Адлер, развеселившись, неуклюже дернулся и тут же поморщился.
— Тебя серьезно ранило? — еле ворочая языком, спросил Отто.
— Да, ерунда… в ногу… Раскромсало, но не глубоко… Кости целы… — бодро ответил Адлер.
— А где… куда мы едем?.. — опять спросил Отто.
— Отступаем… — оглянувшись, выдохнул Адлер полушепотом. — Можно даже сказать — драпаем изо всех сил. Можно даже сказать больше: мы под угрозой окружения, так что скорость нашего перемещения максимальная… Русские идут за нами по пятам. Драпаем к Висле. Это такая река… Там наши доблестные войска займут новые стратегические рубежи. Если успеют… Короче, дела наши совсем неважные. Но если принять во внимание, что мы чудом избежали смерти под Кристинополем, и если учесть, что нас сейчас припеваючи везут, как двух султанов, то следует признать — все не так уж плохо. Эх, сюда бы еще небольшой гаремчик. Надеюсь, нас определят в нужный в этом отношении госпиталь. Как думаешь, Отто?
— Как нам удалось спастись… Я думал, мы все погибнем…
— Мы все так думали… В последний момент прямо из города в нашу сторону прорвались наши танки. «Тигры» отступали с юга на север и наскочили на нас. Они и прикрыли отход остатков нашей роты. Остатки, Отто… Честно сказать, я уж и не знаю, кто из наших еще остается в строю. Возможно, нашу роту расформируют. Слышал, что гауптмана Шефера собираются отдать под трибунал. За то, что он не обеспечил оборону переправы. Хотя черт его знает… Я думаю, это все разговоры… Как ты считаешь, Отто?
Хаген промолчал, ничего не ответив.
— Я думаю, самое главное, что мы выбрались из этой заварухи живыми… — совсем повеселел Адлер. — У нас есть возможность для передышки, и чтобы пожрать, и подышать, и помокнуть под этим чертовым нескончаемым дождем. Вот я как думаю… Ты не знаешь, когда этот дождь закончится, а, Отто? Когда эта чертова война закончится? Не знаешь?.. Вот и я не знаю…
Взвод Аникина получил приказ окопаться на выходе из лощины. Высота, на скате которой они обустраивали позиции, находилась чуть в стороне от глубокой лощины. По самому ее дну, тенистому, будто столетней тиной пропитанному сыростью и тишиной, тянулась проселочная дорога из польской деревушки Оглендув к местечку Сташув. Сейчас и окрестности, и лощина были погружены в непроглядный туман. Андрей чуть не заблудился, заплутав на поле, среди снопов пожатого хлеба.
Сюда взвод штрафников подошел еще засветло и сразу же принялся окапываться. Гул, неумолкающий уже вторые сутки, доносился с запада. Оттуда и должен был прийти враг. Этот гул и рокот, выдававший непрерывное маневрирование вражеской тяжелой бронетехники, казался нетерпеливым рычанием огромного хищного зверя, размером с полгоризонта. Именно для того чтобы встретить его и усмирить, и устраивали засаду штрафники возле дороги на Оглендув и Сташув.
Оба местечка были заняты позавчера, после кровопролитных боев, единственной целью которых было одно — удержание Сандомирского плацдарма. Перед отдельной армейской штрафной ротой под командованием майора Шибановского была поставлена боевая задача — любыми средствами содействовать 1-му танковому батальону в расширении границ плацдарма и отодвинуть их как можно дальше от берега Вислы. На деле это содействие выражалось в одном: в истреблении как можно большего количества немецких танков.
Под Сандомиром немцы в остервенелости превзошли сами себя. Они решили во что бы то ни стало отбить плацдарм и скинуть в Вислу танкистов и стрелковые полки, цеплявшиеся за правый берег из последних сил, причем бросили для выполнения этой задачи отборные танковые части. Хотя природа в этот раз оказалась на стороне тех, кто удерживал Сандомирский плацдарм.
Весь правый берег Вислы представлял собой сплошной песчаник. Окапываться пехоте было легко. А вот для танкистов — одна сплошная проблема. Любые попытки вырыть для танка окоп полного профиля заканчивались ничем. Стенки окопов тут же осыпались.
Но все равно, у немецких танков этих проблем оказалось на порядок больше. Наши быстро приноровились, умело используя дюны и, самое главное, — господствующее положение возвышенности по отношению к наступавшим снизу немцам. Решающее значение имели позиции, занятые танкистами. Чтобы приблизиться к ним, немцы должны были преодолеть примерно километровый участок, сплошь покрытый песком.
