К Гришневичу, сидевшему рядом со взводом, подошёл Щарапа:
— Что, Валера, уже играют?
Гришневич кивнул:
— И какой счёт?
— Один-ноль в пользу бригады. Только что нам забили.
— Кого играть поставили?! Только учебку опозорят! Надо будет сказать тем, кто из нашей роты, что если выиграют — после присяги в увольнение пойдут, а если проиграют — в наряд по столовой! Тогда, я думаю, получше заиграют, — засмеялся Щарапа.
— Конечно, заиграют, — весело поддержал его Гришневич.
Тем временем ситуация на поле начала понемногу меняться. Учебка оправилась от первоначальной растерянности и почти выровняла игру. Во время одной из атак бригады к воротам вырвался её капитан и уже занёс, было, ногу для удара, но тут же был сбит подоспевшим Ломцевым. Потерпевший тут же вскочил на ноги и дёрнул Ломцева за майку. Майка не выдержала и затрещала. Ломцев сжал кулаки и двинулся на обидчика. Тот вначале опешил и отступил, но потом, вспомнив разницу в сроке службы, рванул майку Ломцева так, что она разорвалась почти до пояса, и громко завопил:
— Слушай, ты, урод вшивый! Я сейчас тебя удавлю, гадёныш! Ещё раз повториться — морду набью! Понял?
Ломцев не ответил.
— Я спрашиваю — понял?
Тут подошёл старший лейтенант и развёл спорщиков в стороны. Ломцев спокойно отошёл, а его противник остался на месте, бубня себе под нос какие-то ругательства.
Бригада забила ещё один гол, и первый тайм закончился.
В перерыве команда учебки услышала массу советов и предложений. Но все советующие забывали об одной очень простой истине — в любом случае на поле вышли те, кто играл лучше остальных.
Второй тайм начался непрерывными атаками учебки и, в конце концов, Абилов и Брегвадзе сравняли счёт. После второго гола в свои ворота бригада стала играть откровенно грубо, и курсанты получили огромное количество толчков и ударов по ногам. Тем не менее, игра так и завершилась вничью. Усталые, но довольные курсанты попадали на краю поля прямо на траву и блаженно лежали на прохладной земле. Пришёл Черногуров и собрал кеды.
После футбола предстояло ещё перетягивание каната. Бригада выставила неплохую команду крепких парней, но когда вышла команда учебки, стало ясно, что она, скорее всего и выиграет. Команда и в самом деле была внушительная. Из второй роты в неё попали двухметровые гиганты третьего взвода Ненчик и Рысько, а также атлетически сложенный Юдов, бывший гораздо пониже, но зато похожий на огромную гору мяса. Из второго взвода взяли Стопова и Вурлако. Ещё один крепкий парень был из третьей роты. Обе команды взялись за канат и на счёт «три» «черпаки» и «деды» дружно грохнулись на землю и даже пропахали её животами под дружный хохот своих же сослуживцев:
— Эй, Белый, тебя «духи» одним пальцем перетянули.
— Косой, надо было яйца вместо якоря в землю засунуть… Может, тогда и выиграли бы у учебки!
Посрамлённый соперник, сочно ругая всё, что попадалось на глаза, побрёл прочь, а команда учебки принимала поздравления.
— Молодцы, Стопов и Вурлако! После присяги в увольнение пойдёте — я вас первыми кандидатами запишу, — одобрительно сообщил Гришневич.
— Их в увольнение? Да это мои Юдов, Рысько и Ненчик выиграли! — шутливо заметил Щарапа.
После каната проводились соревнования по подтягиванию внутри учебки, внимание сержантов ослабело, и многие курсанты разбрелись по территории, стараясь не попадаться на глаза своим командирам. Ушли и Тищенко с Лупьяненко. В дальнем углу стадиона они встретили Сашина и Туя и вчетвером решили сходить в чайную. Но на полпути туда они неожиданно нос к носу столкнулись с Шорохом. Шорох смотрел себе под ноги и, наверное, прошёл бы мимо, если бы Туй, а за ним и все остальные, не отдали честь. Увидев своих курсантов, Шорох остановился и спросил:
— Чаго вы тут, а не на перэтягивании каната?
— А перетягивание уже кончилось — наши выиграли, — ответил Лупьяненко.
— Это харашо, што нашы выграли. А куда это вы сабрались?
— Мы думали, что можно в кафе сходить, — пояснил Туй.
— А вы у сержанта Грышневича разрэшэния спрашывали?
Курсанты промолчали.
— Што малчыте? Спрашывали?
— Никак нет, товарищ младший сержант, — не выдержал Сашин.
— А вас што, не учыли, што нада пры атлучке спрашывать разрэшэние? А, Сашын?
— Учили, — едва слышно промямлил Сашин и опустил голову.
— Так в чом дело?
— Виноваты, товарищ младший сержант, поспешно пробормотал Сашин.
— Счас идите к сержанту Грышневичу и далажыте, што я абъявив вам замечание. И скажыте, за што. Панятна?
