Что касается меня, то для меня одним из самых верных способов отсрочки нервного срыва, который так и накатывал от всей нашей суеты, были физические упражнения. Для каких-никаких личных дел у нас оставались раннее утро и поздний вечер, этим же никакого уединения и никуда не скрыться от бесконечного перемалывания деталей подготовки к войне. Разговоры о войне, мысли о войне. Боевая техника. Военные карты. Планы ведения войны. Зато бегая, я в течение пятидесяти минут существовал на гравийной дороге вокруг «Матильды» в другом, не военном измерении. Я подначивал себя делать каждый следующий круг быстрее предыдущего, мне нравилось прилагать физические усилия, мне нравилось медленное отпускание напряжения после занятий. После шести кругов я останавливал секундомер и седьмой круг просто шел, остывая.
Песок в Удайри Рэйндж простирался на все четыре стороны горизонта, как океан. Взвод отправился в Удайри на два дня в конце февраля, нужно было на практике апробировать то, над чем работали в «Матильде».
Мы начали с контактных упражнений — как мы отреагируем, если будем проезжать на машинах, а кто-нибудь начнет в нас палить.
— Угроза спереди! Две сотни метров. Малокалиберное оружие, — заорал я в рацию.
В ту же секунду Эспера чуть не врезался в «Хаммер». Лавелл увернулся от машины Патрика.
— В нападение! — отдал приказ.
Мы дружно заржали и потом свернулись на обсуждение.
Для победы в перестрелке требуется быстрая реакция командиров. А фишка вся в том, что принять решение и действовать нужно быстрее, чем это сделает твой враг. На тренинге меня научили системе НОРД, четырехступенчатому процессу принятия решения, описанному летчиком-истребителем ВВС, полковником Джоном Бойдом: «наблюдение», «ориентация», «решение» и «действие».
Когда мы выбивались из сил, то делали больше и лучше. Упражнения были легкими, но они учили нас делать так, чтобы тем, кто устроил нам засаду, самим не поздоровилось — через пару недель эти навыки могут спасти наши жизни.
В один из палящих субботних дней в начале марта в «Матильду» прибыл командир Первого экспедиционного соединения МП, генерал-лейтенант Джеймс Конвэй. Прибыл, чтобы поговорить с нами, его офицерами.
Конвэй выглядел так, как должен выглядеть настоящий генерал-лейтенант: высокий, загорелый и седой, с глубоким голосом, который был одновременно спокойным и авторитетным.
Генерал стоял на самом верху гусеничного бронетранспортера, за его спиной развевались флаги США и Морской пехоты. Он говорил в микрофон, и поэтому его могли хорошо слышать около ста человек, собравшихся у бронетранспортера. Основной темой были правила задействования сил и средств, и он хотел, чтобы до нас окончательно и бесповоротно дошли четыре пункта. Первый: у командиров есть неотъемлемое обязательство — не просто право, а именно правомерное этическое обязательство — защищать своих морских пехотинцев. Второе: когда враг использует живой щит или нападает на объекты рядом с мечетями и больницами, он, а не мы, несет ответственность за гибель невинных граждан. Третье: командир будет нести ответственность не за те факты, которые всплывут в течение расследования, а за те, которыми он достоверно располагал во время боевых действий — и ночью, и во время песчаной бури, и в то время, как пули свистели в воздухе. Его четвертым и последним пунктом было: по мере необходимости фильтровать правила задействования сил и средств. Он называл это законом Вильгельма, в честь генерала Чарльза Вильгельма: «Если враг начнет стрелять, наш ответ должен быть пропорциональным, но не чрезмерным. Если мы начинаем огонь, то нужно ждать ответных действий».
Я очень хорошо запомнил последнее предложение генерала:
— Офицеры, — сказал он, — пожалуйста, сделайте все возможное, чтобы не быть убитыми. Это очень плохо сказывается на моральном духе войск.
К СЕРЕДИНЕ МАРТА ВОЙНА уже казалась менее вероятной. По «Би-би-си» передавали о том, что Ирак уничтожает свои реактивные снаряды «al Samoud» — ключевой шаг к соблюдению резолюций ООН, — а Ханс Блике заявил, что возрастает уровень сотрудничества по всем вопросам.
В «Матильду» с грохотом въехал автобус и высадил две дюжины строптивых военных корреспондентов. На них были бежевые бронежилеты и комбинезоны. В основном мужчины, бородатые; визуально мы были с ними очень похожи. По крайней мере, мы были примерно одного возраста и прибыли сюда из одной части света. Им были интересны только полномасштабные атаки, на меньшее они размениваться не хотели.
— Так что, с кем вы, парни?
