— Вы, голубчик, пойдете за немцами раньше всех. Как только батальоны нажмут с фронта, постарайтесь проскочить в глубину и разведайте: нет ли у противника промежуточных рубежей, минных полей, в каком состоянии мосты, дороги.
Из блиндажа начальника штаба Василий вышел вместе с Люленковым. Капитан посоветовал:
— Ты, Ромашкин, не жди, когда батальоны ударят. В тыл идти лучше до начала атаки. Когда перестрелка начнется, можешь потери понести.
Ромашкин согласился с этим. Если немцы оставят здесь только прикрытие, проскочить нетрудно.
— Я возьму с собой весь свой взвод, — сказал Василий. — Вам на всякий случай оставлю несколько разведчиков во главе с сержантом.
— Правильно! — одобрил Люленков. — И Жмаченко там делать нечего, он со своим хозяйством пусть к штабу пристроится. Кстати, подыщи там место и для штаба полка — мы здесь тоже не задержимся. Ради такого дела попрошу, чтобы дали в помощь тебе саперов.
— Хорошо бы взвод сержанта Епифанова, я с ним уже работал.
— Ладно, схлопочу Епифанова, — пообещал Люленков.
В глубине души он ревниво относился к успехам и славе Ромашкина. Искренне сожалел, что теперешнее служебное положение не позволяет самому ходить на задания. Убежден был, что если уж у этого юнца все так хорошо получается, то у него-то — человека куда более сведущего в делах разведки, — получилось бы и получше. Но при всем том капитан всегда помогал Ромашкину чем только мог.
К ночи ромашкинский взвод, усиленный саперами, перебрался в первую траншею. Конечно, туда, где располагалась рота Казакова. Там все уже были готовы к движению вперед. Бойцы, туго подпоясанные, с «сидорами» на спине и противогазными сумками, набитыми всяческим солдатским, скарбом, с нетерпением ждали сигнала. Преследование — это не прорыв долговременной обороны, когда приходится под огнем артиллерии идти на вражеские пулеметы. Тут лишь бы столкнуть прикрытие…
Казаков тоже позавидовал Ромашкину.
— Вы как вольные птицы, лети куда хочешь! Не то что я, грешный: граница справа, граница слева, на такой-то рубеж выйти в десять ноль-ноль, на такой-то к пяти ноль-ноль.
— Зато ты теперь большое начальство, — пошутил Ромашкин.
Казаков пропустил шутку мимо, сказал серьезно:
— Слушай, Ромашкин, а если набрехал твой фриц? Если никакое там не прикрытие, а главные силы нас встретят?
— Не должно бы… По-моему, фриц сказал правду.
— Знаешь завет разведчика? Верить верь, но проверь!
— Вот и проверим. Если нарвемся на главные силы, предупредим весь полк.
— Ты взводом сразу не суйся, дозорами сначала пощупай… — Казаков прислушался к немецким пулеметам. — Вроде поболе обычного стреляют. Перестаралось прикрытие.
— И мне кажется, сегодня огня больше, — сказал Епифанов.
Казаков поглядел на него и спокойно посоветовал:
— Ты, сержант, не об этом пекись, а внимательней под ноги смотри. При отходе фрицы хитроумные ловушки устраивают. В одной деревне, помню, боец взбежал на крыльцо — взрыв, под ступенькой мина была. В другом доме дверь стали отворять — опять взрыв, фрицы к двери мину присобачили, а сами в окно драпанули. Так что гляди в оба!
— Постараемся, — заверил Епифанов.
— Ну, тогда пойдемте, хлопцы, — пригласил Казаков.
— А ты куда? — удивился Ромашкин.
— Я вас до немецкой передовой провожу. Надо же мне знать: прошли вы или нет? У меня там хорошая балочка есть на примете. Помогу опять по старой дружбе.
— Смотри, Караваев узнает, будет снова баня!
— Не узнает, — убежденно сказал Казаков.
Вскоре он вывел всех в темную, заросшую кустами низину. Шепнул Ромашкину:
— Мин здесь нет, я проверил.
Эх, Петрович, Петрович! Был ты разведчиком и остался им. Видно, не раз выбирался сюда по ночам, чтобы отвести душу!
Сам Казаков объяснил это так:
— В парилке, бывает, хлещешь себя веником — и больно и приятно. Уж и дышать-то нечем, вот-вот концы отдашь, а остановиться не можешь, все поддаешь! Вот и здесь, в нейтральной, происходит со мной то же: вроде бы смерть кругом, а мне интересно с ней в кошки-мышки поиграть. Конечно, не всякому это понятно.
Но Ромашкин-то его понимал…
Из лощины были посланы в дозор Рогатин, Шовкопляс и Пролеткин.
Они возвратились скоро.
— В траншее никого нет, а на высотке, на самом пупу, фриц с пулеметом, — доложил Пролеткин. — Я предлагал снять его, да Иван не позволил. Талдычит: не велено — и хоть режь самого.
