Наконец настал день, когда настойчивый Сергеич все же окончательно достал Герасимыча, и тот сдался, а Владик напросился в помощь зам по тылу и уехал с ним на продуктовые склады. И настал вечер, когда Владик приехал с новеньким ножом; Сергеич все никак не мог налюбоваться подарком; а Герасимыч размышлял: что же делать с новенькой солдатской миской, в ответ подаренной ему растроганным Сергеичем. Но при этом следует отметить – все трое нашли какое‑то успокоение: Сергеич – при ноже и при памяти, Герасимыча не достает Сергеич, и Владик занят: усердно натачивает новенький нож. Какие уж там стрессы! Так что тот первый вечер прошел более-менее спокойно.
Следующие сутки вся троица была в наряде, но в разных сменах: Герасимыч в разведке, Влад на дорожном шлагбауме, старшина тоже куда‑то укатил. После работы, до вечера, так же все было спокойно. Но с этого вечера Владик прекратил попусту распивать чаи, только курил. Позже, чтобы часто не отвлекаться от любимого дела, он приобрел знатную вместительную трубку и большую коробку ароматного табаку.
– Герасимыч, ты свободен, лапушка? Оцени – как я наточил! – В глазах мелькнуло подобие полного сексуального удовлетворения.
Герасимыч оценил:
– Что‑то с одного краю неровно, кажется… Сергеич, глянь.
– Точшно, чшерезчшур как‑то, однако. – Лезвие у финки стало неровным: один край был переточен волной.
Владик прицелился глазом по клинку:
– Ага… тьфу-тьфу… шибко, однако…
И началось!..
…Герасимычу в цвете снилась хрюшка, которую уготовляли на забой: какой‑то садист перевязал путами свинюшку нарастопырку и, наслаждаясь мучениями несчастного животного, правил перед ее выразительно-выпученными глазами свой резак. Сергеичу же привиделся черно-белый кошмар в режиме ускоренного воспроизведения: как он в родном Полесье проворно убегает от преследующих его по пятам, на мотоцикле с коляской, фашистов, лязгающих на кочках вставными металлическими челюстями и, по ходу дела – шампурами об бруски: вжик-вжик! И еще кричат по‑русски, сволочи: «Достал, епти!..»
– Доброе утро, господа! – Вжик-вжик. – Ну, вы и храпе-е-еть!
– Ты что, Влад, не спал, что ли?
– Да что‑то не хочется. – Владик выглядел огурчиком. – И так полжизни умудрился проспать, сколько ж можно! А ты, Сергеич, чего так орал‑то, епти?
Сергеич на вопрос не ответил и ловко сменил тему разговора:
– Слышь, Владик, а тебе зачшем это, что над ножом‑то измываешшься?
– Хочу и буду! – лаконично ответил Влад.
Наблюдательный Герасимыч отметил – в результате ночного бдения кинжал утратил зеркальный блеск, потускнел, и волна пошла еще и с другой стороны лезвия: даже своей формой стала напоминать узкую ложку. Весь личный состав отряда тоже заметил – с Владом стало твориться что‑то неладное: в любую свободную минуту, и днем, и ночью, он правил свой любимый нож! Похоже, в этом мире ему больше ничего и не нужно: это какое‑то блаженство, удовольствие, наслаждение, даже, кажется, оргазм! Вжик-вжик! При любом раскладе в расположении – музыка орет, телевизор работает, молодежь шумит – всем слышно: вжик-вжик!
Со временем, правда, когда Владик куда‑либо надолго выезжал, бойцы подметили: без этого, уже вполне привычного акустического фона– вжик-вжик-тьфу-тьфу! – отдыхающей смене стало довольно трудно засыпать. Судя по всему, правка клинка была для Влада некой отдушиной в этой жизни: не секрет – многие бойцы снимали стрессы алкоголем; многие, для того чтобы отвлечься от действительности, запоем читали стихи, книги – например лирику Некрасова, или страшилки Корнея Чуковского. Был один парень, классно играл на гитаре, так он каждую свободную минуту тренькал на ней, и ничего больше ему и не надо: бренчал и успокаивался, забывал обо всем на свете. Вот так – брякал по струнам и всем говорил, что это Бах. Никто не осмеливался отобрать у него инструмент во время его отдыха, хотя гитара была собственностью отряда, общественной.
Герасимыч же никогда не расставался с Библией. Не было случая, чтобы кто‑то по этому поводу умничал, но многие интересовались: что там внутри да как и что это или, к примеру, то означает. Герасимыч охотно просвещал любознательных и наставлял на путь истинный.
– Слышь, Герасимыч, что первее появилось – курица или яйцо? – спросил как‑то сидящий на краешке нар и портящий брусок об нож Владик.
