Он решил, что, как только представится возможность, убежит куда глаза глядят. Правда, бежать было трудно. Он не раз замечал, что за ним следят. Да и куда бежать? Партизаны и подпольщики его не пощадят…
Ведь он убийца, предатель. Перейти через линию фронта! Это совершенно невозможно.
А где-то в глубине души отчетливее звучал голос, обвинявший его. И этот голос был громче угрожающего крика Штропа. Почему он не выдал тогда этого хромого парня? По велению все того же голоса совести.
Борис решил твердо, что второй раз он не смалодушничает. Что бы ни случилось, второй виселицы на площади по его слабости не будет.
Между тем Штроп, так и не дождавшись сообщений от агента, снял наблюдение за парикмахерской. По-видимому, подпольщики что-то знали или догадывались о предательстве Крюкова и обходили парикмахерскую стороной.
Как-то утром, когда Борис только что открыл дверь, дожидаясь клиентов, к нему пожаловал чернобородый полицай. Он уселся в кресло напротив зеркала и попросил подровнять ему бороду. Клиент внимательно следил за каждым движением Бориса. Наконец спросил:
— Не знаете, где купить хорошую бритву?
Взгляды их в зеркале встретились. Как долго Борис ждал условную фразу! Как давно хотелось ему встретить кого-нибудь из своих! Он медленно проговорил:
— Бритву достать можно, только хозяин запрашивает высокую цену.
Бородач сузил смоляные глаза.
— Мы все знаем. Это ты выдал тех, двоих… Ну, чего же ты, иди, ставь цветы.
Борис молчал.
— Ну! Боишься?
— Подожди, я все объясню.
— Не надо. Слушай меня внимательно. Ты можешь искупить свою вину.
— Что? Что я должен сделать?
— Сегодня же пойдешь в полицию. Скажешь, что у тебя был человек от подпольщиков…
— В полицию? Зачем? Я не пойду.
— Не перебивай. Пойдешь. И скажешь: на тридцатое число тебя пригласили для встречи с представителем подпольного обкома. Место встречи — поселок Краснополье, в доме Пелагеи Ивановны.
Ничего не понимая, Крюков пытался возразить, но гость снова резко перебил:
— Это приказ. А приказ, как тебе известно, не обсуждается. Это тебе задание. Выполнишь — уйдешь в лес, к нашим. Подведешь — достанем из-под земли.
Когда Шерстнев ушел, Крюков вытер полотенцем взмокший лоб.
Что-то было в этом полицейском такое, что заставило Крюкова поверить: это не провокация, действительно ему дано задание. Подпольщики вспомнили о нем и протянули руку спасения. И теперь все зависит от его мужества. Но как пойдешь в полицию? А все-таки вдруг этого черномазого полицая подослало гестапо?
— Ну а где же твои приятели? — спросил Федор, протягивая Обуховичу руку.
— Опасаются, — ответил тот, озабоченно сдвигая брови. — Ты, говорят, ступай сначала сам, разведай, что и как, а уж мы потом…
— Мгм, — промычал Федор. — Осторожные люди.
Ну и что ж, это хорошо. Нам такие нужны…
Разговор Обуховича с Федором происходил на поляне, возле сторожки лесника. Партизан пришел не один: с ним были еще двое бородатых людей, обвешанных гранатами, с немецкими автоматами на груди.
— Ты передай своим друзьям, — сказал один из спутников Федора, невысокого роста человек с короткой, окладистой бородой, — передай им, что если хотят бить врага, то пусть идут к нам без опаски. У нас всем дело найдется.
"Должно быть, этот из начальства", — подумал Обухович.
Он обещал в следующий раз обязательно привести двоих знакомых, старательно нажимая на то, что у "военнопленных кое-что при себе имеется, не с пустыми руками придут"…
Уговорились встретиться на том-же месте через два дня.
…Штроп узнал от Обуховича о его разговоре с партизанами и распорядился, чтобы все сведения, добытые у партизан, тот передавал старушке, жившей в деревне Большая Выгода километрах в пятнадцати от Витебского шоссе на пути к месту расположения отряда народных мстителей. К этой старушке раз в пять дней должен был приходить агент полиции. Эта старушка лечила своих земляков травами, и поэтому посещение ее избы не могло вызвать особого внимания.
В назначенный для встречи с партизанами день Обухович долго молился. Долго стоял на коленях, выпрашивая у божьей матери защиту для раба божьего Альберта.
