Куделькин выпускает вторую ракету. Она взлетает круто и разрывается высоко, под самыми звездами. Теперь сигнал заметит даже тот, кто оказался в этот час на дне самых глубоких щелей.
— Хорошо, Куделькин, молодец, — говорит Егоров и вытягивает шею, настораживаясь.
Где-то в стороне от него, далеко-далеко, звучат один за другим два выстрела. Это последние выстрелы боя. Наступает тишина, такая же величественная, как сам Хинганский хребет. Кажется, немыслимо ничем поколебать эту тишину, как немыслимо сдвинуть с места могучие скалы хребта.
«Далеко кто-то забрался. Интересно — кто это? Может быть, Викториан Соколков, а вернее Подкорытов… Легконогий Подкорытов», — думает Егоров, дослушав до конца перекаты последних выстрелов.
Светает. Сквозь рассеивающийся сумрак все отчетливее выступают беспорядочно нагроможденные камни. Егоров рассматривает их. Они застыли в самых необыкновенных, причудливых формах. Вот скала, похожая на слона: хобот, широкая спина, клыки, загнутые кверху, только размер этого каменного слона превосходит живого во много десятков раз.
Вот другая скала. В ней много общего… с петухом. Пушистый хвост, распадающийся на несколько перьев, круто изогнутая длинная шея и хищно раскрытый клюв.
А вот тянутся скалы, похожие на трехэтажные дома с крышами самого фантастического рисунка.
Егоров внимательно рассматривает то одну скалу, то другую. При взгляде вниз, в ущелья, замирает сердце. Это при дневном свете. Каково же было здесь солдатам ночью?!
«Как много интересного и увлекательного расскажу я ребятам, когда вернусь в школу», — думает Егоров, и мысль о школе, о том, что после войны он опять встретится с ребятами, рождает улыбку и томительно сладостное чувство.
— Товарищ старший лейтенант, слышали? — спрашивает Куделькин.
Нет, Егоров ничего не слышал: на минуту его увлекли мысли о школе, о своей гражданской профессии.
— А что ты слышал, Куделькин? — спрашивает Егоров, и в голове у него проносится: «Рано я по гражданке затосковал».
— Мне почудилось, товарищ старший лейтенант, что будто где-то в горах звякнуло железо, — отвечает Куделькин.
Другие бойцы, стоящие за Егоровым, подтверждают, что и им это почудилось.
Все замирают на своих местах. Через минуту звяканье повторяется. Егоров посылает двух бойцов пройти по гребню скалы до самого дальнего обрыва и посмотреть, не карабкается ли кто-нибудь на перевал.
Солдаты уходят. Винтовки у них взяты наизготовку — на случай, если там окажутся японцы. Становится совсем светло. Правда, туман застилает горизонт, но где-то уже восходит солнце, и его лучи покрывают небо нежнейшей позолотой.
Егоров видит, что солдаты остановились и кому-то энергично машут руками. Потом они на некоторое время исчезают под обрывом и появляются вновь.
Их теперь трое. Третьего Егоров узнает по высокому росту. Подкорытов! А где же Соколков и Шлёнкин? Он помнит, что вечером они отправились в горы вместе…
У Егорова больно щемит сердце. Шлёнкин и Соколков, видимо, погибли. Он прибыл в армию вместе с ними, вместе с ними переживал все трудное стояние на границе и любил их. Хорошие солдаты и хорошие товарищи!
«Ничего, ничего, собери нервы в кулак. Может быть, многих ты сегодня недосчитаешь, многих дорогих людей…» — мысленно говорит себе Егоров.
Он так рад возвращению Подкорытова, что бежит навстречу ему. Только теперь Егоров замечает, что Подкорытов тащит за собой на ремне японский станковый пулемет.
На плече у него две винтовки — своя и японская. На поясе болтаются гранаты. На спине коробка с пулеметными лентами.
Лицо Подкорытова от волос до подбородка — в синяках и ссадинах. Руки кровоточат. Он мокрый от пота, и одежда его на прохладном ветерке курится испариной.
Подкорытов останавливается, выпрямляется, хочет отдать рапорт офицеру. Но Егоров хватает его руку и крепко жмет.
— Где Соколков и Шлёнкин? — все еще не выпуская руку Подкорытова, спрашивает он. Нижнее веко его правого глаза подергивается, и Подкорытов видит, сколько живых, трепетных чувств скрыто за этим вопросом.
— Соколков, товарищ старший лейтенант, отстал от нас в самом начале. Он сорвался с выступа и сильно зашиб колено. Шлёнкин был со мной, потом я бросился наперерез японским пулеметчикам, а его оставил на скале. Одного японца убил, а второй скрылся. Я забрал документы, винтовку, пулемет и вернулся на прежнее место. Шлёнкин уже куда-то ушел.
