Однажды в районе льдохранилища, в расположении обороны шестой роты, снайперы Николай Куликов и Галифан Абзалов в течение дня не проявили на своем участке никаких признаков жизни: сидели в траншее под железнодорожным полотном. И лишь на второй день прикрепили к веревке консервные банки и вынесли их до наступления рассвета на нейтральную зону. Один конец веревки остался в траншее. Взошло солнце, и консервные банки загремели под самым носом немцев. Те стали выглядывать. Появилась одна голова, вторая. Снайперы сделали по выстрелу. Через час повторилось то же самое. Таким образом к вечеру Куликов и Абзалов вывели из строя целое отделение противника.
Как-то в период некоторого затишья на переднем крае я встретил среди развалин двух солдат-снайперов — Афиногенова и Щербину. Они вяло шагали навстречу мне. Мы поздоровались, с тропинки отошли в сторону, сели на камни, закурили.
— Куда направились? — спросил я их.
— В расположение роты. Фашисты притаились, носа не показывают, отдохнуть можно, — ответил Щербина.
— Зря уходите, — ответил я, — момент удобный для пристрелки цели.
Ребята согласились, и мы пошли в район тиров.
По дороге выяснилось, что оба они ни разу не делали пристрелку возможных целей. Считали это ненужным. Просто ходили среди развалин по всему переднему краю и, заметив противника, открывали огонь. Это частенько приводило к промахам. Иначе и не могло быть: расстояние до цели сразу не определишь, заранее подготовленных данных для стрельбы нет, а цель появляется на несколько секунд — вот причина промахов. Надо заранее готовить несколько постов, хорошо изучить впередилежащую местность, наметить ориентиры и определить расстояние до них, тогда и в часы затишья будет успех.
Мы дошли до поселка завода, зашли в один разрушенный дом. Здесь был мой запасной пост. Я показал товарищам, где у противника расположены дзоты, пулеметные точки, орудия прямой наводки, наблюдательные пункты, боевое охранение, и сказал:
— Как видите, снайперу не так много нужно знать про оборону противника. Пришел на позицию, отыскал нужный листок в блокноте — внес в стрелковую карточку нужные поправки и жди удобного момента. Для хорошо подготовленного снайпера достаточно того, чтобы цель показалась на короткое время. За это время нужно поймать ее на мушку, прицелиться и произвести выстрел без промаха.
Было часа четыре дня.
— Сейчас у фашистов обеденное время, — сказал я, обращаясь к товарищам, — они пунктуальные.
И вынул из стенки окопчика кусок фанеры. На нем была начерчена стрелковая карточка. От времени некоторые цифры стерлись. Я достал огрызок карандаша, обновил цифры, потом поставил нужный прицел, изготовился к стрельбе, стал ждать. Мои товарищи через окопные перископы наблюдали за позицией противника. Сидели тихо. Следили за поведением противника внимательно. Прошел час. Пыл и охотничий азарт у моих молодых друзей начал пропадать. Надоедает однообразие, хочется перебраться на другую позицию, поговорить с солдатами.
— Подождите! — одергиваю я их. — В засаде разговаривать нельзя.
Мои друзья замолчали. После того прошло еще несколько минут. В немецкой траншее появилась голова. Я тотчас же выстрелил. Немецкая каска вылетела на бруствер. Все снова стихло. Каска лежит на самом верху бруствера. Из траншеи, где показывалась голова, стала мотаться совковая лопата: оставшийся там в живых второй фашист углубляет свой окоп.
Мне не однажды приходилось фашистов бить на выбор. Бывали такие случаи, когда через оптический прицел я встречал своих старых знакомых. Наблюдать за поведением противника — моя страсть. Вот увидишь — из блиндажа выходит такой напыженный фашистский офицер, важничает, повелительными жестами разгоняет солдат в разные стороны. Они точно выполняют его волю, его желания, его каприз. Но он не знает, что жить ему осталось считанные секунды.
Я вижу его тонкие губы, ровные зубы, широкий тяжелый подбородок и мясистый нос. Порой создавалось такое ощущение, словно змею захватил под самую голову, она извивается, а моя рука сжимается — и раздается выстрел...
В нашей дивизии среди снайперов вошло в быт правило: собираться в одном блиндаже и подводить итоги дня, высказывать свои предложения, сообщать о новинках в тактике противника.