Связной встретил Обуховича и еще двух агентов полиции, назвавших себя военнопленными, и провел в партизанский лагерь. Новичков долго и придирчиво расспрашивали и, видимо, ничего не заподозрив дурного, оставили в отряде. "Плотнику" поручили чинить телеги, Обуховичу и "электротехнику" — рыть землянки.
Обухович внимательно присматривался к тому, что делают партизаны, и старался все запоминать. Иногда провокатор примечал, что какие-то люди исчезали из лагеря и снова возвращались. "На задания ходили", догадывался Обухович.
Новых партизан никуда не посылали: проверяли.
Обухович ночами спал плохо. Все боялся, что дознаются о его предательстве и поставят к сосне… Молитвы его перед богоматерью стали жарче прежнего.
Вскоре он убедился, что дела его не так уж плохи.
Как-то вечером к нему подсел Федор, расспросил, как ему живется, привык ли в лесу, и, хитровато морща свои светлые глаза, сказал:
— А ты мужик вроде ничего… старательный. Признаться, сразу ты мне не очень понравился. А теперь я вижу — все в порядке.
У Обуховича против его воли вырвался деревянный смешок…
С тех пор Федор стал относиться к Обуховичу теплее, как-то показал фотографию жены и двух испуганно глядящих с глянцевитой бумаги девочек лет по семидевяти.
Обухович решил отплатить откровенностью за откровенность.
— А у меня жену и сына того… гитлеровцы расстреляли, — вздохнул он, отворачиваясь. — Жена-то еврейка была… Ну а меня в тюрьму посадили — за укрытие — Федор прикусил нижнюю губу, сузил глаза.
— Ничего, ничего, брат, теперь ты расквитаешься за них. — Он вдруг схватил Обуховича за плечо. — Послушай, ты поселок Краснополье знаешь? Ну, под городом?
— Приходилось бывать…
— Так вот… Я решил взять тебя в свою группу… — Федор перешел на шепот: — Дней через пять пойдем на задание. Устроим засаду в поселке. Там собираются схватить одного нашего человека…
Обухович почувствовал, как по спине у него поползли мурашки.
— Только… ты никому ни звука, — предупредил его Федор. — Понял?
— Да нешто я…
— Смотри! Чтоб ни одна живая душа! — угрожающе поднял палец Федор.
Всю ночь Обухович ломал голову: как пробраться в село Большая Выгода и предупредить гестапо. Тайком смыться? Могут поймать, да и операцию отложат.
К тому же и Штроп за бегство из отряда не погладит по головке: ведь столько трудов стоило внедриться…
Нет, этот вариант не пройдет. Нужно найти какой-то повод.
Провокатор снова не спал всю ночь, все искал, под каким бы предлогом выпросить разрешения на отлучку.
И наконец придумал. Наутро он явился к комиссару отряда, тому самому невысокому человеку с окладистой бородой, которого он впервые встретил на месте партизанской явки. Шпион Штропа предложил послать несколько партизан, чтобы помочь местным жителям убрать урожай.
— Время теперь горячее, пшеница поспела, — с жаром доказывал он комиссару, — а в селе одни бабы, мужские руки сгодились бы…
Комиссар сгреб в ладонь свою бороду и задумался.
Конечно, уборка урожая — дело существенное, у партизан есть задачи поважнее. Готовится ответственная операция.
Однако он не отказал наотрез:
— Хорошо. Посоветуюсь с командиром.
Однако командир отряда, Петр Кузьмич Скобцев, узнав о предложении Обуховича, почему-то насторожился.
— Здесь что-то не так просто. Вам не кажется, Матвей Иванович, человек без году неделя в отряде, еще ничем себя не проявил, а приходит с такими идеями?
— Ну что же здесь подозрительного, — возразил комиссар, — возможно, хозяйственный мужик. Душа болит за урожай. Не вижу в этом ничего странного…
В первые дни войны Скобцев, или Кузьмич, как его звали в отряде, был штабным офицером. Когда часть попала в окружение и потеряла в боях почти весь командный состав, Кузьмич возглавил горстку оставшихся людей и увел их в глухие леса. Постепенно отряд стал пополняться бежавшими из окрестных городов и деревень жителями и сильно вырос. Теперь на счету партизан Скобцева уже числилось немало взорванных поездов, разгромленных полицейских пунктов, наказанных предателей. Но был штабист по старой привычке осторожен, хорошо наладил разведку, и это помогло ему, как говорили тогда, вести войну "малой кровью".
Осторожность помогла Скобцеву и теперь. В тот же день он действительно назначил на уборку урожая двадцать человек, но Михаила Терентьева (под таким именем знали Обуховича в отряде) в списке не оказалось.
