— У меня назначена встреча с месье Жаном.
Что-то пробормотав, мужчина толкнул дверь, у которой стоял, и жестом пропустил ее вперед. Сюзанна поспешно вошла и оказалась в помещении, похожем на мастерскую. Вдоль стен стояли тонкие прутья ротанга, ивы и тростника. В углу громоздились корзины и другие плетеные изделия. На этот раз мужчина отчетливо попросил ее идти первой. Они поднялись по узкой крутой лестнице. Каждая ступенька вызывала у Сюзанны ощущение, что она вот-вот потеряет сознание. Наверху, в тускло освещенной комнате с низким потолком, она увидела мужчину, с которым познакомилась неделю назад в подсобке рабочего бистро в Менильмонтане. Он встревоженно наблюдал через небольшое окно за происходящим на улице. Как она вообще решилась прийти сюда? Эти двое могли ограбить ее и бросить умирать.
— Вы уверены, что за вами не следили? — спросил мужчина с непроницаемым лицом.
— Да, — ответила она, хотя в глубине души не была полностью в этом уверена. Возможно, ее сомнения были заметны, потому что мужчина сделал резкое движение в ее сторону.
— Деньги при вас?
— Все здесь. — Она достала из сумки коричневый конверт и положила его на стол.
Мужчина схватил его и, вынув несколько пачек купюр, начал их пересчитывать. Сумма была непомерной, но у нее не оставалось выбора. Чтобы собрать эти деньги, ей пришлось продать последние драгоценности, которые удалось уберечь от немцев. Убедившись, что все в порядке, мужчина положил на стол документ, ради которого она приехала на другой конец города. Сюзанна взяла его и бегло просмотрела. Там была ее фотография, печать и вымышленное имя, которое она ему указала. Он кивнул, показывая, что вопрос решен. Не заставляя просить себя дважды, она сунула фальшивое удостоверение в сумку и спустилась по лестнице.
Выйдя на улицу, она увидела, что машина, перекрывавшая въезд в тупик, исчезла. Держа руку на сумочке, она ускорила шаг. Холод пронизывал до костей. Из домов доносился неприятный запах жареной пищи. Она сделала лишь первый шаг, и, несомненно, впереди ее ждут новые препятствия. Удостоверение личности, которое она прижимала к себе, теперь было ее самой большой драгоценностью.
26
25 декабря 1943 года, Кютс. Люси в своем домике завершала приготовления к празднику. Ее комната была обставлена по-простому. Стены оклеены обоями с цветочным мотивом, над кроватью висели гравюры с изображением сельских пейзажей. На столе стояло несколько фотографий в тонах сепии. В чугунной печке догорало полено. Люси посмотрела на себя в зеркало и увидела женщину с заострившимися чертами и осунувшимся лицом. В последний раз расчесав свои тонкие седые волосы, она надела фетровую шляпу. Через запотевшее окно увидела ожидавших ее сына, невестку и внуков. Оба малыша, одетые в короткие штанишки, несмотря на пронизывающий холод, махали ей и улыбались. Она очень любила их и знала, что в момент своей смерти увидит эти личики с улыбками, полными нежности. Они были той силой, которая поддерживала ее и помогала двигаться дальше. Люси накинула пальто, надела лайковые перчатки и вышла на улицу. Из-за комендантского часа полуночная месса проходила в рождественское утро. Она колебалась до последнего момента. Из-за желтой звезды она почти никуда не выходила, но в это особенное рождественское время все же решила присоединиться к семье.
Через несколько минут они вошли в небольшую деревенскую церковь, примыкающую к территории замка. На входе Люси крепко сжала руку сына. Она боялась взглядов других прихожан. Ей казалось, что этот значок на левой стороне груди обвиняет ее в каких-то постыдных или предосудительных поступках. Она зашагала по центральному проходу. Несмотря на ее желание быть незаметной, каблуки туфель гулко стучали по полу. По обе стороны прохода занимали свои места жители деревни — в основном женщины с платками или шляпами на головах. Люси почувствовала, что все взгляды устремлены на нее. Она попыталась отогнать эту мысль, прибегнув к тому волшебству, которое побуждает нас не видеть, чтобы не быть замеченными. Она смотрела прямо перед собой, устремив благочестивый взгляд на крест. Ланглады заняли свое место в первом ряду. Рядом с ними сидели мэр и самые богатые землевладельцы. Некоторые делали вид, что не замечают ее, — одни из деликатности, чтобы не смущать еще больше, другие в знак осуждения. Жена бакалейщика выглядела возмущенной, как будто само присутствие баронессы было провокацией в доме Господнем. Заиграл орган. Алтарники в красных рясах прошли процессией по нефу. Старший нес крест в сопровождении двух детей, каждый из которых держал по свече. Следом несли дымящееся кадило, наполнявшее церковь ароматами камфоры и воска. Этот запах успокаивающе подействовал на Люси, и она стала не так сильно сжимать молитвенник затянутыми в перчатки пальцами. На душе у нее полегчало.