Мы с Уинном стояли в очереди за ужином, оставалось еще больше сотни ярдов до светлого треугольника — двери палатки, в которой располагалась столовка. Я повернулся в темноте, стараясь увидеть лицо говорящего. Он был на фут ниже меня ростом и смотрел на нас, зажмурившись — так, будто на нем были очки в толстой оправе. Он держал перед собой ленточный магнитофон, и это выглядело как приглашение к беседе.
— Ну давайте, рассказывайте, из какого вы подразделения? Из какого вы города? Имя? Что-нибудь? Я так рад находиться здесь с вами.
— Первый разведывательный батальон, — сказал я.
— О-о-о. Разведка. Так вы необычные парни, да?
— Только для наших матерей.
— Я только что приехал сюда из «Коммандо». Машину вел какой-то камикадзе. Очень хочется чтобы было все не зря. Каковы ваши задачи?
Ого! Прошло всего тридцать секунд, а парень уже вытягивает из нас информацию, которую мы не имеем права разглашать.
— Поддерживать дивизию всеми возможными способами, — медленно произнес Уинн, четко выговаривая каждый слог.
— Да ладно вам! Что-то ваш ответ не очень впечатляет.
В таком духе мы с Уинном отвечали репортеру все время, пока не дошли до еды. Взяв свои подносы, мы плюхнулись на два последних свободных места за столом, а потом улыбались во все зубы, пока он искал место за нашим столом, только вот найти никак не мог.
После ужина, когда мы возвращались в палатку, командир роты, увидев меня, подозвал к себе.
Он проинструктировал меня относительно некоторых изменений, касающихся ближайшей пары дней, а затем показал на фигуру репортера, стоящего неподалеку в тени. «Это Эван Райт из „Роллинг Стоун“. Он будет прикреплен к батальону».
Райт обезоруживающе улыбнулся. Я решил сразу, сказать, что о нем думаю: невежественный писака, гонящийся за Пулитцеровской премией, которую он получит за счет простых граждан, с которыми, если они подойдут к нему на улицах города, он и разговаривать-то не захочет.
Следующим вечером я заглянул в палатку Уинна. Было время ужина, но орудийный сержант еще бегал. Пришлось идти в столовку одному.
— Лейтенант Фик!
Обернувшись, увидел Райта. Нижнюю часть его тела облекали грязные штаны цвета хаки. На плечах висела, по-другому не скажешь, коричневая супермодная футболка, а на шее, в лучах заходящего солнца, блестела толстая цепочка. Спокойно, даже несколько официально, он спросил, может ли составить мне компанию. Я сказал «да», но чувствовал себя крайне неуютно, проходя с ним мимо морских пехотинцев, возвращающихся из столовки.
Мы разговаривали о том, кто где родился, где вырос. Райт изучал средневековую историю в колледже Вассар и был крайне удивлен, узнав о моей невоенной специальности. Он говорил, что люди вроде меня обычно встречаются в других местах, например в «Корпусе мира». Он разговаривал вкрадчиво и производил впечатление очень вежливого, хотя и бывалого человека. В Афганистане он ходил в патруль вместе с армейским взводом, был на борту одного из кораблей ВМФ, когда тот находился в Персидском заливе. Райт не был в этом деле новичком. Но в морской пехоте он оказался впервые. Пока мы копались в сером цыпленке на тарелке, я спросил его о первом впечатлении от нашего рода войск.
— Ну, я живу в палатке с начальствующим составом. Они много работают, читают и спят.
Я сказал Райту, что с его стороны большая ошибка околачиваться рядом с офицерами. Чтобы сделать хороший репортаж о морских пехотинцах, нужно общаться с солдатами, а не с военнослужащими сержантского состава, и уж тем более не с офицерами в высоком звании. Сержанты и ниже — вот кто ему подходит.
Спустя несколько дней, при оглашении боевого приказа нашему взводу присутствовал и Райт. Мы пришли с ним к соглашению: я разрешаю ему присоединиться к команде сержанта Кольберта, а он будет наблюдать, но планов наших не раскрывать.
В десять утра я зашел в палатку, повесил карту. Мои люди уселись на ящиках с индивидуальными пайками и на свернутых спальных мешках. Тишина, как никогда.
Начал я с полномасштабной картины политических и стратегических решений, приведших нас туда, где мы сейчас находимся, в Кувейт. Я медленно разъяснял, какие существуют подразделения в иракских дивизиях и чем их формирование отличается от формирования американских полков. Это заняло около пяти минут. Затем я вернулся к роли конкретных двадцати трех морпехов, находящихся в палатке, разъясняя задачу каждого ясно и четко.
