— А-а-а, пионерчики… Большевистские выкормыши!.. Попались, карасики! Думали меня, Зылева, перехитрить?.. И ты, Чупринец, с ними?.. Может быть, ещё за главного?.. Что таращишься, гадёныш?.. Твоя песенка спета… На, держи верёвку…
Зыль-Бородыль бросил под ноги Данилке верёвку.
— Зачем она мне?..
— Будешь вязать их.
— Не буду, — решительно заявил Данилка.
— Ну, тогда вот этот с зелёными волосами свяжет, — Зыль-Бородыль показал дулом на Лёву.
— Очень мне надо, — огрызнулся Лёва.
— Тогда я вас по одному, как куропаток, буду стрелять, — Зыль-Бородыль лязгнул затвором винтовки.
— У тебя в руках змея, — вдруг послышался глухой, как из подземелья, голос. — Она ядовитая. Бросай её! Она хочет тебя ужалить. Бросай её!..
К удивлению детей, Зыль-Бородыль бросил винтовку на пол. Теперь все четверо увидели кого-то в чёрной одежде. Он шёл к полицейскому с вытянутыми вперёд руками.
— Протяни руки, — сказал человек в чёрном. — Тебе оденут на них венок. Ты хотел иметь такой венок.
Зыль-Бородыль протянул руки, человек в чёрном поднял верёвку с пола, связал ею руки полицейского.
— Мальчики, поднимите крышку гроба, — голосом Сергея Ивановича сказал человек в чёрном.
Теперь все увидели, что в Страховом подземелье действительно стоит Сергей Иванович в тулупе.
Мальчики сдвинули крышку. Сергей Иванович приказал полицейскому залезть в гроб.
— Так будет лучше, — сказал он. — Но какой же это негодяй!..
— Сергей Иванович, вы его загипнотизировали? — догадался Лёва.
— Слабый тип, совсем безвольный, — ответил Сергей Иванович. — Но я устал… Как же нам сделать, чтобы он не вылез?..
— А мы к крышке прикрепим гранату, — предложил Лёва. — Если начнёт вылезать, то как бабахнет!..
Сергей Иванович задумался. Что-то ему не нравилось в предложении Лёвы.
— О нас самих надо подумать, — сказал он.
— А мы подумали уже, — ответил Кешка. — Сегодня ночью махнём к партизанам.
— Тогда другое дело, — согласился Сергей Иванович и подошёл к гробу. — Очнись, несчастный, — сказал он Зылю-Бородылю. — Ты пришёл, чтобы предать смерти детей. Поэтому и сам заслуживаешь смерти. Но мы не будем карать тебя. И всё же мы вынуждены предостеречь себя от твоей подлости. Видишь эти гранаты? Мы прикрепим их к крышке гроба. Если ты надумаешь вылезть, они убьют тебя. Поэтому лежи и жди. Раньше, чем мы доберёмся до партизан, тебя никто не выручит…
В самом конце лета сумерки бывают мягкие, будто бархатные. Они полегоньку опускались на местечко. А на кладбище уже хорошо стемнело.
Кешка с друзьями и Сергеем Ивановичем остановились на церковной паперти — каменном, выщербленном от времени крыльце с тремя приступками. В местечке стреляли. Не иначе как фашисты, которые всё ещё не могли успокоиться после того, как взлетели в воздух ихние базы. Выстрелы эти радовали сердца мальчишек.
В скором времени сумерки осветили одна за другой три красные ракеты. И сразу выстрелы утихли. Над местечком повисла упругая тишина. Стало слышно, как исступлённо стрекочут в траве кузнечики, а на колокольне лениво воркуют голуби.
— Где же ваша хвалёная сивка-бурка вечная каурка? — спросил Сергей Иванович.
— Пошли, — сказал Кешка, услышав в словах Сергея Ивановича недоверие.
Гром стоял в пристройке к церкви. Сделал её когда-то дьячок Халимон Летяга, который совершенно разругался с велешковичским попом и перешёл на службу к попу кладбищенской церкви, такого же, как и дьяк, пьяницы.
Пристройка заросла кустами сирени, жасмина, так что пробраться к ней было совсем непросто. Кешка как раз это и учёл, когда ставил туда Грома. Кому захочется лезть через чащу в заброшенную пристройку?
Зашёл Кешка в пристройку и онемел от удивления. Грома в ней не было. Стоял ушат с водой, лежала завядшая трава. А Грома не было.
— Что будем делать? — спросил Данилка.
— Пойдём в Даньковский лес пешком, — ответил Кешка.
— А оружие тут останется, — напомнил Максимка.
— Почему тут? Сколько сможем — возьмём, — рассудил Кешка.
