Ознакомительная версия.
— Ну, что делать будем? — интересуется Шлыков.
— Думать, товарищ лейтенант, думать. Авось придумаем что-нибудь.
И тут мне в голову пришла мысль о том, на кого можно спихнуть это дело.
— Товарищ лейтенант, — обратился я к разведчику, — а корпусная артиллерия эту "колбасу" достать пробовала?
— А как же, несколько раз пробовали.
— Ну и что?
— Да ничего. Пока наши пристреливаются, немцы их позиции засекают и начинают своей артиллерий давить. А еще немцы могут просто спустить аэростат, тогда наши постреляют, постреляют, а назавтра он опять висит.
И тут облом. Соколы наши, выходит, обос… обделались, корпусная ничего сделать не смогла. А крайним кто будет? Мы? Получается, что мы.
— Значит так, товарищ лейтенант, — это я уже Шлыкову, — у нас есть два выхода и оба хреновые. Первый. Сегодня ночью втаскиваем орудие поближе, маскируем и, как только аэростат поднимется, открываем огонь. Следующей ночью, те, кто останутся в живых, попробуют вытащить то, что останется от орудия.
— А второй? — интересуется взводный.
— Второй. Берем у комполка справку о недосягаемости аэростата и мотаем отсюда. Приказ все равно не выполним, но хоть все живы останутся.
Лейтенант впадает в задумчивое состояние. Я его понимаю, крайним в этой истории будет он.
— А ты, сержант, какой бы вариант выбрал.
— Второй.
— Под трибунал могут отдать, — сомневается взводный.
— А могут и не отдать. Наш район сухопутчикам не подчинен, и нехрен свои задачи на нас перекладывать. Тем более – задачи невыполнимые. Пусть сначала фронт к аэростату на нужное расстояние подтянут, а уж потом и мы по нему пальнем.
— Хрен с ним, — решает лейтенант, — напишет майор справку – уезжаем отсюда.
Оба лейтенанта уходят в штаб полка, мы с Коноваловым сворачиваем дальномер и возвращаемся к орудию. Лейтенанты появляются минут через сорок после нашего возвращения. Шлыков находится в состоянии глубокой задумчивости.
— Ну что, товарищ лейтенант?
— Майор сказал, что справку напишет, если мы балку обстреляем.
— Какую еще балку?
В разговор вступает разведчик.
— Да есть тут один овражек. Прошлой ночью немцы в нем что-то делали. Мы выпустили несколько осветительных ракет, но ничего толком не разглядели, а для пулемета – далековато.
— А зачем нам туда лезть? Проще в этот овраг полдюжины минометных мин закинуть.
Лейтенант только плечами пожал, это не его идея. Можно предположить, что своих минометчиков майор подставлять не хочет, а мы чужие, как приехали, так и уедем. Ну и обычное презрение фронтовика к "тыловым крысам", хотя от штаба полка до передовой траншеи три километра наберется, а то и больше. Штаб стрелкового полка это еще не передовая.
— Давайте на местности посмотрим, — предложил разведчик.
Линия фронта здесь проходит по берегам извилистой речки. Между передовыми траншеями около пятисот метров, пойма болотистая, правый берег обрывистый. В этом берегу и образовался нужный нам овраг. Короткий и неглубокий, он проходит под углом к общему направлению течения речки, поэтому, чтобы просмотреть его на всю глубину, приходится здорово сместиться по фронту.
— Вон она.
Мы лежим на опушке небольшой рощи, Шлыков рассматривает балку в бинокль, потом передает мне. Я ничего особенного не замечаю – овраг, как овраг, если там и есть что-нибудь, то фрицы это хорошо замаскировали. До балки около километра.
— И как мы сюда орудие вытащим? Фрицы в момент засекут, ни одного выстрела сделать не успеем.
— А сколько времени вам надо? — интересуется разведчик.
Я делаю расчет по времени.
— Минута развернуться, восемь снарядов на этот овраг хватит, это еще сорок секунд, минута свернуться.
— Долго, — размышляет лейтенант, — днем не получится, ночью надо стрелять. Орудие протащим через просеку, по которой сюда пришли, по ней и уйдете. Балку мы вам ракетами подсветим, на фоне обрыва она будет видна как темное пятно. Попасть сумеете? Тут около километра.
— Не промажем, товарищ лейтенант, у нас прямой выстрел – восемьсот метров.
— Тогда договорились. Во сколько начнем? В час?
— В час, так в час, — соглашается Шлыков, — давайте сверим часы.
Командиры сверяют часы, и мы возвращаемся к расчету. Пока идем, просчитываю данные для стрельбы. Когда мы подходим к орудию, вокруг нас собираются зенитчики. Шлыков ставит задачу, но уж больно нечетко, когда он заканчивает, беру слово.
— Значит, так. Петрович, как только выскакиваем с просеки, разворачиваешься на сто восемьдесят градусов, двигатель не глушишь, орудие не отцепляешь. Сан Саныч, угол прицеливания ноль ноль восемь.
— Будет сделано, — кивает Сан Саныч.
— Рамиль, взрыватели надо вкрутить заранее. Знаю, что не положено, товарищ лейтенант, но там с ними возиться будет некогда. На первом ставишь дальность пятнадцать, на втором – шестнадцать, и так далее. Понятно?