В данной обстановке разумней было бы, пожалуй, снять пулеметчика. Но не хотелось конфузить Рогатина. Василий поддержал его:
— Вас посылали в разведку. И хорошо сделали, что не сняли фрица, могли нашуметь.
— Да мы бы его без всякого шума… — уверял Саша.
— А может, и правда снимем? — озорно подмигнул Казаков. — Моей роте будет легче. На один пулемет поменьше — и то дело.
Ромашкин посмотрел в черные глаза Петровича. Там светился азартный охотничий огонек.
— Не надо, Ваня, — попросил Ромашкин. — Узнает Караваев, плохо тебе будет. Мы сами снимем пулеметчика, поможем твоей роте.
Казаков вздохнул, огоньки в его глазах потухли.
— Ну, ладно. Только прежде свой взвод за их траншею уведи. А то нашумите — сорвется задание.
— Не сомневайтесь, Иван Петрович, мы чисто все сделаем, — сказал Рогатин.
Казаков с любовью посмотрел на него.
— Ты можешь.
Взвод выполз к немецкой траншее. Один за другим разведчики и саперы перемахнули ее и скрылись в кустах.
Когда все собрались, Рогатин приподнялся, посмотрел на Ромашкина. Василий кивнул. Иван толкнул Сашу Пролеткина, и они исчезли во тьме. Ромашкин напряженно вслушивался. Лежавший рядом с ним Епифанов шептал:
— Может, им надо было группу обеспечения дать?
— Справятся сами. Не от кого обеспечивать, немцев в траншее мало.
— Пройти бы по всей обороне и всех часовых поснимать! — мечтательно выдохнул Епифанов.
— У нас другая задача.
— Петровичу бы подсказать, он бы со своими ребятами сделал.
— Догадается без нас…
Мелькнули две темные фигуры у основания кустов.
Саша держал поблескивающий вороненой сталью немецкий пулемет.
— Ну, как вы его? — спросил Епифанов.
Излишнее любопытство, как и разговорчивость не ко времени, считалось у разведчиков предосудительным. Потом, в свой час, на отдыхе, все будет рассказано с шутливыми дорисовками, а в ходе задания болтать не полагалось.
— Порядок, — коротко ответил Рогатин и прилег по другую сторону от командира. Он тяжело дышал, руки дрожали: видно, «порядок» дался нелегко.
— Закурить бы, — попросил Иван.
Ромашкин разрешил:
— Покури, Ваня. Ну-ка, хлопцы, прикройте его.
Разведчики окружили Рогатина, растянув в стороны широкие рубахи маскировочных костюмов. Иван стукнул кресалом, прикурил от тлеющего фитиля. Приятный дымок защекотал в ноздрях разведчиков.
Большое ли дело — позволить человеку покурить в трудную минуту? А вот Ивану запомнится эта чуткость командира и доброта товарищей. За все постарается отплатить им Иван: в бою ли, на отдыхе ли, где придется, но отплатит добром. В большом и малом помогает солдат солдату. Иногда вот так. А в другой раз, может быть, прикроет от пули. Разведчики столь часто рискуют жизнью и так много выручают друг друга из беды, что невозможно понять, кто у кого здесь в долгу. Да об этих долгах, о взаимных выручках никто и не думает, потому что взвод разведки — одна дружная семья.
Сейчас этот взвод спешил по бездорожью к деревне Квашино. Раньше там стоял штаб неприятельского полка. Теперь штаб, конечно, переместился. Но Василий надеялся прихватить какого-нибудь отставшего писарька или хозяйственника. От них можно добыть очень нужные сейчас сведения, узнать о том, чего ночью личным наблюдением или, как говорят штабники, визуально, не обнаружишь.
Еще на подходе к деревне разведчики услышали говор людей; там и сям мелькали светящиеся точки карманных фонариков.
— Неужели штаб не отошел? — удивился Ромашкин.
— Остался кто-то, — уверенно ответил Коноплев. — Какая-нибудь АХЧ.
Василий велел разведчикам лежать в огороде между грядками, а сам с Коноплевым и Рогатиным стал подбираться к единственной деревенской улице. На дороге увидел лошадей, запряженных в повозки. Подальше рокотал грузовик. Люди торопливо таскали какие-то ящики к повозкам.
— Грузятся, — объяснил Ромашкин, возвратясь к разведчикам. — Самый подходящий для нас момент. Упускать нельзя. Ты, Коноплев, бери Шовкопляса, Студилина, Голощапова и Епифанова с саперами. Пойдешь туда, где мы сейчас были. Ты, Иван, вместе с Пролеткиным, Жуком, Пантелеевым — на восточную окраину. Все остальные со мной — на западную. Сверьте часы, сейчас половина второго. Ровно через пятнадцать минут забросать фрицев гранатами и бить из автоматов. Главное, больше шума. Пехотные батальоны отошли, бояться нам некого. После налета собраться опять здесь же. Если станут преследовать, отходить вон на ту высоту. Понятно?