Словно тяжесть сваливается с плеч Егорова.
— Значит, они оба живы!
— Да, были живы.
«Были… Но живы ли они теперь…» — думает Егоров. Он вспоминает, что до сих пор не поблагодарил Подкорытова за успехи в бою, и выражает благодарность солдату громким, немного торжественным голосом — так требуют обстоятельства службы.
Подкорытов от усталости чуть не валится с ног, но благодарность офицера приободряет его, он лихо щелкает каблуками, прикладывает руку к пилотке и говорит бодрым голосом:
— Служу Советскому Союзу!
Егоров возвращается вместе с Подкорытовым. Солдатам, которые пришли с ним, он приказал разделиться по двое, подняться на господствующие над местностью вершины и указывать дорогу.
Подходя к биваку батальона, Егоров и Подкорытов видят необычную картину: комбат Тихонов обнял Викториана Соколкова и крепко целует его в губы. Возле них стоят парторг Петухов, офицеры и солдаты.
— Спасибо, Егоров! Каких солдат ты мне вырастил! — кричит Тихонов, увидя Егорова.
Соколков застенчиво улыбается, у него кривятся губы: утихшая боль в ноге опять дает о себе знать.
Егоров и Подкорытов смотрят на Тихонова. Майор всегда строг и сдержан. Что же могло так взбудоражить его?
— Соколков истребил четырех самураев, среди них был майор с важными оперативными документами, — сообщает Петухов, заметив вопросительные взгляды Егорова.
Возле ног Тихонова Егоров видит четыре японские каски, оружие, а начальник штаба лейтенант Власов держит в руках полевую сумку, набитую картами и бумагами.
Прибегает начальник радиостанции. Он докладывает, что дежурный радист начал принимать важный приказ штаба армии. Тихонов и Власов поспешно уходят и скрываются в брезентовой палатке.
Со всех сторон тянутся солдаты. Егоров стоит на каменистой глыбе, смотрит то сюда, то туда. Не только глазами, а всем своим существом отмечает он приход каждого солдата: «Кукенбаев цел!.. Миронов живой!.. Тимохин невредим!..»
Многие солдаты приносят японское оружие, каски, документы. Вещи как бы обретают язык — они рассказывают о воинской доблести и отваге советских людей.
Появляется сержант Коноплев. Он весь исцарапан. Брюки и гимнастерка на нем изодраны и висят клочьями, голова обнажена — пилотка, вероятно, потеряна.
Егоров словно замирает весь. Он чувствует, что Коноплев несет безрадостные вести. Так и есть!
— Товарищ старший лейтенант, Остап Тарасюк сорвался в ущелье и разбился насмерть.
Егоров слушает Коноплева, стиснув челюсти. Он не успевает пережить до конца сообщение сержанта, как поступает новое известие.
Приходит Куделькин. Он докладывает, что, выполняя приказ командира роты, они взошли на одну из вершин и наткнулись на трупы Степана Дьякова и Августа Лациса.
Егоров хмурится, сжимает кулаки. Неужели подобные вести будут поступать и дальше? Вполне возможно. До сих пор не вернулись Терентий Шлёнкин и четверо других солдат. Где же они, почему нет Шлёнкина? Он был вместе с Подкорытовым, и, по его предположениям, ему давно пора быть в батальоне.
Егоров то и дело смотрит на часы. Время движется неимоверно медленно. Приходят еще два солдата, потом еще два. Теперь нет только Шлёнкина. Но, может быть, и он пал той же смертью, что и его товарищи?
Егорову пора идти к майору с докладом, однако он выжидает. Да, нелегкое дело ночной бой. Без потерь не обошлось, но дорого заплатили японцы за гибель наших товарищей. Двадцать семь японских винтовок лежат у ног командира третьей роты.
Внимание Егорова привлекает крик. Бойцы сгрудились возле дороги, пробитой вчера саперами и проторенной тягачами и автомашинами артиллеристов. Егоров слышит, что все наперебой произносят имя Шлёнкина. Что там случилось? Он покидает валун и почти бежит к месту, где столпились солдаты.
Радостный возглас вырывается из его груди. На перевал поднимается Шлёнкин, да не один — впереди него идет японский унтер-офицер.
Шлёнкина и пленного окружают солдаты. Терентий дышит тяжело, облизывает запекшиеся губы. Японец дрожит, смотрит исподлобья на солдат и Егорова.
— Ну где же ты запропастился? Едва дождались, — говорит Егоров первые слова, пришедшие ему на ум.
— Заплутался малость, товарищ старший лейтенант. А потом, разве побежишь с этим чертом, — Шлёнкин слегка кивает головой на пленного.
