, на вопросы не отвечал, а просто смотрел, как будто в пустоту.