Перед прихожанами, которые как никогда нуждались в надежде, аббат начал свою вдохновенную проповедь:
— «Что есть человек, что Ты помнишь его?» — говорится в восьмом псалме. Бог стал человеком только для того, чтобы мы познали Божью любовь, и только потому, что достоинство человека невероятно. Это достоинство следует уважать в каждом на протяжении всей его жизни, от начала до конца, несмотря на все несовершенства.
С высоты кафедры его слова эхом отражались от гранитных пилястр. Люси была тронута до глубины души. Она смотрела на изображение Христа, страдающего на кресте, которое располагалось за алтарем. Как она могла не разделить боль Того, кто отдал Свою жизнь Богу? По ее лицу скатилась слеза, которую она смахнула нервным жестом. Погруженная в молитву, наедине со своей болью, она не заметила, что сын, сидевший рядом, смотрел на нее. Затем прихожане запели Deo Gloria.
По окончании службы она попросила сына подождать немного, прежде чем встать с места. Ей не хотелось снова проходить перед всей деревней. Когда они наконец вышли, большинство прихожан уже разошлись. Не успела она пройти через церковные ворота, как к ней подошла неприметная жена деревенского фермера, взяла ее за руку и крепко держала в течение нескольких секунд, даже не заговорив. Дружелюбный, доброжелательный взгляд этой женщины тронул Люси до глубины души, как и ее деликатность и сдержанность. Любые слова были бы неуместны в данных обстоятельствах. Не в силах вымолвить ни слова, Люси ответила ей преисполненной боли улыбкой.
— Спасибо, мадам, нам пора, — вмешался сын, протягивая ей руку.
Они медленно пошли в сторону замка. Позади раздавался звон церковных колоколов. Вот уже четвертое Рождество Франция праздновала в немецкой оккупации. Сколько их еще предстоит?
27
Кютс, 3 января 1944 года. Баронесса Жизель де Ланглад и дети собрались на обед в столовой замка. Этот зимний день ничем не отличался от сотни таких же. В комнате с полом, выложенным шахматной плиткой, стояла тишина, которую нарушало лишь постукивание столовых приборов о тарелки. Дети в повязанных на шею больших белых салфетках с аппетитом уплетали рагу. Жизель помогала младшему сыну держать ложку. В этой стороне здания, отделенной от остальной части дома, не было слышно, когда кто-то приходил или уходил.
Вдруг стеклянная дверь в столовую резко распахнулась. Молодая баронесса подняла голову. Один из малышей выронил стакан с водой, который упал на пол и разбился вдребезги. Обогнав горничную, в комнату ворвались трое немецких солдат. Жизель вскочила со стула.
— Фельджандармерия! — заорал один из них, перепугав детей. — Мы ищем баронессу де Ланглад.
— Это я, — ответила молодая женщина дрожащим голосом.
— Нет, не вы! — крикнул другой солдат с сильным гортанным акцентом. — Где мадам Штерн де Ланглад?
— Моя свекровь не живет в замке, — заикаясь, пролепетала Жизель.
— Мы знаем, что она здесь. Немедленно проводите нас к ней!
Молодая баронесса жестом велела горничной отвести детей в их комнаты и вышла, даже не успев надеть пальто. Оказавшись на улице, они направились к хозяйственным постройкам, среди которых стоял красивый кирпичный павильон с крышей из сланца. Даже не постучав, они распахнули дверь. Люси сидела у камина. Удивленная таким вторжением, она встала. Шитье, лежавшее у нее на коленях, упало на пол.