— Так точно, — ответил за всех Тищенко.
— Кру-гом! Шагом марш! Выпалняйте.
Курсанты хмуро побрели назад к Гришневичу.
Сержант разговаривал с Яровым и на подошедших курсантов не обращал никакого внимания. Наконец, закончив разговор, Гришневич посмотрел в их сторону. Лупьяненко вышел вперёд и доложил:
— Товарищ сержант, младший сержант Шорох сделал нам замечание и приказал вам об этом доложить.
— За что же, Лупьяненко, он вам сделал замечание?
— За то, что мы хотели пойти в чайную без разрешения.
— А почему вы у меня не спросили?
— Виноват, товарищ сержант. В чайную многие из других взводов пошли. Вы разговаривали с сержантом Яровым, и мы не захотели вам мешать — думали, что и так можно сходить.
— Можно с дуру член сломать, Лупьяненко, а во всех остальных случаях нужно разрешение у сержанта спрашивать, — Гришневич пребывал в хорошем настроении, к тому же среди провинившихся был Сашин и сержант решил пока всех отпустить: — Идите. Можете и в чайную сходить, но только быстро. А за попытку самовольного посещения нужно, конечно, наказывать. Я учту ваше поведение, когда буду расписывать наряд.
Курсанты собрались, было, уходить, но тут начали подтягиваться представители взвода, и они решили остаться посмотреть. Байраков подтянулся четырнадцать раз, Гутиковский девять, Доброхотов восемь, а Резняк одиннадцать. Больше всех подтянулся Ломцев — целых двадцать раз. Тищенко тоже неплохо подтягивался на гражданке — раз пятнадцать-шестнадцать, но записаться не рискнул — ещё неизвестно, насколько тяжелее было подтягиваться в сапогах.
— Молодец, Ломцев! — похвалил Гришневич.
В чайной было столько народа, что не было ни малейшей надежды пробраться к прилавку. Тем более что вперёд постоянно лезли «деды» и «черпаки» из бригады. Немного покрутившись у чайной, курсанты пошли назад. У столовой их окликнул какой-то «дед»- узбек из бригады:
— Э-ей, стойте.
Курсанты остановились. Узбек смерил всех по очереди взглядом и подошёл к Тищенко:
— Зома, дай двадцат копеек. Курит хочу, а на сигарета дэнег нэт, кончылся.
Игорь нерешительно переглянулся со своими спутниками. Те растерянно молчали. Немного помедлив, Игорь достал из кармана две монетки достоинством в десять и пять копеек:
— На, возьми. Больше нет.
— Э-е, п…дышь! дай ещё, нэ жмис!
Игорь достал ещё один гривенник и отдал его узбеку.
Когда узбек отошёл, Лупьяненко насмешливо сказал Игорю:
— Ты, Тищенко, так перепугался, что я подумал, что пройдёт ещё пять минут, и ты этому чурбану все деньги отдашь.
— А ты бы заступился. Чего в стороне стоял? — огрызнулся Игорь.
— Я думал, что это твой друг, — невозмутимо парировал Лупьяненко.
— А если бы он у тебя попросил, ты разве не дал бы? — разозлился Игорь.
— Конечно, не дал бы. Если каждому давать, то денег не останется, — убеждённо ответил Антон.
— Это ты сейчас такой смелый. Посмотрю я на тебя, когда к тебе подойдут, — пробурчал Тищенко.
— Этого ты не увидишь.
— Почему?
— Потому, что всегда к тебе будут подходить.
— Почему это? — не на шутку рассвирепел Игорь.
— А потому, что рожа у тебя простая, как три копейки, — с улыбкой сказал Лупьяненко.
— Вовсе не потому.
— А почему же?
— Просто я самый маленький, вот он ко мне и подошёл, — обиделся Игорь.
— Ладно, не обижайся — я ведь шучу, — успокоил его Антон.
Тем не менее, Тищенко ещё долго дулся и разговаривал только с Туем или Сашиным, а с Лупьяненко помирился лишь на спортгородке.
После обеда роте приказали готовиться к просмотру кинофильма. В шестнадцать тридцать все пять взводов в полном составе (за исключением дневальных) построились перед казармой в колонну по четыре повзводно. Точно также рядом строилась первая рота, а третья уже ушла в клуб. В клуб шли не так, как было ближе, а в обход — чтобы лишний раз потренировать курсантов отработкой строевого шага. Двинулась уже и первая рота, а вторая всё ещё стояла на месте.
Почти все офицеры после окончания спортивного праздника разошлись по домам. Остались только капитан Николаев и старший прапорщик Фёдоров, но они уже давно сидели в клубе. Впрочем, они тоже с удовольствием пошли бы домой, но кто-то должен был следить за порядком. Но Николаев и Фёдоров не очень-то расстраивались — квартиры рядом с частью, а уйти можно сразу после начала фильма. Затратят сегодня на какой-нибудь час больше, зато в следующий раз останутся другие.
