фуражках пограничников и вооружены [135] автоматами. Отряд перегруппируется. В
передние цепи выдвигаются бойцы рослые, крепкие и смелые. Их возглавляет командир
в солдатской шинели и генеральской фуражке на бритой голове. Указывая карабином
направление, призывает:
— Замедление подрывает дух атаки, товарищи. Значит, вперед!
Мы вливаемся в ряды атакующих. Вместе с ними выбегаем на убранное хлебное
поле, заставленное крестцами снопов. Видим, как примерно в километре от нас,
вздымая пыль, по дороге движутся немцы. Заметив нас, машины останавливаются, и
пулеметные очереди косят наши ряды. Кое-кто залег, прячась за крестцами снопов, но
основная лавина устремляется вперед.
Впереди наших цепей во весь рост встал тот командир, в генеральской фуражке.
Шинель на нем распахнулась, на гимнастерке — генеральские петлицы и орден
Красного Знамени. Подняв над головой карабин, он кричит:
— Наш великий народ никогда и никому не покорить! Вперед, товарищи, и только
— вперед! Ур-ра!
Зов дружно подхватывают. Кажется, призыв генерала удваивает наши силы.
— Это генерал Баграмян из штаба фронта, — говорит бегущий рядом со мной
лейтенант. — Слыхал, что геройский товарищ!
В шестидесятые годы, когда отмечалось двадцатилетие обороны Киева, появилась
книга И. X. Баграмяна «Город-герой на Днепре», которая вызвала живой интерес,
особенно среди нас, защитников столицы Советской Украины. Я обратился к ее автору
с письмом. Несмотря на свою большую занятость, Маршал Советского Союза И. X.
Баграмян незамедлительно прислал ответ. Он писал:
«Городище, где была одна из «дневок» колонны Военного совета и штаба
Юго-Западного фронта, я, конечно, помню очень хорошо.
Вечерняя атака городищенских высот, о которой Вы вспоминаете,
происходила следующим образом. Под вечер фашистские автоматчики
внезапно сбили наших бойцов с высот, что северо-восточнее Городищ.
Генерал Кирпонос приказал мне с небольшим отрядом атаковать противника,
занявшего высоты, и расчистить путь на Сенчу. [136]
Когда я повел свой отряд в атаку, то к нам присоединилась огромная масса
бойцов и командиров, которые оказались к этому времени поблизости.
Результаты атаки Вам известны».
* * *
Как же не помнить о тех результатах! Вражеские машины, не прекращая огня,
тронулись со своих мест. Мы ли испугали немцев, или, может, они спешили на
выполнение своих задач — неведомо. Но они скрылись, исчезли в вечерних сумерках.
Это нас сильно вдохновило, и вскоре наш отряд ворвался в большое село, занятое
фашистами.
Пока длился бой, совсем стемнело. Отряд рассредоточился. Одна часть бросилась
влево. Другой, нашей группе, было приказано атаковать врага в той части села, что
была справа. Короче говоря, наш ударный кулак ослаб. И тут мы лицом к лицу
столкнулись с вражескими танками.
Осветив местность ракетами, они расстреливали атакующих из пушек и
пулеметов. Мы пытались укрыться за постройками, чтобы забросать танки гранатами
сзади. Но они дальше не пошли и по-прежнему доставали нас своим огнем.
Тут смерть поджидала нашу Галю. Девушка задержалась возле раненого. Я видел,
как вздыбился огненный столб, а когда он погас, на том месте, где они были, уже ничего
не оказалось.
...Под утро я с небольшой горсткой бойцов оказался у села, что раскинуло свои
хаты по обрывистым кручам. Смотрю, вокруг — незнакомые лица. Лишь Еременко
держится поблизости. Где же другие мои друзья-товарищи? Где Козлихин, Донец,
Финьковский? Погибли или ушли с другой группой?
Перед нами в заболоченных прибрежьях лежала река. Значит, до Сулы добрались-
таки! На утлой лодчонке пересекли водную преграду. А потом долго-долго пробирались
по болоту, прыгая с кочки на кочку, мерили пучину шестами и нередко они не доставали
до дна.
Болото, казалось, никогда не кончится. Короткий отдых и снова — за шесты, с
кочки на кочку. Смертельно устали: весь день на ногах. Тем временем впереди
нескончаемо трещали автоматы.