Им не хотелось возвращаться в церковь. Проще было залезть в укрытие через склеп помещиков Струмецких. Они потихоньку — потому что Сергей Иванович едва переступал ногами — пошли к тропинке, что вела к тому склепу. Вышли на тропинку и остолбенели. Бросились под кусты. Оттуда начали наблюдать, что делается на кладбище.
А делалось там что-то несусветное. Будто в той сказке о сапожнике Ерошке. На дороге между двумя рядами надмогильных крестов стояла… нет, не тройка, а повозка с лошадью. На суку кряжистой сосны висел фонарь. В его тусклом свете метались какие-то фигуры…
— Ребята, это — черти, — взволнованно зашептал Максимка. — Стоят как раз на том месте, где схватили Ерошку.
Кешка толкнул его под бок, чтобы замолчал.
— Мы с Данилкой в разведку, а вы ждите тут, — сказал он.
— Ни за что, — запротестовал Максимка.
— И я с вами, — сказал Лёва. Вчетвером они поползли к повозке.
— Посмотри, — зашептал Максимка Данилке. — Твой квартирант, дед Ничипор…
Данилка и сам уже видел, что это дед Ничипор. Но чего он тут? Не успели ребята опомниться от одного дива, как выявилось другое. Собственной персоной из темноты вышел Густин отец, бургомистр Клем. За ним двое полицейских несли станковый пулемёт.
Кешка едва не завыл от отчаяния. Значит, Густя выдала отцу его укрытие! Что теперь делать? Эх, если бы были гранаты!..
— Папка!.. Папка!.. — вдруг завопил Максимка, вскочил и бросился туда, где полицейские грузили станковый пулемёт на повозку.
Данилка с Кешкой не успели удержать его и теперь не знали, что им делать.
Тем временем Максимка подскочил к высокому человеку во френче с накладными карманами, синем галифе и хромовых сапогах. Тот подхватил его на руки, начал целовать.
Кешка хотел дать команду подаваться наутёк, да тут, откуда ни возьмись, его бабушка подошла к Максимкиному отцу и спросила Максимку:
— А мой верховод где?.. Вот я ему всыплю… Теперь уже совсем ничего нельзя было понять.
Кешка раз пять протирал глаза, а картина всё одна и та же.
— А ну, ребята, вылезайте, — весело позвал Клем.
— Вот я их сейчас хворостиной оттуда выкурю, — пообещала бабушка.
— Ребята, выходите, — закричал и Максимка. Кешка первый поднялся, пошёл к бабушке. Ему
сначала показалось, что из темноты вышел его отец, Платон Листопаденко, но это был незнакомый командир с тремя кубиками в петлицах. Кешка подумал, что, может быть, уже окончилась война, если тут появились красные командиры.
— Так это ты, Иннокентий Листопаденко, — обратился к Кешке Клем, — нашёл наши тайники с оружием? Не мешало бы тебе всыпать за это ремнём, но взрыв бензохранилища всё списал со счёта… Так что спасибо тебе. Вы начали, а мы, подпольщики и партизаны, закончили освобождение Велешкович от фашистов. Теперь вам никуда не надо ехать.
— А что с предателями делать? — спросил Лёва. — Там один в гробу лежит…
— А предателей-то на все Велешковичи — один, да и тот конокрад Зылев.
— Так это именно он и лежит в гробу, — объявил Лёва. — Его Сергей Иванович загипнотизировал, а мы к гробу гранаты приладили. Так что никуда не уйдёт…
Тут внимание всех привлёк топот конских копыт. Глянули мальчики — Гром. А на нём сам председатель поселкового Совета товарищ Якимчик.
— Где тут наши герои? — спросил он.
— Тут наши герои, — ответил Клем. Товарищ Якимчик соскочил с лошади, пожал каждому руку. И Сергею Ивановичу тоже, он как раз подошёл в это время.
— Это вас надо благодарить, — сказал Сергей Иванович товарищу Якимчику. — После войны приглашаю вас в цирк на своё выступление…
— Почему после войны? — спросил товарищ Якимчик. — Назначаю вас руководителем Велешковичского партизанского цирка.
— Вы считаете, что фашисты больше никогда не ворвутся в Велешковичи?
— Нет! Никогда!
— Значит, войне конец? — вздохнули Кешка с Данилкой.
— А войне не конец, — ответил товарищ Якимчик. — Только теперь начинается.
— Ура! — закричали мальчики.
— Вот глупенькие, — покачала головой бабушка. — Война — это горе…
— Вот что, ребята, — сказал товарищ Якимчик. — Война будет продолжаться. Но вы должны учиться. С сентября мы открываем партизанскую школу… Да не вешайте носы. Если будет необходимость в таких отважных ребятах, как вы, — позовём…
