— В нем легче пройти. К тому же другого у меня сейчас нет. Надо решиться, пока десантники еще здесь. А я верю, что это они. Потом найти их будет очень сложно. А то и вовсе попадут в лапы фашистов или погибнут. Тогда уж в Москве точно решат, что предал их Беркут. Так неожиданно исчезнувший, погибший и вновь воскресший…
— Знаешь, я наведаюсь к этому мальчишке. Он живет по соседству со Смаржевским. Поговорю. Может, согласится стать проводником.
— Не стоит. Лучше расспроси, как туда пройти.
Узнав, что Беркут хочет побывать на Лазорковой пустоши, майор скептически осмотрел его форму рядового вермахта и, недовольно покачав головой, вышел из дома. Через несколько минут он появился, неся завернутый в простыню аккуратно сложенный мундир с погонами обер-лейтенанта.
— Этот посолиднее, — объяснил он. — Вокруг много немцев и полицаев. Затеяли новый поход против партизан. Не волнуйтесь, сапоги тоже найдутся, — добавил майор, заметив, что Беркут с сожалением взглянул на свои истоптанные, доставшиеся ему от немца-связиста солдатские сапоги.
— Часто пользуетесь этим мундиром? — спросил Беркут.
— Пока не приходилось. Да я и не склонен к переодеваниям.
— Цел?
— Не волнуйтесь, с убитого я снимать не стал бы. Достали в Подольске. Документы владельца настоящие. Не думаю, чтобы вы очень уж были похожи на его бывшего владельца. Но ведь и не каждому придет в голову проверять документы обер-лейтенанта. Шинель тоже есть. Правда, владелец у нее был иной. Словом, принимайте ванну и одевайтесь. Горячую воду для ванны поручик Мазовецкий заказал еще вечером.
Находившаяся в пристройке ванная комнатка так напомнила ему ванную Залевского, что, остановившись у ее порога, Беркут настороженно посмотрел на Смаржевского.
— Я знаю эту историю с проверкой в ванной Залевских, — невозмутимо кивнул Смаржевский, жестом приглашая его войти. — И знаю, что для вас она чуть не кончилась гибелью. Для Поморского — тоже. Превратить ванную в камеру предварительного следствия — на такое мог пойти только Поморский, он любил такие штучки. Я к подобным методам не прибегаю. Вон миска. Советую сначала старательно обмыться, а уж потом принять освежающую, почти аристократическую ванну.
Две доски в стенке сарая были выбиты. А сидевший у этой щели, на куче слежавшегося позапрошлогоднего сена, обер-лейтенант только позавчера за пьянство направленный в охранную роту из команды тылового обеспечения дивизии, машинально подносил ко рту флягу с польским коньяком и, отпивая маленькими глотками, не спеша, лениво размышлял о своей гнусной интендантской судьбе.
Погибель в этих партизанских краях его подстерегала чаще, чем любого строевика. Почему же тогда засевшие в тылу строевики и даже штабисты, не говоря уже о фронтовиках, все время смотрели на него как на последнее ничтожество, отсиживающееся в тылу за их спинами и откармливающееся за счет их пайка?
— Господин обер-лейтенант! Господин обер-лейтенант! — заглянул в дверь солдатик, прибывший в роту из пополнения лишь за неделю до самого обер-лейтенанта. — Посмотрите туда! Что это?!
— Это Россия, рядовой Зайдиц, будь она проклята, — меланхолично произнес офицер, не отрывая глаз от горлышка фляги.
— Нет, вон там… Вы все-таки посмотрите! — просунул рядовой винтовку в щель между досками.
Зрение у обер-лейтенанта было куда хуже, чем у этого восемнадцатилетнего юнца. Поэтому двигавшееся там странное существо в белом действительно показалось ему привидением.
— Что это там? — полусонно поинтересовался обер-лейтенант, делая свой очередной глоток особенно затяжным.
— Черноволосая женщина в белом саване! — испуганно проговорил солдатик. — Матерь Божья, это же настоящее привидение!
— Конечно же, привидение, Зайдиц, можете не сомневаться.
— Наверное, где-то здесь, неподалеку, кладбище.
— Кладбище — это да. Кладбищ на этой распроклятой земле хватает, — невозмутимо согласился обер-лейтенант, обменивая свою флягу на винтовку солдата. — Только не вздумай лакать коньяк, живодер охранный! — успел предупредить Зайдица, и так, не поднимаясь, прижал приклад к плечу.
После выстрела то существо в белом сначала как бы потянулось вверх к заиндевевшей кроне дерева, под которым застала его пуля, но, пока обер-лейтенант передергивал затвор, неожиданно исчезло.
— Где она, черт возьми?
— Это женщина, господин обер-лейтенант, — дрогнувшим голосом сообщил юнец-солдат. — Я видел: женщина! — Он искренне радовался, что в этот раз обошлось без привидений и что существо оказалось обычной смертной женщиной.
Обер-лейтенант снял перчатки и старательно помассажировал пальцами глаза.