Фашистские бронированные звери попытались наскоком штурмовать южный рубеж плацдарма, но увязли в зыбучем песке. Их гусеницы беспомощно барахтались впустую, на месте, накручивая обороты. Немецкие механики-водители предпринимали отчаянные попытки вызволить свои машины из сыпучей западни, разворачивали танки вправо и влево.
Этого только и ждали танковые орудия укрывшихся в сопках «тридцатьчетверок». Они тут же открывали огонь по слабо защищенным броней бокам «пантер». Вылазки против вражеских танков предпринимали и штрафники. С помощью противотанковых ружей они перебили гусеницы нескольким «пантерам», сделав их легкой добычей для «тридцатьчетверок». Под огонь штрафников попадали и экипажи танкистов, пытавшихся, бросив машины, бежать с поля боя.
Но немцы проявили недюжинную упертость. Атаки немецких танков следовали одна за другой, причем всякий раз их напор усиливался за счет пехотинцев. Поддержку с воздуха пытались обеспечить фашистские «Юнкерсы» и «Мессершмитты», но надежный заслон им выставляли наши истребители. Они прикрывали неуклонно расширяющийся плацдарм крепким щитом с воздуха.
Двое суток подряд штрафная рота, приданная для прикрытия нашего танкового батальона, отбивала атаки фашистских «пантер». Это продолжалось, пока силы фашистов не иссякли всего лишь на время.
Командование решило воспользоваться этой паузой и продвинуться вглубь, за пределы береговой зоны. Неожиданным ночным броском, на броне «тридцатьчетверок», бойцы штрафной роты преодолели песчаное поле и, углубившись на несколько километров, ворвались в деревушку Оглендув. Немцы бежали отсюда за несколько минут до прихода штрафников и танкистов. Другая танковая рота, совместно с подразделениями стрелкового полка, с таким же успехом и точно такой же маневр предприняла в отношении местечка Сташув.
А вот уже потом начались небольшие разночтения. Танкисты и пехотинцы благополучно разместились в отвоеванных населенных пунктах, а штрафников вывели за окраину деревни.
Вчера и танкисты, и стрелковый полк, в оперативное подчинение которому была придана штрафная рота майора Шибановского, оставили оба местечка. Ушли оттуда без всякого боя, исполняя некий стратегический замысел командования. Суть этого замысла для Андрея пока оставалась покрытой такой же непроницаемой, как тишина над лощиной, завесой непонимания. Теперь они надежно окопались у самого спуска в лощину, организовав что-то вроде засады. Как сообщил Андрею ротный на оперативном совещании, в засаде участвовали серьезные силы. Вместе со штрафниками в арьергарде засады, уже позади них, на выходе из лощины были задействованы несколько экипажей из первого танкового батальона.
Основные силы, отступившие из деревушек, расположились за невысокими песчаными дюнами. За ними, поднимаясь из лощины и петляя по полю среди стогов сена, и терялась дорога на Сташув.
Аникина больше всего поразили эти стога. Пересекая поле, они проходили напрямик, по стерне. Обыкновеннейшее создание крестьянских рук показалось Андрею каким-то невообразимым чудом, явившимся прямо посреди ужаса войны. Он не удержался и, как мальчишка, подбежал к стоявшему ближе других стогу. Сено пахло домом, детством. Миром…
— Слышь, ты, нюхач… А ну двигай отседова! — раздалось вдруг из глубины копны. — Ты нас к чертовой матери тут демаскируешь…
Аникин еще более поспешно ретировался обратно к своим подчиненным и, ничего не сказав, только оглянувшись, зашагал вместе с ними. Те даже ничего не заметили.
Карпенко тоже задела за живое тема убранного сена. Он принялся тут же развивать эту тему на все лады.
— Ишь ты, смотри, какой крестьянин поляцкий оборотистый. Тут тебе война в полный рост, а сено убрано подчистую, да еще в стога сметено… Хозяйственный, видать, мужик тут живет, работящий… А при хозяйственном мужике и баба должна быть что надо… Верно я говорю? А, Крапива?
Он обращался к Крапивницкому, штрафнику, прибывшему в роту в составе пополнения сразу после взятия Кристинополя.
Крапива, не особо словоохотливый мужик лет сорока, только пожал плечами.
— Ага, Крапива… Теперь я начинаю кумекать, отчего в стрелковом полку все стонут, что их из деревни вывели. Видать, хорошо их там приняли, можно сказать — душевно. Такие вещи понимать надо…