— Понятно, командир.
— Ящики из кузова не вытаскивать, будете сразу подавать их заряжающему. Сашка, от тебя зависит почти все, темп надо держать максимальный, но должно обойтись без задержек.
— Не будет задержек, сержант.
— Дементьев, начало оврага ты увидишь как темное пятно на светлом фоне. С первым выстрелом не задерживайся, прицел потом по трассеру скорректируешь.
— А мне как стрелки в темноте совмещать? — спрашивает Епифанов.
Вопрос абсолютно справедливый.
— Фонарик нужен, товарищ лейтенант.
Пока лейтенант размышляет, где взять такой дефицитный предмет, решение находит красноармеец Ильдусов.
— Олечке вчера разведчики подарили. Трофейный, с тремя сменными стеклами.
— Ну, вот и решили. Выдвижение начинаем в ноль тридцать, до двенадцати всем отдыхать.
И тут я вспомнил про взводного.
— Я все правильно сказал, товарищ лейтенант?
— Да, да, конечно, — поспешно соглашается Шлыков.
СТЗ медленно ползет по узкой просеке. Роща еще не успела одеться листвой, но дает хорошее визуальное прикрытие от немецких наблюдателей. Визуальное, но не акустическое. Конечно, СТЗ гремит намного меньше, чем тридцатьчетверка, но мне кажется, что все фрицы в радиусе пары километров уже должны быть на ногах. Между тем, звук приближающейся техники немцев ничуть не побеспокоил, даже когда Петрович заложил вираж по опушке рощи. Ни одной ракеты не взлетело, ни один пулемет не гавкнул, немцы как будто вымерли. Вряд ли они все дружно оглохли или завалились спать, не нравится мне эта тишина. Орудие уже опущено на грунт и направлено в сторону оврага, двигатель трактора похрюкивает на холостых оборотах.
— Тридцать секунд, — шепчет лейтенант.
Кланц, Сашка досылает в казенник первый снаряд. Пш-ш-ш-ш, пш-ш-ш-ш, в воздухе повисают две желтоватые осветительные ракеты. Вот оно – темное пятно на светлом обрыве берега. Деменьтьев уточняет наводку орудия.
— Есть цель!
— Огонь!
Гах! Блямс, кланц. И пошло. Гах! Блямс, кланц. Гах! Блямс, кланц. Расчет работает как заведенный, между выстрелами проходит секунды три-три с половиной. Нет, не зря я гонял их до седьмого пота. Гах! Блямс, кланц. Гах! Блямс, кланц. Создается впечатление, что Сашка бросает снаряд в казенник, и он тут же вылетает из дульного тормоза языком тонкого длинного пламени. Пш-ш-ш-ш, пш-ш-ш-ш, еще две ракеты повисают в ночном небе. Гах! Блямс… Б-бах! Такое впечатление, что в овраге взорвалось полсотни наших снарядов одновременно. Вспышка взрыва на мгновение освещает местность, но полной мгле затопить округу не удается – не позволяют осветительные ракеты. Гах! Блямс, кланц. Гах! Блямс. После такого взрыва в овраге не мог уцелеть никто, но расчет вошел в раж и выпустил два последних снаряда. Пш-ш-ш-ш, пш-ш-ш-ш, пш-ш-ш-ш, вверх летят фосфорно-белые осветительные ракеты – немецкие. Пока мы стреляли, на передовой разгорелся нешуточный бой: взахлеб работают несколько пулеметов, часто стучат винтовки, темноту полосуют строчки трассеров. Осветительные ракеты вспыхивают одна за другой. А вот и до зубной боли знакомый звук – минометы. К счастью не по нам.
— Сворачиваемся!
Расчет лихорадочно ставит орудие на ход, время течет иссушающее медленно. Хрясь! Толстое дерево рушится, как подкошенное. Спустя несколько секунд немецкий снаряд выбивает целый фонтан земли буквально в десяти метрах от орудия. Комья сырой земли разлетаются в стороны, а снаряд… не взрывается. Бух! Еще один снаряд, еще ближе и тоже не взрывается. Орудие уже стоит на колесах.
— Гони!
Кричит Петровичу лейтенант. СТЗ не гоночный болид, но с места берет довольно резво. Для трактора. Расчет облепляет пушку, поехали. Немецкие снаряды продолжают рыть землю вокруг и валить деревья. И ни один не взрывается. Мистика какая-то, когда-то давно я читал, что немецкие снаряды и авиабомбы не взрывались гораздо чаще наших. А нехрен использовать на своих заводах вест- и остарбайтеров. Но, чтобы из двух десятков не взорвался ни один… Точно мистика. Мы уже выбираемся из рощи с другого края, и бой остается позади. Петрович направляется к месту расположения полкового разведвзвода. Землянки мы застаем пустыми, все разведчики куда-то исчезли, а бой начинает понемногу стихать и, минут через сорок, затихает совсем. Еще двадцать минут спустя, появляется седой лейтенант со своими разведчиками. Он еще возбужден боем и рад, что обошлось без потерь среди его взвода.
Ознакомительная версия.