Мы делали подсчеты: для того чтобы произвести прицельный выстрел, снайперу нужно всего десять секунд. Таким образом, за одну минуту снайпер может произвести пять выстрелов. Для зарядки патронов в винтовку необходимо двадцать, тридцать секунд. Как видите, за одну минуту десять снайперов могут убить пятьдесят солдат противника. Среди нас, снайперов, считался высшим специалистом Саша Колентьев. Мы относились к нему с уважением, знали, что он окончил московскую школу снайперов и хорошо знал правила ведения огня из винтовки со снайперским прицелом. И вот однажды он открыл свою противогазную сумку, выбросил ив нее патроны, гранату, грязную тряпку, которая называлась полотенцем, потом вытянул маленькую папочку в кожаном переплете, развернул ее и зачитал нам слова, которые я тут же переписал в свой блокнот: «Путь к меткому выстрелу — это маленькая тропинка, проложенная по краю обрывистого берега бездонной пропасти. Выходя на дуэль, каждый снайпер волнуется, как будто одной ногой встает на острие камня.
Чтобы выстоять над обрывом на остром камне, нужны, безусловно, смелость, тренировка, спокойствие и хладнокровие. Такое чувство охватило меня. Победителем из поединка выходит тот, кто сумел первым побороть сам себя».
Так, переосмысливая и обдумывая свой опыт, я вместе со своими товарищами искал путь к решающему поединку с берлинским суперснайпером, который ловко и умело пока переигрывал нас.
Но вот в один из дней моему другу-уральцу Морозову снайпер разбил оптический прицел, а Шайкина ранил. Морозов и Шайкин были опытными снайперами, они часто выходили победителями в самых сложных и трудных схватках. Сомнений теперь не было — они натолкнулись на фашистского «сверхснайпера», которого я искал.
На рассвете я ушел с Николаем Куликовым на те самые позиции, где вчера были наши товарищи.
Знакомый, многими днями изученный передний край противника. Ничего нового. Кончается день... Но вот над фашистским окопом неожиданно приподнимается каска и медленно двигается вдоль траншеи. Стрелять? Нет. Это уловка: каска раскачивается неестественно, ее, видимо, несет помощник снайпера, сам же снайпер ждет, чтобы я выдал себя выстрелом.
Просидели без толку до темноты.
— Где же он, проклятый, может маскироваться? — спрашивает Куликов, когда мы под покровом наступившей ночи покидали засаду.
— В этом все дело, — говорю.
— А если нет его здесь? Может, ушел давно? — высказал сомнение Куликов.
Но по терпению, которое проявил наш противник, ничем не обнаружив себя за весь день, я как раз догадывался, что берлинский снайпер здесь. Требовалась особая бдительность.
Прошел и второй день. У кого нервы окажутся крепче? Кто кого перехитрит?
Николай Куликов, мой верный фронтовой друг, тоже был увлечен этим поединком. Он уже не сомневался, что противник перед нами, и твердо надеялся на успех.
Вечером в землянке меня ожидало письмо из Владивостока. Сослуживцы писали:
«Узнали мы о ваших героических подвигах на берегах Волги. Гордимся вами — нашим воспитанником...».
Неловко мне стало. Хотелось нарушить фронтовой обычай и прочитать письмо наедине: товарищи пишут о «подвигах», а тут который день за одним фашистом без толку охотишься... Но Куликов и Медведев заворчали:
— Коль с Тихого океана — читай вслух!
Пришлось читать.
Казалось, не письмо, а тихоокеанская волна ворвалась в землянку, вызвав дорогие воспоминания, Потом Виктор Медведев сказал:
— Надо сразу же ответить. Напиши, Вася, от всех нас: мол, морской чести не опозорим...
На третий день с нами в засаду отправился политрук Данилов.
Утро начиналось обычно: рассеивался ночной мрак, с каждой минутой все отчетливее обозначались позиции противника.
Рядом закипел бой. в воздухе шипели снаряды, но мы, припав к оптическим приборам, неотрывно следили за тем, что делалось впереди.
— Да вот он, я тебе пальцем покажу! — вдруг воскликнул политрук. Он чуть-чуть, буквально на секунду, приподнялся над бруствером, но этого оказалось достаточно. К счастью, пуля только ранила политрука.
Так мог стрелять, конечно, лишь опытный снайпер. Я долго всматривался во вражеские позиции, но найти его засаду не мог. За многие дни я уже так изучил передний край противника, что сразу замечал каждую новую воронку, каждый вновь появившийся бруствер. Сейчас же ничего нового и подозрительного не было.
Но по быстроте выстрела я заключил, что снайпер где-то перед нами.
Продолжаю наблюдать. Слева — подбитый танк, справа — дзот. Фашист в танке? Нет. Опытный снайпер там не засядет. В дзоте? Тоже нет — амбразура закрыта плотно.