— Все расплывается, черт возьми! Куда она девалась, рядовой?
— Там она, в ложбинке. Упала. Вы сразили ее, господин обер-лейтенант. Видите вон тот белый холмик?! Оказывается, это был живой человек, а я сначала решил, что привидение, и даже докладывать вам боялся.
— Там не могло быть человека. Это призрак, — ткнул офицер в руки солдата его винтовку. — Призрак, Зайдиц, призрак.
— Разрешите, я посмотрю.
— Валяй. Э-эй, ты, живодер, верни флягу! — окликнул солдата уже по ту сторону щели. — И запомни: то, что я пристрелил, не могло быть человеком. В этой стране уже давным-давно не осталось никаких людей. Россия — страна вампиров и призраков.
Автоматная очередь сбила иней с веток яблони, под которой лежала женщина в саване. Пули второй очереди просвистели у парня над головой. Но любопытство оказалось сильнее страха. Он кричал: «Не стреляйте, я германский солдат! Мы убили партизанку!» И, пригнувшись, выставив далеко вперед винтовку, все подступал и подступал к таинственному белому холмику на сером снегу. С другой стороны, растянувшись жиденькой цепью, к рощице подходили те, что патрулировали у моста.
Да, это была девушка. Черные волосы с седой прядью. Какое-то странное, действительно похожее на саван, белое одеяние. И совершенно несуразные рядом с ним большие солдатские сапоги. Таким же неожиданным было для солдатика и расползавшееся по груди женщины густое бурое пятно.
Когда парень с опаской наклонился над ней, девушка еще была жива. Она открыла глаза и попыталась приподнять голову.
— Андрей… Спаси меня, Андрей… — вслушивался он в чужие непонятные слова.
Солдатская цепь безразлично расступилась возле ложбины, над которой стоял Зайдиц, и пошла дальше, к селу. Лишь чуть приотставший унтер-офицер завернул к нему и, дохнув в лицо шнапсом, пророкотал:
— А ведь эта русская красотка, кажется, еще жива.
— Кажется, да, — признал Зайдиц.
— Что ж ты так поторопился? Надо было сначала хорошенько отжарить ее, а уж затем пристрелить.
— Не я это, обер-лейтенант.
— Офицерам на полуубитых плевать, им и живых-веселых в каждом селе полицаи подают, — сладостно икнул унтер-офицер. — Только я тебе вот что скажу: если она все еще тепленькая, можешь и теперь порезвиться на ней. Посмотри, какие ляжки зря пропадают!
— Так ведь умирает же она, — неуверенно возразил Зайдиц.
— Пока ты сделаешь свое мужское дело, она потерпит. Зато потом на всю жизнь запомнишь, что такое оргазм во время женской агонии, — и, покровительственно похлопав Зайдица по плечу, подался вслед за цепью.
Беркут с удовольствием провел бы в этой ванной еще добрых полчаса, ибо трудно отказать себе в таком блаженстве, но мысль о предстоящем походе к Лазорковой пустоши заставляла его торопиться. Он понимал, что идти в немецкой форме опасно. Если это действительно парашютисты, они могут снять его из засады. Однако идти в гражданской одежде тоже невесело. Любой полицай душу измотает, выясняя, кто ты и откуда. Тем более что многие полицаи наверняка знают приметы Беркута.
В то же время попасть к десантникам в мундире обер-лейтенанта — это полдела. Нужно будет еще убедить их, что ты не из абвера и не подосланный агент гестапо. Впрочем, если они шли к Беркуту, то наверняка должны были запомнить его по фотографии из «личного дела».
— Почему так поспешно? — несколько разочарованно встретил его на пороге комнаты Смаржевский.
— Удовольствия потом, майор. Где мундир?
Уже одевшись, Беркут достал из нагрудного кармана документы, развернул удостоверение офицера и обмер. Обер-лейтенант Карл Зигфрайт! Даже если бы Андрей и не прочел это имя, ему достаточно было бы взглянуть на снимок. Зигфрайт! Разве он мог забыть его?! Третий убитый им немецкий офицер, после того, как он чудом спасся из замурованного дота, третий — после воскрешения из мертвых.
Им с Крамарчуком удалось тогда захватить мотоцикл. В немецкой форме, с погонами унтер-офицеров, они трижды появлялись у железнодорожной станции Руданы. У одной и той же, в одном и том же месте, и каждый раз открывали огонь из пулемета и автомата по проходящим мимо железнодорожным составам. Выходя из станции, поезда только-только набирали скорость, и, пока немцы из охраны дороги приходили в себя, пока организовывали оборону, они успевали изрешетить по три-четыре вагона с солдатами. А иногда и поджечь одну-две цистерны с горючим. Это был их, никем и ни в каких военных сводках не фиксируемый, никем и никакими наградами не отмеченный, солдатский вклад в борьбу с врагом, причастность к которому они никогда не смогут, да и не пытались бы доказать. Обычная, незаметная солдатская работа.
