— Бабка, как пройти за водой? — раздался резкий ломкий голос, — Эй, бабка, оглохла? Я спрашиваю, как пройти на Курляндскую? Глухая совсем, дура старая!
Она повернула голову и обомлела, узнав Ромку Чернопузова из своего подъезда. Он был таким на себя непохожим, таким тощим и грязным, что она не поверила своим глазам. Неужели так могут меняться люди? Волосы у Ромки грязными косицами болтались по бокам.
Ромка, увидав её, удивлённо свистнул, остановился и зашарил по её странной фигуре удивлёнными глазами.
Он подходил всё ближе, забыв про пустое ведро в руке и Курляндскую улицу. Майя отодвигалась от него, её пугали едкие прищуренные Ромкины глаза. Вот он заметил клеёнчатую сумку на её согнутом локте.
Глаза Ромкины стали щёлками.
— Фея Обводного канала в старуху переоделась. Так подают больше? Или тащишь младенца на прокорм? Что в сумке, говори?
Он воровато оглядывался. Майя поняла, что попала из огня да в полымя. С Ромкой шутки плохи.
— Не подходи ко мне! Видишь, я с ребёнком и мне не до тебя. Иди на Курляндскую, иди вон по той тропке. Разве я тебе мешаю?
— Покажи, что в сумке. Слышишь?!
— Не подходи ко мне, не подходи. Пузо! — вырвалось у Майи.
Она спохватилась, но уже было поздно.
— Ах, ещё и оскорбление! За него надо платить. Отдавай сумку. Ты её украла?
— Дай пройти. Ничего я не крала. Дай, говорю, пройти. Видишь, мне и так тяжело.
Ромка вплотную подошёл, схватил тощей рукой сумку, стал её ощупывать, прищуренные глаза сразу засветились хищным блеском.
Майя отшатнулась. И… села в сугроб.
Он к ней наклонился, стал молча и злобно стаскивать сумку с локтя. Майя сопротивлялась, и снять он не мог, не уронив Юрика. Или надо было оторвать у сумки ручки и сломать ей руку. Мальчик замешкался, а она ещё крепче вцепилась в ребёнка.
— Отдай, хуже будет, — угрожающе шипел он. — Убью, зараза!
И снова повертел головой в разные стороны.
— Не отдам. Убивай!
— Вот зараза! — удивился он и замахнулся пустым ведром.
Она инстинктивно прикрыла голову. И тут случилось непоправимое — выпал Юрик. Она наклонилась, не выпуская сумки, стала поднимать чудом не развернувшегося на морозе малыша. В отчаянии крикнула:
— Что не убиваешь, Пузо? Убивай, не отдам! Не отдам, не отдам…
Она частила словами, этим она защищалась и даже переходила в наступление. Так ей казалось.
Ведь есть же в городе кто-нибудь живой!
— Вором и бандитом стать хочешь? Это не моё. У ребёнка еду отбирать?
Пришла спасительная мысль. Девочка всё время сопротивлялась, а теперь сама поглубже засела в сугроб, и когда Ромка наклонился, чтобы содрать с локтя сумку, она что есть силы пнула его ногой в живот. Он согнулся пополам, покачался на месте, но не упал, затем, оскалив зубы, бросился к ней. Ведро у него выпало из руки, он мычал что-то нечленораздельное не то от боли, не то от ярости. Стал выламывать ей руку.
Она с криком вырвала руку, сумка с локтя упала в снег.
Ромка торопливо рылся в сумке, потом помчался под арку, бросив на тропке ведро.
Слёзы застилали глаза Майе. Она тихо по-собачьи подвывала, пыталась встать. Ей это долго не удавалось, тогда она выползла на коленках на тропку и кое-как поднялась с колен, чуть не упав теперь лицом. Поднялась с ребёнком. Как ей удалось, она не поняла, но положить на снег малыша ей и в голову не пришло.
Под аркой она видела Ромку. Он стоял к ней спиной и торопливо рылся в сумке. Увидев, что она поднялась, выбросил что-то на тропку. Погрозив кулаком, исчез, словно его и не было.
Она увидела входящую под арку женщину.
Ей надо бежать, глянуть, что это он выбросил из сумки, но руки и ноги дрожали и словно приросли к месту. Она стояла в замешательстве.
Женщина добрела до места, где только что был Ромка, остановилась, начала разглядывать что-то под ногами. Потом быстро наклонилась, схватила что-то и спрятала в сумку. И тоже быстро оглянулась по сторонам. Совсем как Ромка.
Майя онемела. Женщина — куда подевалась её немощь? — быстро проходила мимо. Майя в отчаянии загородила женщине дорогу, сделать это было трудно, она устала, и мешал Юрик. Но она бы в женщину и зубами вцепилась.
