Ну, что там в эмтээсе? Трудно было, прямо скажу. Я хоть и механиком работал, и журналы читал, но оказался не в курсе дела. Я по электрике понимаю, по машинам, которые в цехе. А надо было тракторами заниматься. Значит, опять — давай, Сухомлинов, учись на ходу. Одновременно избрали председателем рабочкома. Так что работы было навалом. Я приехал туда первым из специалистов, которые по штату положены. И сразу столкнулся с непривычными явлениями. Трудовая дисциплина была крайне слаба. Они — комбайнеры, трактористы — считались колхозниками. Захотел — вышел на работу, захотел — нет. А Пленум сентябрьский изменил всю структуру эмтээсовского производства. И положение людей, конечно, тоже изменилось. С них стали требовать, как с рабочих. Как положено на производстве. А отношение к делу осталось у них прежнее. Хочу — работаю, хочу — нет. Надо было приучать их к трудовой дисциплине. И самим показывать пример.
— На всех нас смотрели, как на баламутов, — подала голос жена Сухомлинова. — Вам, пеняют, не живется по-человечески, сюда приехали. И нам спокойно жить не даете. Пойдешь с деньгами купить молока детям — никто не продаст. Комнату какую дали? Все сами ладили.
— Что комната? — перебил Сухомлинов. — Я вот скажу, что с техникой происходило, до какого положения довели. Все машины старые. А разобраться, так половины машин и вовсе нет. Отсутствуют. Их растащили на части. Даже корпуса не найдешь, не только вала или шестерни. А они на балансе числятся. Положение, прямо скажу, критическое. Даже не знаю, как бы мы выкрутились. Но тут государство позаботилось, стала поступать новая техника. И в большом количестве. Они, местные, думали что? Так, мол, приезжие болтают, газеты пишут, радио говорит, а на факте ничего нету. А сейчас видят: забота небывалая! Семь тракторов и три комбайна в один день получили. Это выглядело прекрасно. Настроение у всех поднялось. И все же около пятидесяти гектаров хлеба осталось под снегом. Не успели убрать.
Потом приехало много специалистов. Директора поставили нового. Молодой, энергичный. Со специальным образованием. Ввели мы поточно-узловой метод ремонта. И в поле выехали в пятьдесят четвертом году не так, как выезжали раньше. Вся техника отремонтирована и — более-менее качественно. А за этот год и за пятьдесят пятый еще парк обновился почти полностью. Из двадцати восьми колесных тракторов не осталось ни одного. То есть они остались, но где? На мельнице, на пилораме, чтобы крутить туда-сюда…
Со скотом положение было тоже бедственное. Коровы подыхали, особенно молочный скот. Кормов не хватало. Тут, согласно постановлению ЦК, стали силосные башни строить, закладывать силос в ямы. Доярок на фермах закрепили. Дополнительную натуроплату им положили. И результаты сказались. Сейчас этих доярок не выгонишь с фермы палкой. А на трудодень в том году, пятьдесят четвертом, дали не двести граммов и не шестьсот, как они в лучшие времена получали. По три килограмма шестьсот граммов выдали. Это совсем подняло дух у людей. Все видят: значительные перемены к лучшему.
И у меня произошла временная перемена в моей жизни. Командировали меня на курсы радиотехников в Иркутск. Брали на эти курсы с подготовкой не ниже двух лет самостоятельной работы на радиостанции. Ну, а у меня стаж-то большой, как говорят в Иране, слава аллаху. Закончил курсы, получил корочки. Диплом, если по-культурному сказать. Теперь я стал считаться техником без дураков, по всей полной форме. И в пятьдесят пятом году начал работать техником радиостанции.
Пока я там, на этих курсах, учился, жизнь тоже на месте не стояла. МТС в это время получила новую аппаратуру, десять станций «Урожай» и одну мощную станцию «Паркс» для связи с областью. Смонтировал я все это хозяйство, установил бесперебойную связь с тракторными бригадами. Работаю, применяю свои знания на практике. А по штату положен мне помощник. Кого, думаете, дали? Бывшего директора МТС, он не имел образования. Куда же его деть по старости? Стал его обучать, но полного курса ему не удалось у меня пройти. А почему — слушайте дальше.
3В июне пятьдесят пятого года вышло в свет решение Иркутского обкома партии о посылке на строительство Братской ГЭС пятисот коммунистов для укрепления кадров. Из нашей МТС не нашлось ни одного человека, кто бы добровольно вызвался ехать. А надо было только одного. Никто не рискнул. Нам сразу сказали: едете, товарищи, в тайгу, на необжитое место. Придется жить в палатках, в отрыве от семьи. Не сахар, одним словом. Но коммунист я или так, название одно?