Уже на убыль шли солнечные лучи. Мокрые, измученные, [137] мы вернулись на
берег. «Весь день мотаемся по корневищам, как Мазаевы зайцы, — угрюмо заявил
рослый детина из бойцов-незнакомцев. — А вон оно, сено, как кстати. Обсушимся,
души погреем, а ночью — ищи нас!» Действительно, слева за узкой протокой
заманчиво высился небольшой стожок. Что ж, пожалуй, верно подсказано. Но где же
наша лодка? Неужто течением унесло?
Бойцы начали раздеваться. И тут совсем рядом раздалось: «Рус, сдайсь!» Баркас с
вооруженными гитлеровцами подкрался вплотную. Из револьвера я открыл огонь, а
затем, как и двое других, кто уцелел, бросился в реку. Хотелось плыть быстрее, но
намокший прорезиненный плащ, распластавшись по воде, сдерживал движение.
Правда, он не давал и скрыться под воду. Выныривая, слыхал, как отчетливо сзади бьют
автоматы...
Выбравшись на противоположный берег и не увидев никого из тех, кто пытался
переплыть реку, побежал, прячась под кустами. Неожиданно натолкнулся на группу
бойцов и командиров, залегших в неглубокой лощине.
— Это по тебе так стреляли? — спросил один из них. Я сбивчиво рассказал, как
все было.
— Словом, с тобой та же история, как с Чапаем. Разница в том, что ты переплыл.
Но не Урал, а какую-то полтавскую Сулицу, — пошутил чернобровый лейтенант.
— Как, разве это — не Сула?
— Ого, до Сулы еще топать! — проговорил он и, вытаскивая из-под себя одеяло,
сказал: — Ты совсем дойдешь в мокром плаще. Дрожишь, как цуцик. На-ка, переодень.
И выпей вот, — он протянул флягу. — Авось быстрей согреешься.
Когда совсем стемнело, пошел вместе с ними. Шагали по полям и низинам.
Безудержно клонило в сон, но я держался. Под утро сделали короткий привал.
Сверившись с топографической картой, один из моих новых спутников сказал:
— Перед нами хутор Дрюковщина, рядом — урочище Шумейково.
Эти слова услыхал сквозь тяжелую дрему. В сновидении мелькали Груня и Галя и,
называя их по именам, я ошибался. Своим певучим голоском Груня укоряла: «Ухажерку
нашел на фронте! Эх ты!» А когда возникла Галя, я слышал, как она говорила с грустью
и надеждой: «Доживите [138] до своей встречи, друзья мои!» Но голоса их заглушал
лязг гусениц, и девчата в один голос отчаянно кричали: «Защити же нас от этих
железных гадин! Ты ж мужчина!» Я отвечал: «Вот они показались, видите? Уходите, а
мы их встретим, сейчас они получат свое!»
Между тем во сне или наяву я услышал над головой:
— Это ж командир третьей батареи. Вставай, скиталец!
Протирая глаза, я сердито ответил:
— Жду танки. Отстаньте!
— Так они на подходе. Бежим отсюда, скорей!
Вглядываюсь в знакомое лицо. Передо мной старший лейтенант Касьяненко,
командир штабной батареи нашего полка! Откуда он взялся? Но он по-прежнему
торопит: «Быстрей, быстрей! В хуторе укроемся. Иначе танки раздавят!»
Из-за деревьев выглядывали крестьянские постройки. За ними проступала темная
гряда рощи. Огородами миновали хутор. Направились в заросли, но нас остановили
словно из-под земли выросшие патрули: «Сюда нельзя! Ваши документы!»
Позади нарастал грохот танков. Вместе с патрулями мы спустились в заросшую
кустарником низину. Что же, подумалось, ожидает нас тут? Вынул из кобуры пистолет и
с горестью заметил, что в его барабане оставалось лишь два патрона.
...Через час начался бой. К хутору подошли немецкие танки и бронетранспортеры
с автоматчиками. Под непрерывным обстрелом мы метались по рощице, укрываясь в
овражках и за деревьями. Неожиданно я увидел, как неподалеку в овраге показались
командиры с яркими генеральскими петлицами на шинелях, и среди них — Кирпонос и