— Тётенька, отдайте, это Юрика… нас Пузо обобрал, тётенька, отдайте! Юрик же умрёт, он же маленький! Это Пузо выхватил… он из шестой квартиры. Он мазурик и вор! Он для Юрика выбросил! Будьте добреньки, отдайте…
Женщина молчала, прижимая к груди сумку, сначала она хотела оттолкнуть Майю, чтобы пройти, потом вдруг замешкалась, сказала быстро и нервно:
— Что же это… что же это со мной? Грабить, что ли, на большой дороге… ребёнка… Прости меня, девочка, бери скорей, а то… а то я могу убежать…
Она выхватила из сумки банку со сгущёнкой, пакетик и сунула Майе поверх пальто. Майя не веря, не спуская с женщины глаз, подбородком придвинула пакет поближе к плечу и пошла, не чувствуя ни ног, ни ноши. Она не оглянулась, было страшно: она чувствовала, что женщина глядит ей вслед… В парадной на лестнице она облокотилась на перила, перевела дух и так постояла немного.
Мама вязала. Тревожно стучал метроном. Стоявшая на краю стола коптилка освещала мамины руки, всё остальное в комнате было сумрачно и неясно.
Недоумённо мама взглянула на ввалившуюся запыхавшуюся низенькую фигуру в пуховом платке и длинной до пят шубе. Платок сполз вошедшей на глаза, а в руках она держала что-то, завёрнутое в очень знакомое пальто. Сама не зная почему, Наталья Васильевна заволновалась.
— Вы к кому, гражданка? Я вас спрашиваю, что молчите? Кто вы?
Она отложила вязанье, встала и ждала, чем странная фигура объяснит своё появление в её комнате. Та, не отвечая, подошла к дивану и уложила то, что несла в руках, потом сдернула на затылок платок.
— Господи, Майка, ты ли это? — узнала мама запропавшую дочку.
Не веря своим глазам, она обошла её, потом подошла к дивану. Майя виновато забормотала:
— Не пугайся, это я. А это — Юрик. У него никого нет. Все у него убитые и умершие. А это шуба, я её не украла, мамочка, мне просто нечего было надеть. Видишь… лежит в пальто Юрик… он чуть не замёрз в доме… в квартире. Разве не узнаёшь? Это чтобы меня дворник не узнал. Не идти же мне по такому морозищу в одной твоей кофте? А Юрик живой… он бы умер, мамочка, если бы я не принесла его сюда. И потом, туда придут воры или бандиты… я не знаю…
Майя видела, что мама готова взорваться шумными упрёками, но пока молчит. Майя торопилась, объясняла, у неё прохватывало дыхание, она останавливалась, чтобы секунду передохнуть.
— Мамочка, какая ты стала непонятливая! Это всё очень просто. Дай отдышаться, у меня и в голове шумит. Знаешь, меня ведром по голове ударили, хорошо, что в нём не было воды, правда? А может быть, не ударили, я уже забыла…
Наталья Васильевна понемногу успокаивалась.
— Ты не беспокойся, мамочка, он умный. И у него есть еда. Правда, это хорошо, что есть немного еды? Пузо несчастный оставил, мазурик. Я теперь знаю, как защищаться. Если бы он мне сломал руку или убил, я бы его первая убила. Это Пузина бабушка тогда на лестнице лежала. Они выбросили свою бабушку, а сами грабят людей и чуть ведром не убивают.
Она бестолково суетилась. То начинала снимать кофту, то бросалась к дивану. Быстро выставила банку и пакетик с мукой. И поминутно подбегала к Наталье Васильевне, гладила её по щеке, целовала.
— Так это они выбросили бабушку? Как кошку на лестницу. Все об неё запинаются. Хотя бы… То-то я чувствую… О, Господи, нелюди. Ты что мне зубы заговариваешь, откуда это всё?
— Они вся семья мазурики, правда, мамочка? Кроме бабушки, правда? А это я… я потом всё расскажу. Ты не поверишь, как было страшно!
В потёмках — а на парадной лестнице и днём потёмки — Майя наскочила на настоящего мертвеца. Старая женщина с незакрытыми глазами лежала вдоль стенки на ступенях. Мимо стенки Майя как раз и пробиралась на свой пятый этаж.
Майя споткнулась и упала на неё. Сначала она не поняла, на чём лежит, потом, ощупав рукой холодное задубевшее тело, вгляделась, вскрикнула и кубарем слетела вниз.
Только на улице она пришла в себя и отдышалась. Сердце колотилось везде, только не на своём обычном месте. Домой она вернулась по чёрной лестнице, тщательно ощупывая ногой и рукой каждую ступеньку. Мама тогда горестно сложила руки, словно в молитве, и печально сказала:
— Не знаешь своей судьбы… Как же выбросили на лестницу? Господи, неужто все нити рвутся между людьми, господи помилуй, не дай дожить до этого!…
Вспомнив сейчас мамины горькие слова, Майя уже не боялась, что она выставит её с Юриком, заставит унести его обратно.
Майина мама взяла со стола коптилку, подошла с ней к мальчику.
Он вытаращил на свет глаза и залопотал что-то восторженно и быстро.
Наталья Васильевна крепко призадумалась.
— Мамочка, можно он моим братом будет? Я буду его нянчить… сама. Я буду кормить, пелёнки… ну… грязные эти стирать… я сумею…