Прежде всего поговорил с женой. Дома ведь всегда можно ладом договориться, без всякой семейной драмы. А у кого эти драмы — нехорошо. У меня их не случается. Понимает меня эта гражданка. Она и говорит: если надумал ехать, надо всей семьей. И мать, моя мать, высказалась за то, чтобы ехать всем. А детей уже двое. Любе два годика, Мише год всего. Но мы решили ехать и прибыли сюда, на Братскую ГЭС всей семьей. Это было в июле пятьдесят пятого года.
Приехали мы пароходом. Вместе со мной, на этом пароходе плыли еще четырнадцать членов партии, которые так же были направлены по путевкам, как и я. В городе Братске нас пригласили на прием к товарищу Наймушину, начальнику Братскгэсстроя. Он чутко побеседовал с нами, рассказал всю обстановку и положение на стройке. И сперва очень нас огорчил. Он сказал — сейчас вам, как специалистам, рабочим высокой квалификации, у меня работы нет. Но есть три вида работы, где люди до зарезу нужны. Первая работа — валить лес. Вторая работа — строить жилье, дома, потому что зима на носу. И третья работа — это строительство дорог.
Наши, все четырнадцать человек, которые ехали на одном пароходе, приняли заявление товарища Наймушина близко к сердцу и решили сколотить бригаду строителей домов. У нас были и горные мастерами слесари, и химики, и даже музыкант был. Но плотников ни одного. Понадеялись на свою сметку, все же мы — рабочие, солдатами почти все были, неужели и тут не управимся? И поехали на Падун, где начиналось, собственно, строительство станции.
Падун — это деревушка, заброшенная на край света. В тридцати, считай, километрах от Братска. Ну, что там, в Падуне? Избы, дворов двадцать. Крепкие избы, из самых толстенных лиственниц срублены, бог знает в каком веке. Но стоят крепко. А кроме этих изб там ничего больше и нету. Вокруг тайга. И люди там все из тайги добывали, жили охотничьим промыслом. К ним редко кто и заезжал. А теперь, вишь, какой свистопляс пошел — народу понаехало тьма.
До Падуна добрались быстро. Но тут грязища началась такая, машина не могла пролезть. Пришли мы в Падун пешим порядком, всей командой — ребята, четырнадцать человек, и я с семьей.
Поселили нас в палатку. Палатка сырая, только ее сделали, под полом вода хлюпает. Мы четыре дня, не раздеваясь, не разуваясь, спали. Наступишь на пол — вода в лицо аж бьет. А мы еще все хозяйство оставили в Братске. Ни постелей, ни кастрюль, ничего. Тут мы трудностей хватанули. Пришлось четыре ночи спать на одних раскладушках без матрасов и без постельных принадлежностей. Тут эти трудности наяву пришлось испытать. Ребятишек кое-как позакрывали костюмами, а сами дрожмя дрожим всю ночь.
Так прожили четыре дня, пока оформлялись в Падунское СМУ. Ну, что я там увидел, какую картину? Ни одного дома на этой, знаменитой в наши дни стройке, еще не было. Колышки только забивали, распределяли — где чего строить надо. А все люди жили, я уже сказал, в палатках. Этих палаток штук сто, а то и больше на берегу Ангары стояло.
Пожили мы тут, оформились и переехали на правый берег. Переехали катером. Нас встретила машина и увезла к месту назначения. Народу здесь оказалось мало, всего две палатки. И мы поставили одну для себя. Рядом река, лес кругом, тихо, сухо. Красота. В магазине продуктов — каких хочешь. И все наши, все четырнадцать человек, поселились в одной палатке. Этот артист — он показал на сынишку — пополз по всем углам, все обследовал. Комендантом его прозвали. На опушке таган поставили, пищу варить. И начался новый этап нашей жизни.
Все мы пошли на работу. Все товарищи, которые приехали с нами, и Аня, жена, пошла в больницу санитаркой. Она с пятого класса работает. Как ее отца и двух братьев взяли на фронт, в госпитале помогала. А с четырнадцати лет пошла на шахту, стволовой работала, а сначала разнорабочей. Потом взяли ее в ремесленное училище, получила специальность слесаря-сборщика. Это было в войну, так что опыт работы у нее большой. Всю войну, девчонкой, работала, мать поддерживала. Мужики-то на фронте. И брат один оттуда не вернулся.
Дома, в нашей палатке, одна моя мать осталась да вот эти два артиста — Люба с Мишкой. А мы взяли топорики и пошли плотничать. Валили с корня лес, шкурили и строили баню. Это первый объект, который требовался для населения будущего Братска-три. Часть наших товарищей пошла строить пекарню. Хлеба строителям не хватало, сразу столько понаехало, давали по пятьсот граммов, как в войну. Бригадиром к нам назначили настоящего плотника, Долинина Ивана Григорьевича. Он нами руководил, учил нас, что к чему в плотницком деле.
