Однако на Олега эти слова не подействовали, и он упрямо и даже со злостью в голосе повторил:
— Да, не в ту сторону идем, не туда, куда надо.
— Так вот же карта! — взъярился вдруг Нефедов. — Зачем ты паникуешь. Я же время от времени наш путь по карманному компасу сверяю.
— А плевать я хотел на твой компас, — плаксиво воскликнул Олег. — Мы уже больше двух часов по такому свирепому пеклу идем, а где Яндыки? Тут до самого горизонта все видать. Шли бы мы правильно, уже давно кибитки бы замаячили. Венька, или неверно я говорю? — вдруг обратился он к одному только Якушеву. — Ну скажи, чего ты отмалчиваешься?
— Не ругай его, Серега, — после длительной паузы обратился Якушев к Нефедову. — Кажется, он прав. Мы действительно давно сбились с пути и чапаем по бездорожью. Раньше хоть какой-то след от проселочной дороги был виден, а теперь и он исчез. Взгляни получше на землю.
Нефедов горько вздохнул, понимая, что возражал только из чувства противоречия, да еще в неуверенной надежде погасить в своих товарищах нарастающую тревогу, пока что еще никем не высказанную.
— Выходит, вы правы, ребята, — согласился он устало, — след от проселочной дороги мы действительно потеряли. Олег опустился на ящик с нивелиром и долго молчал. Якушев также больше не произнес ни слова. Он пристально смотрел в ту сторону, где небо смыкалось со степью, рождая одну неразрывную линию горизонта. Он долго думал, и на его серый от загара лоб ложились тонкие складки. Он взвешивал, надо ли говорить, видя, как дрогнуло лицо обычно самоуверенного Сергея, а точеные крылья его носа чуть раздулись от того внутреннего волнения, что невысказанным осталось него на душе.
— Хочешь знать правду, Серега? — тихим ровным голосом спросил наконец Якушев. — Мы действительно сбились с пути. Сбились, по-видимому, уже давно, и по этому поводу пререкаться нечего. Легче не станет, тем более что в рюкзаке, который сейчас за плечами у Олега, осталась лишь одна бутылка воды. Мне кажется, что уклон от маршрута у нас получился правый.
— Совсем как у Бухарина и Рыкова, — мрачно прокомментировал Нефедов.
— Оно и видно, что историю он знает лучше, чем дорогу, — невесело усмехнулся Лукьянченко.
Якушев бросил неодобрительный взгляд на товарища.
В сложных переплетениях, каких еще не так много было у него в жизни, Веня вдруг обретал невыразимое спокойствие, которое любой мало знающий его человек мог бы принять за флегматичность. Страсти в такие мгновения умирали в Якушеве, им на смену приходило оцепенение. Но это было не то оцепенение, которое граничило с безволием. Добрый и покладистый по натуре, Якушев мучительно искал в такие минуты выход из создавшегося положения, каким бы затруднительным оно ни было. И все, кто знал эту его особенность, с молчаливым уважением взирали на него. Сам той не желая, он как бы становился в центре событий.
— Ребята, мне кажется, что от маршрута мы уклонились на запад. Смотрите, где теперь солнце.
— Мне тоже сдается, — покорно согласился Сергей.
— Почему ты так думаешь, Веня? — с надеждой глядя на него, осведомился Олег.
— А потому, что в этой стороне покров степи становится темнее. Полыни и в особенности ковыля больше. А в другой стороне степь вроде лысеет и наполняется красками пустыни, явно желтит.
— Как в атласе, — усмехнулся Сергей, в котором явно остыл дух необъявленного руководителя их маленькой экспедиции.
Якушев оценивающе взглянул на него:
— Если хочешь, то да.
По растерянному лицу Нефедова скользнула ироническая улыбка:
— И что же из этого следует, маэстро?
— А то, что надо брать правее, если мы хотим восстановить правильный путь.
— Пророк.
— Пророк или нет, — хладнокровно отпарировал Якушев, — но иного выхода я не вижу.
— А вещички? Неужели мы будем таскать их с собой, проделывая твой эксперимент. Этак и ноги протянем. Один нивелир сколько весит, а мы уже из последних сил выбиваемся.
Вениамин решил: парень ерничает, и со спокойным укором сказал:
— Успокойся, Серега. Не до острот. Кто же призывает бросать в степи вещи. За это нас с тобой никто по головке не погладит.
— Тогда как же поступить?
— Двое останутся у вещей, один пойдет на разведку.
— Смотри-ка, совсем как Следопыт или Зверобой у Фенимора Купера, И кто же будет тот счастливчик, который пойдет на разведку? Ты, я или Олег?
— Жребий бросим, — равнодушным голосом ответил Веня.