– Когда младшей дочке было пять лет, я ей тоже задал этот вопрос – «что первее», так она, даже не раздумывая, сказала, что Господь все сотворил. А ты чем хуже малого дитяти, самостоятельно допереть не в состоянии?
На помощь Владику пришел без толку валяющийся на нарах старшина:
– Так, значит, Бог все сотворил?
– Ну да…
– За семь дней?
– Это вопрос философский… – буркнул Гаврила, не отвлекаясь от чтения.
Владику все же неймется:
– Значит, Бог сотворил весь этот бардак?
– Не бардак Он сотворил, – ответил Гаврила, – а все сущее, и человека в том числе, который, кстати, ответил Ему злом за добро.
– Да какое такое «зло-добро», Герасимыч? – перебил Влад, даже заточку прекратил. – Зло, оно изначально и было. А потом уже человек появился от крысы.
– Не от крысы, а от сговорчивой обезьяны, – поправил Влада начитанный Сергеич.
Все же оба оппонента дружно сошлись во мнении, что Герасимыч является весьма темным человеком, малообразованным.
– Судя по всему, Герасимычш, ты воскресно-приходскую школу с отличшием закончшил, – похвалил Сергеич. – Да-а, жалко, дальше не пошел учиться; глядишь, вышел бы какой-никакой толк из человека. – Он вытащил из‑под подушки финку и стал ковырять ногти на пальцах правой ноги. – Вот я удивляюсь, как ты ешшо связистом стал.
На друзей не принято обижаться, к тому же и сказано‑то было без какой‑либо злобы, шутя. Есть у человека потребность иметь хороших друзей. При необходимости хороший друг всегда рядом, он делит с ним радость и горе, помогает и поддерживает всеми своими силами, и само по себе слово «друг» подразумевает особо задушевное и тесное отношение, полное доверие и готовность в любой момент прийти товарищу на помощь. Но это никогда не мешает по‑доброму и подшутить друг над другом. В этой троице так оно всегда и было.
– Дык ить диплом‑то на базаре купил, и не один, чшай нынчше это не проблема, Сергеичш, – передразнил Герасимыч белоруса. – И от обезьяны я, в отличие от вас, не происходил, и мои папа с мамой – тоже. Мама, признаться, тоже добрая была.
– Ох, и остер же ты на язык, Герасымычш…
– А то!
– Подбреешь мне…
– Что?
– Не скажу што! Элементарных вешшей не знаешь. – Сергеич, предварительно вытерев клинок об штопаную штанину, переключил внимание на левую ступню. – Стыдно, стыдно должно быть, однако, заметьте.
– Шибко, однако… – встрял и Владик, все не прекращая своего любимого занятия. – Это круто. Интересно, что же это за штука такая «што»? – Полюбовался своим тесаком на расстоянии вытянутой руки. – Может, я тебе подбрею, ась, Сергеич?
– Ты, Владик, будь мил, не отвлекайся. – Сергеич тоже решил полюбоваться своим клинком. – Надо будет – сообшчу.
– Сообшчите, будьте так любезны… – Влад послушно стал наяривать дальше. – Я подожду.
– Вот я вам пример приведу из жизни одного человека, только не перебивайте…
– Ну‑ка, ну‑ка…
– …Интересно.
Гаврила отложил Библию в сторону и начал свой рассказ.
– В одном университете однажды известный профессор задал своим ученикам вопрос:
– Является ли Бог создателем всего сущего?
Один из студентов смело ответил:
– Да, конечно, является!
– Значит, вы считаете, что Бог создал все? – спросил профессор.
– Да, – уверенно повторил студент.
– Если Бог создал все, тогда Он создал и зло. А в соответствии с общеизвестным принципом, утверждающим, что по нашему поведению и нашим делам можно судить, кто мы такие, мы должны сделать вывод, что Бог есть зло, – аргументировал профессор.
Студент замолчал, поскольку не мог найти доводов против железной логики учителя. Профессор же, крайне довольный собой, похвалился перед своими учениками:
– Вот видите, это еще раз доказывает, что религия есть миф, придуманный малообразованными, темными людьми!
Но тут другой студент поднял руку и спросил:
– Можно по этому поводу задать вам вопрос, профессор?
– Конечно, молодой человек.
– Профессор, существует ли холод?
– Что за вопрос?! Конечно, существует. Вам же когда‑нибудь бывает холодно?
Некоторые студенты захихикали над простецким вопросом своего приятеля. Он же продолжил:
– В действительности холода нет. Согласно законам физики то, что мы считаем холодом, есть отсутствие тепла. Только объект, испускающий энергию, поддается изучению. Тепло есть то, что заставляет тело или материю испускать энергию. Абсолютный ноль есть полное отсутствие тепла, и любая материя при такой температуре становится инертной и неспособной реагировать. Как такового холода в природе не существует. Люди придумали это слово, чтобы описать свои чувства, когда им не хватает тепла.