— Жребий? — переспросил Олег. — Это правильно. Справедливость превыше всего.
Все трое обратили свои взгляды на север, туда, где до самого горизонта расстилалась равнина, где желтое от солнца небо сливалось с такой же желтой поверхностью земли. Веня достал блокнот, вырвал из него листок и разделил на три равные части.
— Пишу на одном плюс, на двух оставшихся ставлю минусы. Кто плюс вытащит, тот идет на разведку, остальные остаются.
Товарищи молча кивнули. Якушев смешал в своей тюбетейке белые комочки и с наигранной веселостью выговорил начало считалочки:
— Катится торба с высокого горба… Тащите, ребята.
Первый вытащил жребий Нефедов и разочарованно произнес:
— Нет, я, вероятно, не гож в разведчики.
Потом вытащил бумажный шарик и Олег Лукьянченко.
— У меня тоже минус, — сообщил он спокойно.
Якушев вздохнул;
— Значит, плюс достается мне, что и требовалось доказать, — и, не разворачивая, вытряхнул свой билетик на землю.
Мысленно отрезая настоящее от ближайшего будущего, он с сожалением посмотрел на собственные парусиновые туфли, утратившие от дорожной пыли свой первоначальный цвет. Подтянув повыше пояс на летних клетчатых брюках, Веня облизал спекшиеся губы.
— Сколько там осталось у нас воды?
— Одна бутылка, Веня, — горько покачал головой Нефедов. — Бери ее, тебе труднее придется.
Якушев отрицательно покачал головой:
— Нет, так не пойдет. Все должно быть в пустыне поровну, так что поделим на троих. А это можно сделать и без помощи логарифмической линейки, с которой мы проектируем плотины.
Отхлебнув из бутылки глоток, он долго полоскал им горло, прежде чем выпить.
— Вот и все, — виновато улыбаясь, поглядел он на товарищей. — Горло увлажнил и потопаю. Остаток вам на двоих. Обещаю задание выполнить, — пошутил он. — Честное пионерское. Одним словом, гидротехник Якушев отправляется на поиск ближайшего человеческого жилья. Ожидайте меня здесь, не трогаясь с места. Полагаю, что в Яндыках какую-нибудь телегу мне дадут, чтобы за вами вернуться. А если нет, так на красавце верблюде прискачу. Вот будет история, если я возвращусь за вами на дромадере каком-нибудь.
— Сенсация будет, — улыбнулся Олег, а Нефедов смущенно предложил:
— Возьми мой компас на всякий случай: все-таки пустыня.
— Пожалуй, давай, — согласился Якушев. — Мало ли что… — И тронулся в путь.
Двое оставшихся провожали его напряженными взглядами, понимая, с каким чувством отправлялся в этот поход их товарищ. А Вениамин, пройдя сотню метров, выверил направление на север и, оборотившись, помахал коллегам рукой. Он был теперь совсем одиноким и затерянным путником в этой величественной в своей суровости степи, где преобладали лишь два цвета: голубой неба и серо-желтый безлюдной, казавшейся совершенно необитаемой земли. Живя в Новочеркасске на углу Барочной и Аксайской, он только легенды и сказки слышал о ней. Мать его про этот край говорила: «вторая Сахара» и ссылалась при этом на свои географические познания, почерпнутые на Бестужевских курсах.
— Ты знаешь, отчего там все поют, когда скачут или едут по степи? — спрашивала она.
— Нет, мама, — отвечал Веня.
— Потому, что в этой степи любой путник, и пеший и конный, чувствует себя одиноким. Едет он, едет, а вокруг ни одного зеленого кустика, все голо и пустынно. И тогда человек, чтобы победить молчание, начинает петь. Поет длинно и одиноко.
— О чем же, мама, — как-то перебил он.
— А обо всем хорошем и плохом, что у него на душе, — грустно улыбнулась Надежда Яковлевна. — Если его обидели — поет, радость пришла — тоже поет. Увидел ящерицу на своем пути — и о ней слагает песню. Волк пробежал — поет о волке. У вас будет распределение, Веня, — прибавила вдруг она. — У всех, кто окончил техникум и успешно защитил дипломный проект. Ты смотри не вздумай туда проситься.
— Я не буду, мама, — неуверенно ответил Веня, потому что знал, что скоро ее огорчит.
Каким было тогда заманчивым это распределение. Гидротехники нужны были и в так называемую кавминводскую группу с центром в живописном Пятигорске, и в Дагестан, и на Ставрополье. Девчонки-однокурсницы, поглядывая на него, завистливо шептали:
— Счастливый, у тебя отец зав. учебной частью, куда захочешь, можешь проситься, отказа не будет.
